Не знаю, как вы будете писать про меня. Я же немножечко… э-э, нестандартный, — говорит он при встрече.
— Мы таких как раз ищем. Можно на ваше предприятие попасть?
— Дабезпроблем.
«Дабезпроблем» — в одно слово. Любимое яковлевское. Речевая связка, которая придает смысл окружающей его реальности, часто абсурдной. И еще — оберег, напоминающий, что не боги горшки обжигают и что у нас тоже руки из нужного места растут.
Вы серьезно собираетесь сделать экскаватор-погрузчик такого качества, что его будут импортировать другие страны? Дабезпроблем, мощности позволяют, технологии.
А трактор? Дабезпроблем, борону сделали, культиватор, дальше у нас — сеялки, плуги. Придет время, и трактор сделаем, потихоньку-полегоньку, новый цех строится, денег вот только поднакопим.
Не похож
После разговора с Вячеславом Яковлевым в Москве стало понятно, что на «Кубаньжелдормаш» (КЖДМ) надо ехать обязательно. Почему? Начать с того, что он говорил о родном заводе с таким воодушевлением, будто о своем первом прыжке с парашютом. Особенно когда речь шла о том, что помимо продукции для нужд железной дороги они собираются осваивать производство сельхозмашин и строительной техники. А между тем Яковлев руководит предприятием уже лет пятнадцать — должен же вроде поостыть.
Вообще это нужно было слышать и видеть. Сразу ведь было ясно, что в коридор устремляется именно его голос, летящий куда-то на юг России, в телефонные дали, в телеграфном стиле, — слова, понятные только посвященным:
«Если вы считаете. Что покраска не будет поперек горла основному производству. Тогда давайте. Нестыковка была между технологами. Решили? Электролит из Петербурга? Сколько ему надо — на один колокольчик? Нам до конца года надо отгрузить. А тарелки начали обрабатывать? Там термички нет? Катушки. Прислали нормальные? Вечером созвонимся. Кстати. Завтра дождь обещали».
Как в советскую экранизацию производственного романа попал, с Михаилом Ульяновым в главной роли. Вхожу в кабинет — нет, не похож. Выглядит как кто угодно, например айтишник или даже литературный критик, только не руководитель завода.
Футболка модная, но не новая. Голове требуется парикмахерская — но некогда, очевидно. Глаза глядят остро, но без солдафонщины.
Монитор на его столе расчерчен на квадратные видеокартинки, штук сорок. Каждая — один из участков производства. Веб-камеры отовсюду транслируют происходящее. Вячеслав Яковлев наблюдает, что где происходит, кто чем занят. Вон, видите, собирают плуг, поясняет, а это машина литья под давлением — на такой же «Фольксваген» работает с алюминием. А это Леша, конструктор мой, тычет он горделивым пальцем в окошко сбоку, мы с ним в Германию на выставку «Сельхозтехника» ездили…
В московской квартире у Яковлева тоже есть такой волшебный канал связи с Армавиром. Если ты занят делом, производством, говорит он, то не можешь от него отключиться ни на час. Иначе и браться не стоит.
Короче, захотелось проверить, сохранились ли такие, кто получает удовольствие от вида раскаленного чугуна, запаха металлической стружки и могучих движений козловых кранов.
А и потом — мало ли какой пыли в глаза можно напустить, сидя в московском офисе! К тому же и сам Вячеслав Яковлев настаивал: езжайте. Когда хотите. Мы ни от кого ничего не скрываем.
С ним бы вместе туда отправиться. Но он сейчас не может. В столице нужен. Здесь все: стратегическое планирование на будущий год, финансы-контракты. Он так и живет на два города. Я бы, признается, в Армавире осел, там интереснее. Но вот так неповоротливо страна у нас устроена, что любую мелочь бумажную в Москве нужно согласовывать.
Голос свыше
В армавирской приемной Вячеслава Яковлева на видном месте лежит «Наука и жизнь». Непривычно. В подобных местах ожидаешь, что на глаза попадется периодика вроде журнала «Российская Федерация сегодня», обильно иллюстрированная строгими портретами российского президента.
