Комета выливает из черпака мед в банку, облизывает палец. Косится зеленым глазом на дверь. Дверь ее магазинчика только что открылась и впустила в лавку сладостей женщину.
— Ты к мужу своему вернуться не хочешь? — спрашивает та в нос, прилипнув глазами к сочной пахлаве. — Пахлаву мне теперь взять или медовик? — быстро переводит она разговор на другую тему, чтобы дать Комете подумать.
— Бери медовик, его все хвалят, — советует Комета.
— Помочь тебе хочу, — возвращается к первому вопросу женщина. — Все-таки одна ты. Одной тебе не сладко. Может, тебе некому сказать, что к мужу вернуться хочешь?
— Я лучше руки на себя наложу, — отвечает Комета.
— Тогда давай медовик возьму.
Комета накрывает банку крышкой. Женщина уходит.
— Мне тридцать два года, и я ненавижу своего мужа, — говорит Комета. — Я лучше убью себя, чем к нему вернусь… Но еще лучше убью его. Она не первая, кто подходит ко мне с таким вопросом. Теперь любой может стукнуть на меня духовенству. Особенно соседи. Я теперь, когда дверь открывается, вздрагиваю.
Семья и национальная безопасность
Тротуары Грозного весело желтеют. Женщины в платках и оранжевых жилетках скребут их граблями. В центре, на проспекте Путина, манекены, разодетые в пух и мех, наблюдают за проспектом из-за витрин. Реклама магазинов мужской одежды демонстрирует чеченцу, как должен выглядеть мужчина: носить ухоженную бороду, дорогие часы и брендовую одежду, не скрывающую проработанных мышц. Прохожие тут, в правительственном квартале, почти не появляются.
На площадке, расположенной напротив башен Грозный-Сити, под желтым навесом стоят велосипеды. Их можно взять напрокат. На велосипеде по специально проложенным на тротуаре дорожкам часто ездит сам лидер Чечни, активно пропагандирующий здоровый образ жизни. Женщинам в республике на велосипедах ездить запрещено.
Департамент религии находится в одной из башен. Его руководитель Рустам Абазов сидит под триптихом — Кадыров-старший, Путин и Кадыров-младший.
— Я не знала, что у вас все так прекрасно, — обвожу рукой кабинет, кожаную мебель, полированный стол, люстру с подвесками и сам триптих, на котором у обоих Кадыровых — по звезде Героя, а у Путина — нет.
— Разве ум и интеллект зависят от того, как оформлен кабинет? — с расстановками, тоном великого визиря из турецких сериалов произносит Абазов.
— Иногда зависит.
— Я вас слушаю, — он сцепляет руки перед собой.
— Хотелось бы поговорить о процессе восстановления семей…
— Еще раз!
— О процессе восстановления семей…
— Имя?!
— Марина.
— Вы термин, Марина, неправильный употребляете. Тут речь идет не о восстановлении, а о возможном воссоединении распавшихся семей. Почему именно в Чечне эта программа работает довольно-таки успешно, а не в Ингушетии, не в Дагестане? Почему эта инициатива исходит именно от Рамзана Ахматовича? Вы читали про теорию «золотого миллиарда»?
— Что-то слышала…
— Слы-ша-ли… А надо читать.
— То есть все умрут, а миллиард останется?
— Это если вкратце. Но суть не в этом, а в другом. В мире происходят разные процессы, которые влияют на социальную, военную и политическую ситуацию в России. А другой страны у нас нет. Сильное государство — это развитое общество. А развитое общество — это крепкая семья. Вы посмотрите, что происходит! Буквально сегодня утром я читал статистику по отравлению от алкогольных напитков — Марий Эл занимает первое место! А Чечня — первое по трезвости. При том что у нас есть федеральное законодательство, которое не запрещает торговлю алкоголем, и есть лицензионные магазины… Или вот — маленький пример — Рамзан Ахматович принял решение о необходимости ликвидировать игровые автоматы. Либеральные СМИ начали кричать: «Идет исламизация Чеченской Республики!» А потом Госдума сказала, что Рамзан Ахматович, оказывается, был прав. Он угадал с точностью, как дальновидный и мудрый политик. Ведь начинало доходить до того, что игроки закладывали своих жен…
— Здесь, в Чечне?
— О чем вы говорите?! Вы что? Не здесь! В России! В Рос-си-и! А здесь Рамзан Ахматович на многие годы вперед уже предвидел. Второе, что он запретил, — предотвращение ранних браков и умыкание невест.
— Но вроде умыкание невест только в Чечне с Ингушетией и практиковалось. Кроме того, мы все слышали про вашу «свадьбу века», когда была выдана замуж очень молодая девушка…
— Свадь-ба ве-ка? — Абазов настораживается. — Насколько я знаю, никто насильно ее замуж не выдавал. Ей семнадцать лет было. Это пройденный этап, и я не хочу к нему возвращаться.