Вот он, КЖДМ. Почти пятьсот работников. Высокотехнологическое предприятие полного цикла. Вспоминается, как Вячеслав Яковлев, смакуя, перечислял возможности завода, словно коллекционер, — названия своих реликвий: литье стальное, чугунное, цветное, кузнечно-заготовительное производство, гальваника, термообработка, три механических цеха, сборочный, участок подготовки, транспортный, химлаборатория, склады, а еще свои электростанция и вода… Кажется, залегала бы руда поблизости — они бы и руду сами добывали.
Экскурсию по заводу ведет начальник производства Юрий Алексеевич. Не Гагарин. Но тоже с говорящей фамилией — Честников. Он здесь работает — страшно подумать — с 1969 года. Знает биографию и самочувствие каждого станка. Да что станка — каждых сверла и тисков! «О, какой суппорт знакомый, — говорю, когда мы проходим мимо токарного, — помню, на УПК, в школе дело было: плашку насадишь на металлический прут, и вперед — резьбу крутить, красота». Стоило ему, поначалу сдержанному, глядящему даже с прохладцей, услышать от меня эти слова-маркеры, как он смягчился. «Ну, не совсем чужой, значит, — подумал, наверное, он, — не безрукий, как все в Москве». И с этого момента дежурное «ну а здесь у нас просто еще один механический цех» постепенно стало уступать место «пойдемте скорее — покажу наш новый формовочный аппарат».
«Этот станок мы совсем недавно приобрели, а тот чуть раньше — и все импортное, европейское», — указывает Юрий Алексеевич широким гостеприимным жестом на ЧПУ-аппараты размером с малогабаритную комнату.
— Я даже боюсь спрашивать, сколько они стоят, — говорю.
— Есть такие, что и пять миллионов рублей, есть и двадцать.
— Но вот эти, кажется, ветераны?
— Если станок дает необходимые технологическую точность и качество, мы его не меняем. «Европейцы тоже на этот счет не заморачиваются», — несется сверху, из-под перекрытий; и вроде это голос Вячеслава Яковлева. Но откуда он здесь? Или эти звуки лишь в моем воображении?
А я-то все думал, почему у меня такое ощущение, будто Яковлев вместе с нами по своему предприятию прогуливается, незримым проводником. То ли дело в его мониторе, по которому он, возможно, сейчас за нами наблюдает, то ли в его энтузиазме, бьющем через края — Краснодарский и времени-пространства. Так или иначе, а между нами, похоже, установилась телепатическая связь.
Вы откуда вылупились?
— Знаете, — продолжил Голос, — я столько лет мечтал попасть на немецкий завод Waldrich Coburg, с тех пор как впервые увидел их каталоги. Они тяжелые станки производят, много чего нам в советское время поставляли для энергетического машиностроения. И вот — я туда попал, все сфотографировал.
— Просто взяли и попали?
— У меня знакомые везде. Я же на каких только заводах не был! В Японии, Швейцарии, Италии. Штук тридцать. Станкостроение, машиностроение. Аэрокосмическое производство — тоже. Я туда с черного хода — раз, и проник.
— Ну а это-то вам зачем?
— Интересно просто… Я, наверное, единственный россиянин, которому станки из Швейцарии могут отгрузить без оплаты.
— Репутация?
— Они знают, что я разобьюсь в плюху, но деньги отдам. Знают, что для своего завода, а не чтобы купить за 200 тысяч евро, а по документам провести за 2 миллиона.
— И вам, значит, разрешили фотографировать? Но как же промышленный шпионаж, конкуренция?
Голос грустно усмехается:
— Ой, я вас умоляю. Между нами бездна, помноженная на сто. Кто считает, что мы можем конкурировать с ними по станкостроению, — недалекие люди или аферисты.
— И так-таки ничто не вызвало оптимизма?
— Порадовало одно: у них в обучающем цехе стоит наш фрезерный станок, которому скоро стукнет полвека.
Им нравится: простой в управлении, надежный. Но это слабое утешение, согласитесь.
Мы заходим в литейку. Голос тут же рассказывает соответствующую месту историю.