— И почему же Рамзан Ахматович отменил ранние браки?
— Элементарные мобильные телефоны зачастую портят психику и менталитет наших народов. А вы посмотрите на русскую культуру, какая она богатая, чистая, настолько высоконравственная. Сильное общество — это сильное государство. Сильное общество — это отсутствие алкоголя, развратной жизни и детдомов. У нас всего этого нет благодаря Рамзану Ахматовичу. А посмотрите, что сегодня происходит в России! Выходят замуж, рожают детей, потом этих детей бросают. Государство хочет им помочь. Но слабо получается. В Чечне, слава Всевышнему, такого нет.
— А что вы вкладываете в понятие развратной жизни?
— Послушайте, я хочу, чтобы вы определились: вы со мной хотите поспорить или хотите узнать о том механизме, который сейчас на территории Чечни работает? Почему вы так настроены?
— Я не так настроена. Вы говорите, а у меня появляются вопросы.
— Вы помните четвертое октября? Нападение на Дом Печати здесь, в Грозном? Сколько жизней эта трагедия унесла. Девять человек. Самому старшему из нападавших было двадцать три года, и из какой семьи он был? Из неполноценной. Ребенок, который сегодня воспитывается в неполноценной семье, наиболее подвержен радикальным идеям. Если вы не занимаетесь воспитанием своего ребенка, то его воспитанием займутся люди, которые сидят где-то на Ближнем Востоке и ненавидят Россию. А как им ее уничтожить? Военным путем не получится. Экономическим — пытались. Что остается? Культура и разрушение психики молодых людей… Вот что в вашем представлении входит в понятие национальной безопасности? И здоровье тоже. И эти справки, которые мы обязали приносить молодых людей, желающих вступить в брак, — тоже. Справки, что у них нет ВИЧ.
— А люди не возмущаются? Не говорят, что справки — вмешательство в частную жизнь?
— А причем тут вмешательство? Если не хочет, пусть справку не несет, но обряда бракосочетания тогда не будет. Да, вот так. Да поймите вы наконец! Здоровые дети — наше будущее! Я не хочу выдать свою дочь за человека, который болеет СПИДом! Почему он себя так повел? Это же запрещено — гулять!
— Но инфекцией можно заразиться и другими путями.
— А я не хочу, чтобы моя дочь болела… Что касается возможного воссоединения семей, то насильно никто никого не заставляет. Людям после войны, когда нам пришлось наше общество по крупицам собирать, нужна была идеология, и мы решили исходить из своих традиций и обычаев. Есть семьи, которые воссоединяются после тринадцати или семнадцати лет развода.
— Но они наверняка друг другу уже чужие люди?
— Это для вас кажется диким. Вы удивлены этим! Потому что сами не способны на это! Запомните… наши женщины очень редко выходят во второй раз замуж, если у них в семье первого мужа растет сын.
— А если дочь?
— Ну и что? Все равно пусть дома сидит ради дочери.
— А дети после развода с кем остаются?
— Дети? По-разному. Бывает, с матерью, но бывает, и с отцом.
— То есть если дети остались с отцом, матери не выходят второй раз замуж, чтобы еще больше не ограничить свое общение с детьми?
— Естественно… В Чечне девушка не должна выглядеть как объект для чьих-либо фантазий.
— А домашнее насилие не является основной причиной разводов в Чечне?
— Оно случается, но очень редко. Если один раз он поднял на нее руку, у нее есть свои братья. Ему это так с рук не сойдет.
— А как вы находите семьи, которые разведены?
— Ха-ха-ха! У нас есть специальный аккаунт в Инстаграме. Я вам сейчас реально могу показать…
Он берет со стола телефон и открывает в нем приложение Инстаграм. Звучит просительный женский голос: «Я хотела бы узнать, куда может официально обращаться человек при разрешении семейного конфликта». Ей отвечает бойкий мужской: «Жители нашей республики могут обращаться в оперативные штабы, созданные при муниципальных образованиях, или звонить на горячую линию. Есть еще одна возможность — обращаться в Инстаграм: семья, нижнее подчеркивание, девяносто пять». «Добрый день! — звучит умоляющий женский голос. — У меня есть брат двоюродный. Его жена заболела и ушла к себе домой. Вы можете соединить эту семью ради Аллаха?! Они любят друг друга! У них есть дочь!»
— Вот возьмем Урус-Мартановский район, — продолжает Абазов. — Если просьба поступила оттуда, мы сразу звоним в администрацию, даем координаты мужа и жены, к ним идут домой или вызывают в администрацию. Смотрят — по каким причинам они расстались, хотят воссоединиться или нет и есть ли препятствия к воссоединению. Проблема знаете в чем? Вот вы развелись, и вы считаете, что вы правы, а муж считает, что он прав. И вы ждете, что первый шаг сделает он, а он — что вы. Комиссия как раз способствует первому шагу. Мы говорим мужу и жене: «Слушайте, вы не молодеете. Хватит! У вас дети! Воссоединяйтесь!» А бывает, что сами дети присылают заявку: «Пожалуйста, воссоедините наших родителей!» Или заявку пишут знакомые, соседи.
— Женщин в Чечне намного больше, чем мужчин?
— В 2005 году из-за военных действий на одного мужчину приходилось семнадцать женщин. Но, слава Всевышнему, у нас рождаемость поднимается постепенно. Я недавно интересовался статистикой разводов в ЗАГСах Чечни. У нас количество разводов сократилось на двадцать процентов. Это большой результат. И чтобы избежать разводов в будущем, мы уже сейчас проводим профилактические беседы с подрастающим поколением. Понимаете, раньше для того, чтобы жена ушла от мужа домой, настолько веская причина должна была быть! А сегодня ей не понравилось, что муж накричал за то, что ужин холодный, она бросила сковородку и ушла! Но нужно где-то терпеть. Женщина никогда не сможет прыгнуть выше собственной головы. Когда жена выходит из дома, она красится. А для мужа зачуханная ходит… Посмотрите, какая шикарная в свое время была русская женщина. А сегодня в мини-юбке ходит. Объект потребления.
— Это мужчины так на нее смотрят. Может, вам с ними надо работать?
— А это уже природа. Запомните это.
— Две тысячи шестьсот шестьдесят семь! — подскакивает в кожаном кресле Рустам Абазов. — Теперь они будут воспитываться в полноценной семье.
Количество детей, пришедшихся на все выявленные разведенные пары, — 4330.
— Это же огромная армия! — экспрессивно комментирует Абазов.
Из них с отцом проживало 2760 детей, а с матерью — 1570. Количество пар, наотрез отказавшихся от воссоединения, — 1513. Однако семьсот из них, может быть, и вняли бы праведному голосу муфтията, но не могут — они разводились уже трижды, а шариат запрещает воссоединяться в четвертый раз.
— Значит, часто женщина соглашается воссоединиться не потому, что любит мужа, а потому, что хочет к детям? — спрашиваю его.
— Безусловно. Она ради своих детей возвращается. Вы поймите, в Чечне очень негативно к разведенным относятся. Осознание, что к ней могут относиться вот так, женщину очень пугает…
Абазов спрашивает меня, люблю ли я Россию так, как ее любит он.
— Вы не любите Россию, — говорит он таким голосом, каким озвучивают страшные, но вполне ожидаемые откровения. — А кто для вас герой? У вас нет героя! А для меня герои — женщины, которые подметают улицы в Грозном! Иногда я останавливаю машину, когда вижу их, выхожу и разговариваю с ними, — сообщает он. Впрочем, известно, что так же поступает и сам лидер республики, а многие берут с него пример. — Один раз я увидел, как из одной машины бросили окурок. Я поднял этот окурок, подошел к машине, — увещевающим голосом продолжает он, — и как кинул его обратно в открытое окно! — (Совершает резкое движение рукой.) — Это наше госу-дар-ст-во! Женщина — драго-цен-ность! Она не должна пить, курить и не должна рожать детей… каким-то… непонятным своим движением! Здоровая семья — национальная безопасность.
Радуга счастья над головой
Ярко краснеет сердце, заменившее слово «люблю» между гипсовыми словами «I» и «Grozny». К сердцу подходят девушки. Одна в брюках в обтяжку. Позирует, выставив ногу на высокой шпильке. Встряхивает распущенными волосами. Другая ее фотографирует. Девушка раскидывает руки, изображая героиню «Титаника». Трасса, проходящая за ее спиной, взрывается нервными автомобильными гудками — мужчины за рулем не выдерживают.
Девушки приезжие. Туристов сейчас в Грозном много. Для них — разные кафе по проспекту с сервисом, не уступающим московскому, и ресторанчики, предлагающие национальную еду. Грозный — безопасное для туристов место. Горожане на всякий случай с приезжими не заговаривают. Узнав, что перед ними журналист, они поворачиваются и уходят.
Я устраиваюсь в отдельном кабинете ресторана, чтобы позвонить людям из списка воссоединенных семей, выданного мне в Департаменте религии, и договориться с ними о встрече.
— Вы издеваетесь? — спрашивает мужской голос. — Зачем мне это нужно? Я счастлив, понятно вам? Чем счастлив? Тем, что наша религия о нас так заботится! — он бросает трубку.