Лет семь назад в Россию приезжала делегация японской станкостроительной компании Mazak, всемирно известного производителя металлообрабатывающего оборудования. Сразу составили и предложили нашей стороне график желательных встреч. Первый пункт — премьер, второй — министр промышленности, следующий — посещение КЖДМ. Здесь до сих пор вспоминают, как звонили из Москвы, из администрации президента, спрашивали: «Вы вообще откуда вылупились — японцы говорят, что вы первый завод у нас в стране?»
Японцы действительно приехали. Посмотреть, как работают 14 их станков в частности и завод в целом. Один из руководителей компании Такеши Ямазаки, рассказывают заводские, появился в роскошном костюме от Луи Виттона и элегантном пальто. Но как увидел произведенную гору литья, так и полез на нее в чем был: прикинуть качество, поскрести ногтем. Однако никого из армавирских это не удивило — если кто по-настоящему заводской, ему плевать на все, кроме производства.
Заводским духом пахнет
А вот химлаборатория. Новая, еще ремонтом пахнет. Это отдельная песня, сообщают доверительно, с той искрой во взгляде, какая обещает рождественский сюрприз.
— Цейссовское оборудование, — говорит Юрий Алексеевич восторженно, и лицо его делается довольным, даже благостным, словно говорит: так бы здесь жить и остался.
Лаборантки неодобрительно смотрят на наши ботинки — надо бы переобуться в чистое, а мы так с улицы пошли. После принимаются с жаром рассказывать, как исследуют состав металла, изделий, как вот в этих самых колбах смешивают реактивы.
— У вас это стратегия такая — покупать лучшее?
— Скупой платит дважды, — отвечает Голос, — мы хотим быть конкурентоспособными, а для этого нужна передовая техника.
А еще дорогие станки — это мощный агитпроп. Люди ведь не дураки — видят, что собственник вкладывается в машины, и, значит, делают вывод: намеревается развивать предприятие (а не банкротить, как теперь заведено), по крайней мере в Армавире.
Впрочем, сам Вячеслав Яковлев насчет отношения к себе своих работников особых иллюзий не питает. Знает, что иногда люди и по-другому думают: «Если он такие станки покупает, то сколько тогда в карман кладет?» Но относится к этому философски — такой уж у нас народ, говорит, чуток завистливый. Кроме того, ему недобро напоминают, как в свое время он сократил примерно 300 человек. Кому какое дело, что без этой оптимизации завод бы встал.
Такая же примерно история и с его отцом произошла, вернее, с дедом. Тут надо пояснить: Вячеслав Яковлев рос без отца, его заменил дед. Тот работал на КЖДМ, потом переехал в Набережные Челны, дорос до руководителя всего литейного производства «КамАЗа», одно время даже занимал должность и.о. директора концерна. Вячеслав Яковлев вспоминает, что школьником проводил время у деда на работе: идет производственное совещание, а он в задней комнате уроки делает. Как актеры, родившиеся в семье актеров, пишут в мемуарах, что их детство прошло за кулисами и сама судьба толкала их на сцену, так и Яковлев может сказать, что заводской дух впитал с запахом букваря.
А потом, в 1988-м, дед вернулся на завод, по просьбе работников возглавил его. Став акционером, начал привлекать к управлению внука. Затем отошел от дел. Так Вячеслав Яковлев практически унаследовал КЖДМ. В сущности, его дед провел предприятие сквозь самые трудные годы, последовавшие за распадом СССР. Помнит ли кто об этом в городе? Да никого это не интересует, с горечью отвечает Голос.
Кончаются люди
— А в самом деле — откуда у вас деньги на все это замечательное оборудование, на новые цеха?
— Из своих средств.
— Такого не бывает.
— Бывает, если работать, а не болтать. Любой бизнес может приносить доход, если им плотно заниматься.
— А если депрессия накроет после увиденного на выставке в Германии?
— Кто делом занят, у того депрессий нет. Только у тунеядцев и от праздности.
— Кредитуетесь?
— По-маленькому. У меня принцип: не брать, если не уверен, что не смогу отдать.
— А программы господдержки?