— Никакого интервью я давать не собираюсь! — кричит в трубку женщина. — Довольно с меня позора. Счастлива ли я?! Вы тоже женщина, и вы меня как женщина понять должны. А если бы ваш муж, пока вы с ним не жили, приводил домой разных баб, вы были бы довольны? — кричит она. — Я почему вернулась, ха? Ради своих детей я вернулась! А так мне жизни больше нет — ни там ни там! Это вы знать хотели, ха? Я вернулась, но я не хочу!
— Почему вы не хотите жить с мужем? — спрашиваю ее.
— Он меня выгнал! Из-за женщины! Хотите, я вам даже эту Фатиму покажу! Она ему сказала: если он меня не выгонит, она не пойдет за него! И он меня выгнал! А куда мне идти, ха? Я хотела, чтобы мне детей отдали, но мне не отдали их. А на Комиссии, вы знаете, у нас мужиков больше слушают, чем женщин. Он сказал, что никто меня не выгонял, я, как всегда, оказалась во всем виновата. В моей семье мне родители сказали: «Вернись обратно. И чтобы мы больше от тебя никаких разговоров не слышали». Я вернулась, я живу, я со своими детьми. А у нас знаете как в Чечне? Если у ребенка матери нет, то, считай, он полный сирота. Знаете, когда у меня даже сто рублей остается, я могу так сделать, чтобы мои дети голода не почувствовали. Что, эта Фатима будет то же самое делать для моих детей? Я тогда на Комиссии спросила их: «А вы бы пожалели меня и моих детей, если бы Фатима все ж таки вышла за моего мужа?» А если бы я попросила вернуть мне моих детей, никто бы меня даже не послушал! Он извинился передо мной на глазах у всех этих мужиков. И, вы знаете, для любой чеченки, когда перед ней муж извиняется перед другими мужиками, — это что-то такое суперневероятное. Но на меня это не подействовало. И я вам скажу честно…
Но на улицу до сих пор не могу выходить — я опозорена! — она бросает трубку.
Из соседней кабинки раздается скрип и бормотание — там молельная комната. В кабинке с другой стороны сидят мужчина и женщина. Слышно, как он говорит ей гнусаво: «Деньги есть. Власть есть. Связи с Кадыровым есть. Что еще надо?» Она что-то отвечает ему голосом тихим, отсутствующим; таким говорят люди, которых в этом месте быть не должно. Я ошибаюсь и снова набираю номер, по которому уже звонила.
— Это опять вы? — спрашивает мужчина. — Чего вы от меня хотите? Я же вам уже ответил — нет! Вы хотите надо мной поиздеваться?
— Нет. Но мне кажется, что вы расстроены. И не очень довольны тем, что вас воссоединили.
— Я недоволен? Я?! Я счастлив! У меня радуга от счастья каждый день над головой! Больше не звоните мне!
Я набираю еще два десятка номеров, и каждый раз мужчины преодолевают паузу, чтобы переварить мою просьбу и понять — им это не снится, и женщина-журналист действительно хочет поговорить об их личной жизни. «Вам не стыдно? — спрашивали, наконец, меня, проглотив изумление. — Вы издеваетесь? Вы считаете, что чеченец-мужчина будет с вами на тему личной жизни говорить?» Мне хотелось ответить: «Но вы же говорите об этом в присутствии трех десятков посторонних людей на Комиссии…» Однако они бросали трубку еще раньше.
— Ой, я вообще не буду давать вам никаких интервью! — говорит женский голос, ответивший по предпоследнему номеру. — У меня теперь муж есть! — гордо добавляет женщина. — Он мне запрещает интервью давать. Мы двенадцать лет были в разводе, — тараторит она. — Подождите… сейчас я отойду, чтобы никто не слышал, — продолжает, и по ее голосу чувствуется: историю воссоединения ей не удержать, слова готовы как вода пролиться из ее рта. — Он три года за мной ходил-ходил, замуж просил, и его первая жена дала на наш брак согласие. А когда я вышла за него, она передумала. У нас дочка родилась. Первая жена все пилила его: «Разведись с ней. Разведись». Хорошо, я развелась. Но у меня дочка растет, ей нужен отец! — повторяет она слова, видимо, сказанные ее бывшему мужу религиозными специалистами на Комиссии. — Там же на Комиссии воссоединяют родителей, у которых дети, чтобы ребенок за их развод не отвечал… Муж мне раньше не помогал. А после Комиссии помогает вообще! У меня же другого мужчины не было, я замуж отказывалась выходить — у меня дочка растет.
— А вы своего мужа любите? — спрашиваю ее.
— Я его любила. И до этого, — она продолжает заговорщическим шепотом, — вообще его не ревновала, а теперь ревную. Мне тогда просто надоели разговоры этой первой жены, она постоянно капала, что денег на две семьи нет.
— А сейчас первая жена на вас не капает?