Голос смеется в голос:
— Мы один раз только получили деньги по программе. Миллион рублей. Ну, это примерно пятая часть вон того моего станка, видите?
«Мой», «у меня», «мое», — он как хозяин выражается, как капиталист уже внутренне сформировавшийся, и это не напускное — понятно, что так он сам себя и ощущает.
Главное еще — все на заводе здороваются. И ясно, что не приказали, а так принято. Как в трезвой деревне, знаете? Идешь по этому цеху, по другому — тут и там встречает-настигает улыбчивое «здрасьте». И женщины, и мужчины, суровые на первый взгляд. Молодых вот только мало, совсем. Если кто квалифицированный, то обязательно пожилой. Кем их заменить, когда уйдут на пенсию, непонятно.
Вакансии есть, но соискателей не видно. И это притом, что работы в Армавире нет, считай.
— А если кто приходит, то первым делом, знаете, какой вопрос задает? — спрашивает Наталья Тертышникова, первый зам.
— Какая зарплата?
— Регулярно ли она выплачивается. Представляете, какое у нас положение в экономике, если людей больше заботит не количество денег, а вовремя ли они их будут получать?!
У проходной КЖДМ висят два внушительных баннера, которые приглашают на работу. Тут тебе и станочники, и сталевары, и конструкторы — все от рабочих до инженеров.
Кончаются люди, умеющие и желающие трудиться руками. Как-то дали объявление, что требуется водитель, так за полдня десятки позвонили. Потребовался менеджер — то же самое, из местной администрации просили родственника пристроить. А вакансиями токарей, даже 3-го разряда, фрезеровщиков никто не интересуется.
Вячеслав Яковлев придумал раз в месяц проводить на заводе экскурсии. На последнюю человек 60 записались: местные школьники и студенты индустриального колледжа из Невинномысска. Глядишь, кто-нибудь увлечется, а потом придет работать.
Дан приказ о нем на вахте
Такое предприятие надо бы ставить в пример, поднимать на флаги города, края и размахивать ими что есть силы. В реальности все выходит наоборот: завод живет как бы обособленно от территории, на которой располагается — лишь платит налоги, вот и все сотрудничество. Губернаторы на завод не заезжают. А армавирского главу сам Вячеслав Яковлев не пускает, приказ вахте отдал. Почему? Голос отвечает на этот вопрос рисунком — чертит контуры своего завода, выделяет жирно небольшой прямоугольник. Поясняет:
— Земли у нас мало. А нужно развиваться. Прошу у города этот участок. Назначается конкурс. Нас вызывают в отдел земельных и имущественных отношений и говорят, что вместе с нами на аукцион собирается выйти фирма, и чтобы она не выходила, надо ей заплатить. Мы отказываемся. Ладно. Наступают торги. Мне юрист звонит, говорит, что конкуренты повышают и повышают. Я ему: выходим из конкурса. Мы проигрываем. Оказалось, что это не фирма, а физлица, семеро из Краснодара. А потом один из них, помощник депутата, присылает письмо: давайте 100 тысяч, и я на вас это дело переоформлю. Мы подаем в СК, в прокуратуру, в ФАС. Нам отвечают: все по закону. А потом мы выясняем, что так же эти люди действуют по всему краю. Им не нужна земля, они ее даже не видели. И как вы хотите чтобы я к ним относился после такого?! Знаете, я бы эту проблему в один час решил. Завтра по ТВ объявляем: кто выигрывает в конкурсе по участкам и не намерен их эксплуатировать — всем по три года. Условно. Я не живодер. Я вас уверяю, ровно через неделю эта практика по всей стране прекратится.
Он критикует всех и вся, причем не в кухонных разговорах, а в СМИ, в интернете — там у КЖДМ 65 тысяч подписчиков.
Президента, окружившего себя такими помощниками, которые заключили его в информационный кокон, и поэтому он не знает, чем реально живет страна. Председателя правительства, который вряд ли отличит фрезерный станок от лесопилки. Чиновников экономического блока, которые учат, как налаживать производство, хотя нога их не ступала туда ни разу.
— Вы на себя со стороны посмотрите. Все плохо, кругом враги.