— А он после меня еще женился на молодой! И она такое показала первой, что та навсегда заткнулась. Меня к нему третьей вернули. Рамзан Ахматович говорит, что наличие еще двух или одной жены — не препятствие для воссоединения. Теперь та молодая ко мне ревнует. Она знает, что его сейчас со мной соединили. А она хочет, чтобы он только с ней был. До этого же он со мной не делил постель…
— А теперь делит? — задаю я вопрос, которого от меня нетерпеливо ждут в трубке.
— Да! Но он — приходящий муж. За ним не надо стирать и ухаживать! Пришел, приготовила еду, покушали, переночевал и ушел. А она ревнует страшно! — хохочет женщина. — Она хочет, чтобы он только к ней ходил! Каждый день звонит ему, требует, чтобы пришел!
— А как в Департаменте религии узнали, что вы разведены?
— У меня же дочка в школе учится. Классная руководительница знала, что она из неполной семьи. Позвонила участковому, а участковый — мне. Сказал, приходите в Департамент. Я пришла, там совещание было. Тридцать-сорок муфтиев, мулл сидели… И муж мой там был. Они меня взяли и снова с ним соединили. Сказали: «Теперь вы снова муж с женой. Можете идти». Перед нами была пара, которая ни в какую не соглашалась. А мой муж не спорил, он все время молчал. Он осознал, что дочке нужен отец. Ой… мне идти надо. Все! Больше не могу говорить! — засмеявшись веселым девичьим смехом, она бросает трубку.
Нечаянно я выбираю не тот номер, и снова в трубке отвечает мужчина, который уже отказывался говорить.
— Вы звоните в третий раз, — говорит он. — Зачем вы такую стрессовую нагрузку даете и мне и себе? Я всему рад, всем доволен. Смотрю сейчас в окно — вы тоже видите эти облака? Смотрите, какие они сегодня красивые. Я счастлив. Только я умер. А сердце жить осталось.
Звонит Абазов. Интересуется, удалось ли мне хоть с кем-нибудь из выданного списка поговорить или, как он предсказывал, все отказались. Рассказываю ему историю о муже трех жен.
— Ха-ха-ха! — взрывается он. — Ах-ха-ха-а! Ну что ж… — возвращается к образу великого визиря. — Он сам себе все это заслужил.
Девочку, может быть, отдали бы
Комета ложечкой скребет по шарику шоколадного мороженого.
— Мне тоже такое положи, — просит покупательница и усаживается на высокий стул напротив стойки. Подпирает рукой подбородок. На ногтях блестит свежий маникюр.
Комета бросает ложку и открывает холодильник.
— Как тебе мой маникюр? — спрашивает девушка и, отняв руку от подбородка, вертит рукой, ловя ногтями лучи люстры.
— Некричащий, — поворачивает голову Комета.
— Фисташковое есть? — спрашивает девушка. — Маникюрша тоже в ужасе была, что за ней могут прийти, чтобы она с мужем сошлась. Муж же ее ни во что не ставил, все время унижал, обижал. Она же не просто от него ушла, она не выдержала и ушла. Теперь жена брата мужа за тремя ее детьми ухаживает. Получается, он не женился, она замуж не вышла… Маникюр-педикюр делать научилась, нормально немножко зажила, машину купила, права сделала. Теперь она шла по улице, он ее такой останавливает, на всю улицу кричит: «Где твой платок?! Ты на себя посмотри, на кого ты похожа, бессовестная!» С другой стороны, он ей не имеет права таких замечаний делать, он ей теперь посторонний человек.
— Больной, — Комета ставит перед девушкой вазочку с мороженым.
— У них в семье трагедия была, — девушка выковыривает из шарика целую фисташку. — Их сестра же уехала и не за чеченца вышла. Вся семья этим травмирована.
— Упрек этой семье большой, — качает головой Комета и подносит руки к золотистым перекрашенным волосам.
— У маникюрши тоже характер, — продолжает девушка. — Она тоже со свекрухой общий язык не искала. Говорит, вся семья использовала ее как прислугу.
— Если бы второй раз замуж вышла, узнала бы, что такое использовать как прислугу…
—Теперь еще знаешь че было? — бойкая девушка возвращается к ногтям и дает лучам снова поиграть на них. — Короче, к соседу нашему эта Комиссия приходила. Во дворе он у нас живет. Целый скандал был. Хотели, чтобы он вернул жену свою, но она уже в Москве живет, замужем, другие дети у нее. А он до сих пор не женат, у него ее дети. Лет десять они в разводе. Он им пытался объяснить: «Как я могу лезть в другую семью?» Они говорят: «Посодействуем». Говорят: «Пускай ее муж возвращается к своей первой семье, там тоже дети. А она пускай к тебе».
— А ее новых детей куда? — спрашивает Комета.
— Чтобы тот забрал, их отец, и со своей первой женой воспитывал. Тогда все дети будут с двумя родителями.
— Тупняк нереальный, — Комета опускает ложечку в вазу.
— Да он ни в какую не согласился! Если бы он женился снова, к нему бы не пришли. Его потом один сосед спросил: «А если Рамзан тебе скажет?» Он ответил: «Да хоть Путин!»
Наигравшись с ногтями, опустошив вазочку, забрав банку меда для пахлавы, девушка уходит.
— Почему ты развелась? — спрашиваю Комету.
— Я не устроила его семью по финансам: я из бедной семьи и уже была разведена. Я из своего рода — единственная разведенная. Меня в первый раз насильно выдали замуж, долго избивали для этого. Привезли в село обманным путем, показали на человека, который был на двадцать лет старше меня, и сказали: «Вот твой муж. Согласие обе стороны уже дали». Я любила другого. Мне было семнадцать. Печку там топили углем и дровами, а воду носили на коромыслах. Я прожила там ровно месяц и сбежала. Но оказалось, что я беременна, — Комета вынимает из банки пригоршню шоколадных шариков.
Дверь открывается, прервав разговор. Заходит женщина и покупает половину торта. Комета разрезает его большим ножом, рассекающим шоколадные и ванильные розы.
— Ребенка я потеряла на четвертом месяце, — продолжает она, когда дверь за покупательницей закрывается. Но голос ее становится тише. Она отодвигается от стойки. В ее глаза больше не попадает свет лампы, и они становятся темными. — Я хотела его сохранить. Это же был законно сделанный ребенок. Но когда я попала в больницу, врачи сказали: «Ребенок будет инвалидом». Его можно было спасти. Но моя тетя подговорила врачей, чтобы они ребенка убрали. А я бы оставила его.
— Ты бы хотела родить ребенка-инвалида?
— Я бы оставила его, — как из тумана говорит Комета.
— Но он бы не смог стать частью здорового крепкого общества, не мог бы укрепить национальную безопасность республики и страны.
— Оставила бы его, — еще дальше уходит в туман Комета. — У меня сестра — инвалид. Мама была на восьмом месяце, ее бомбежкой откинуло, она упала на живот, начались схватки. Ее отвели в больницу… Тогда сильно бомбили, врачей не было, воды отошли, она сутки почти лежала. Мозг ребенка умер. Через сутки только под бомбами пришла врач. Приняла роды.
Сестра жива, но я не знаю, когда она хочет есть, а когда — в туалет. Мама знает. Я бы тоже посвятила своему больному ребенку жизнь. Причем тут то, чего хочет власть? Это мой ребенок. И все.
— Значит, у тебя нет детей?
— У меня есть сын. Когда я бежала из села, мне сказали, что я — позор семьи. В один день я вышла из дома с мыслью: если меня кто-то позовет замуж, я в тот же вечер пойду. И встретила этого человека. Ему в тот день отказала девушка, а ее братья ему еще и нагрубили. И он дал себе слово, что женится на первой встречной. Я об этом не знала. Я бы не вышла за него, если б знала. Но мы в тот день встретились.
— Он тебя не любил?
— Не-а.
— А ты?
— А мне говорили, что разведенной быть позор. Я устала метаться по родственникам. Не хотела больше блуждать. Но его родственники постоянно ругали меня за то, что моя семья не дарит им дорогих подарков по праздникам: «Ой, нам перед людьми стыдно!» Но моя мать после смерти нашего отца жила очень бедно… Однажды вечером муж приходит домой и говорит: «Собирай свои вещи и уходи. Найдешь себе нормального мужчину, а я тебе жизни не дам». Я сказала: «Хорошо». Собрала вещи и ушла.
— А ребенок?
— Два месяца ему было. Он в люльке лежал. Мне сказали: «Ты даже не думай, что сможешь еще хоть раз подойти к нему». Я же мальчика родила. Девочку, может быть, отдали бы.
— А если бы ты родила инвалида?
— Инвалида бы отдали мне. Матери мужа, как и нашему обществу, нужны здоровые внуки.
«Ребенок чужой фамилии»
Сотрудник полиции заглядывает в кабинку ресторана и показывает пальцем на стол, на меня, сидящую за ним, и уводит палец в другой конец коридора.
— Там под столом записывающее устройство, — говорит он, когда я сажусь за его стол.
Он берет со стола смартфон, кладет его на ладонь, включает видео. Другую руку опускает на пухлую папку с бумагами. На экране пятилетняя девочка на больничной кровати. Ее тело покрыто темными ссадинами, порезами. Камера поднимается вверх — от скулы до скулы горло девочки порвано, из длинного разреза выглядывает запекшееся мясо. Девочка что-то говорит на чеченском — голосом ангельским, добрым, каким говорят жертвы, на которых неожиданно обратили внимание.
— Она рассказывает, как ее била тетя, — переводит на русский полицейский, не отрывая серых глаз от экрана. — Душила ее, — следует за девочкой дальше, но говорит приглушенно, — завязывала руки, а сыновья тети били ее. Тетя уходила со своими мальчиками на рынок, а ее привязывала веревками к ванне, чтобы соседи не видели ее. Ночью она ее тоже привязывала, и девочка так спала… Это видео гуляет по вотсапу. Завтра его покажут по телевизору. Женщина арестована. Это тетя отца девочки. Соседская девочка увидела связанного ребенка через открытую дверь и побежала за бабушкой. Бабушка вызвала полицию. А соседи постоянно слышали крик и удивлялись: откуда у соседки девочка, у нее же одни мальчики! Ее родители в разводе. Отец не разрешал матери общаться с дочкой, — полицейский ставит видео на паузу. Еще некоторое время молча смотрит в лицо. Трет седые виски. — Он не отдал ребенка матери, а отдал своей тете. По всей видимости, та не была рада нежданной гостье… У меня есть информация, что мать уже забрала девочку из больницы в свой отцовский дом. Но ей отец сказал: «Месяц поживет — и назад отцу отдавай. У ее отца много родственников». С другой стороны, я его понимаю — он не обязан воспитывать чужого ребенка.
— Так это его внучка!
— Это ребенок чужой фамилии. У матери этой девочки нет никакого выбора. Ей самой двадцать три года, она живет с отцом и мачехой и мачеха избивает ее.
— Почему она не уйдет из отцовского дома?
— У нас это запрещено, — он удивлено вскидывает брови. — Но я не хочу, чтобы вы думали, что у нас такое происходит во всех семьях. Этот случай — редкость для Чечни. Вы хотели со мной поговорить, и я отвечаю на ваш вопрос честно — семейные проблемы у нас происходят из-за того, что после развода дети не могут проживать с матерью.
— Вы хотите сказать, что эта инициатива по воссоединению семей возникла ради женщин? Чтобы включить какой-то механизм возвращения им детей?
— Вам трудно будет поверить, но во многом это так. Хотя я бы не сказал, что от этой инициативы есть выигравшие, а есть проигравшие. Мужчины же всегда между собой солидарны, в отличие от вас, женщин, — он замолкает и ждет, когда выйдет официантка, появившаяся с подносом, на котором — чайник, чашки, варенье. — И я вам с уверенностью сейчас скажу, что никто так не ущемляет права женщин, как сами женщины. Не спорьте, я столько всего навидался… В семьях спорят за мужчину — мать с невесткой, сестра с невесткой. Не могут его поделить. Вот для таких семей, откуда невестка ушла, потому что ее в прислугу превратили, эта инициатива очень хорошая. Муж хочет жену вернуть, но ему для этого надо получить согласие матери и согласие сестры. А Комиссия этим женщинам говорит: «Все. Свой нос в чужую семью не суйте». Комиссия берет на себя роль этих близких родственников и воссоединяет мужа с женой. Возвращает матери доступ к ребенку…
— Если бы у нее не отнимали детей, то и Комиссию не пришлось бы создавать, — говорю я.
— Слушай, мужчина не рассуждает так, будто он отнимает у женщины детей. Он ей дает свободу, чтобы она без детей могла снова выйти замуж. Он, наоборот, берет всю ответственность на себя. Женщины сразу говорят про материнский инстинкт! У мужчин не хватает разума, чтобы такие мелочи понимать и учитывать. Тут у женщин жизнь не сладкая. Но, если хочешь знать, то, что ребенок остается по преимуществу с отцом, — это не чеченская традиция. Раньше было так: если женщина уходила от мужа, оказывалась беременной и рожала ребенка в отцовском доме, родственники-старики брали этого ребенка и сразу приносили в дом его отца. Оттуда быстренько ребенка возвращали с коровой и сеном… И вот несколько лет назад пришла ко мне женщина. Она ушла от мужа беременная, родила, ее родственники отнесли младенца к отцу. Ждет она, а он все не возвращает, не возвращает. Проходят месяцы. Пять лет прошло. Ее родственники просят ребенка привести — он только обещает. Через пять лет она начала сходить с ума: заворачивала тряпки, садилась на пол и качала тряпки, как ребенка. Ее родственники обратились в муфтият, чтобы отец матери ребенка показал. Муфтият вызвал его и спросил: «Куда мальчика дел?» И оказалось, что когда она вышла за него, он был уже женат и скрыл второй брак от первой жены. Чтобы первая жена так ничего и не узнала, он взял ребенка и отнес его в РОВД как подкидыша. Эта женщина — моя дальняя родственница. Я сделал запрос в то РОВД, и мне сказали, что не было у них подкидыша.
— Может, он наврал и ребенка просто нет в живых.
— Такая мысль ко мне тоже приходила, — он сильнее давит ладонью на папку. — А знаешь, где он сейчас работает? В правительстве. Знаешь, как я его хочу наказать? — он сжимает руку в кулак. — Я очень хочу его наказать. Я связался с матерью ребенка и спросил: «Будем работать?» Она знаешь что мне сказала? — он скалится в улыбке. — «Нет, я замуж вышла». «А ребенок?» «Я замуж вышла», — говорит. «Скажи своему мужу! Дай я с ним поговорю! Объясню ему по-мужски». «Неть», — он передразнивает ее. — А мне как с этим жить, ха? Ты тоже женщина, вот скажи — как мне с этим жить?
— Назовите мне имена этих двух людей.
— Нет. Знаешь, почему? Потому что когда начнет интересоваться Рамзан, эта женщина первая же меня и сольет.
— Сольет? А что плохого вы сделали?
— Я что сделал плохого?! А того, что я с тобой сейчас тут сижу, недостаточно? Меня что, по голове будут гладить, если узнают, что я с журналистом разговаривал?
СПИД и война
Психолог центра СПИД нянчит на руках капризничающего ребенка.
— А-а-а!.. А-а… — качает ребенка она. — Почему вы считаете, что эти справки о статусе ВИЧ — вмешательство в частную жизнь? Вы знаете, ВИЧ — не очень красивая болезнь, особенно для нашего общества, в котором декларируется приверженность к исламу. Болезнь передается в основном при употреблении наркотиков и половым путем. Для верующего мусульманина такое — харам. После первой войны, когда у нас было бандитское государство во главе с Масхадовым, наркотики у нас стоили в три раза дешевле, чем в Москве. Молодых людей специально на них подсаживали. Российское законодательство призывает хранить тайну диагноза человека. Но мужчины, зная о том, что у них ВИЧ, женились на здоровых женщинах. У нас как в Чечне родители рассуждают: если сын наркоман, надо его быстренько женить на замечательной красивой девушке, и он наркотики оставит. Но где вы видели, чтобы наркотики пасовали перед женской красотой?
Она встает и ходит по помещению, успокаивая ребенка. Я хожу за ней, чтобы расслышать слова.
— И вот девушку берут из семьи, — продолжает она, переваливая ребенка на другую сторону. — Через какое-то время она приходит по беременности в больницу, и у нее выявляется ВИЧ. А муж приходит к нам и просит: «Вы только не говорите ей, что это я ее заразил. Скажите, что она заразилась у стоматолога. Она глупенькая, поверит».
Когда была война, людям делали переливания, не проверяя кровь на инфекции. Показатели у нас были высокими, поэтому мы — сотрудники Центра — много работали с духовенством. Провели просветительскую работу среди пятисот имамов и кадиев. И они в конце концов с нами согласились. Они выразили возмущение несовершенством российского законодательства: «Почему интересы немногочисленной категории инфицированных ставятся выше интересов здоровых людей?» Мы пересмотрели опыт арабских стран, и теперь, чтобы вступить в брак, и жених, и невеста должны принести справку. Если у нее или у него выявлена ВИЧ-инфекция, то мы должны получить письменное согласие другой стороны вступить в брак с инфицированным партнером. Это необходимо для того, чтобы свести к минимуму риски другой стороны заразиться и чтобы в этом браке родились здоровые дети.
— И часто девушки соглашаются выходить замуж, узнав, что у жениха ВИЧ?
— В большинстве случаев да. Это любовь.
— А мужчины?
— Никогда.
Ее ребенок успокаивается. Она возвращается с ним за стол.
— Через год эти женщины приходят к нам беременные. От брака уже ничего не осталось. У них тоже ВИЧ. Они сидят и рыдают: «Вы не понимаете, я же даже не слушала, о чем вы говорите. Я просто так хотела выйти за него замуж!»
— Это любовь?
— Значит, не любовь…
Комета в длинной юбке идет под дорожке желтых листьев.
— Комета, может, тебе стоит обратиться в Комиссию? И тогда твоему мужу придется делить с тобой ребенка?
— Он никогда не согласится, — отвечает она как из сна. — Он меня не любит и не хочет. Но мой ребенок любит меня. Он мне один раз звонил. Хотя… — в зеленых глазах Кометы загораются живые огоньки, — если муфтии мужа призовут и объяснят ему, что к чему, он осознает… и я осознаю! Они там объяснят, что мы оба осознаем! Любая мать пойдет за своим ребенком! — она поднимает палец вверх. — А муж… ха-ха-ха, как же я ему отомщу!
За спиной Кометы появляются женщины в оранжевом. Р-раз, — проводят они граблями, сметая листья. Два. Три. Но готовых упасть наверху, над их головой, — еще бессчетное множество.
Комиссия по воссоединению семей вызвала отца избитой пятилетней девочки из Москвы.