— Я так вижу и чувствую. Я занят своим заводом, а какое впечатление произвожу — дело десятое.
Никакого роста у нас нет, заявляет. Какой-то робот куда-то подпрыгнул?.. В Японии он подпрыгнул 20 лет назад.
— Конкурентоспособные компании отсутствуют. Может, лишь по софту. Даже в нефтегазовой отрасли — на 90 процентов сервисные компании иностранные. Они сейчас у меня заказывают запчасти. Всю страну объехали, не могли найти. Или вот я сегодня покупаю металл для производства диска «ромашка», для сельхозтехники. Цена нашего металла в диске — 1000 рублей. А китайского, такого же качества, — 212 рублей. Но у наших начальников хватает ума только на то, чтобы запретить поставки оттуда. Если сейчас китайский металл придет к нам, наши меткомбинаты встанут.
— И именно поэтому мы ничего не приобрели от санкций?
— Точно. Нам заменить нечем. Мы ни насосов не производим, ни двигателей малой мощности, ни кондиционеров. Даже погрузчиков обычных, вилочных, которые используют повсеместно — от вокзала до сельхозангара.
— Но была ведь надежда: перекроют поставки, и мы начнем свое развивать?
— Кто в производственной теме, сразу понимали, что это только лозунги.
Воображариум господина министра
— А вообразите себя министром. Что бы вы сделали в первую очередь?
— Установил бы единые закон для всех и правила в бизнесе. Тогда все потихонечку встало бы на свои места.
— Что вы подразумеваете под едиными правилами?
— Сегодня система с ног на голову перевернута: помогают не лучшим, а худшим. Люди вкалывают, строят дело. Приходит проверка и говорит им: надо вам доначислить НДС. А в другом месте сидят бездельники с убытком в пять миллиардов. Приходит проверка и говорит им: надо попросить бюджет, чтобы вам еще соточку миллионов подкинули. Расходы спихнуть на государство, доходы — в частную собственность. Все госкомпании так работают. А как деньги кончаются, они угрожают, что народ «выйдет на трассу».
— Не боитесь выступать столь жестко?
— Я честно дело делаю. Имею право. Жду, когда власть будет прислушиваться к таким, как я.
— А таких, как вы, много?
— Тысячи! И иногда нам нужны просто крохи. Но нам и этого не дают. Вот откуда злоба, почему люди уезжают — у них просто руки опускаются, — в Голосе прорезается горечь.
— А у вас почему не опускаются?
— Это мой крест. Ну а чем еще объяснить? Своей глупостью? А полтысячи работников куда денутся, их семьи?
— И все же вас, я знаю, позвали в Гостиный двор на прямую линию президента с промышленникамипредпринимателями…
— Но вопрос-то не позволили задать. Потом ко мне подошли люди из администрации президента, сказали: «Мы видели ваш настрой и решили не давать слова».
Вячеслав Яковлев и сам за собой эту особенность знает: многое делает и говорит на эмоциях, из принципа, а потом ему частенько приходится исправлять то, что накуролесил. Но никогда не жалеет. В этом смысле я не мудрый, говорит.
— О чем другие спрашивали?
— Представитель волжского автобусного завода спросил об отношениях Трампа и директора ФБР Коми. Понимаете?! Российское машиностроение больше ничего не интересует. Можно было еще поинтересоваться про Макрона — как он там живет со своей возрастной женой.
Яковлев горячится, очевидно, что тема задевает за живое:
— Приезжаешь в Швейцарию, на лыжах кататься. Там очередь стоит к подъемнику. Все иностранцы улыбаются, дружелюбные. И наши — хмурые. Пялятся в свои гаджеты, новости читают. Вот Иран с чем-то там не согласен, вот ядерная программа, Хезболла, Ливан, Сирия… Представляете, как людей переключили с наших проблем на чужие! При этом внутриполитической повестки вообще нет — пустота. Подмена произошла. Сами сидим здесь с голым задом, зато обустраиваем весь мир. Нам надо собой заниматься, а как у других — нам должно быть все равно.
Как Высоцкий
Выговорившись, он снова вспоминает о сельхозтехнической выставке в Германии:
— Зачем мы стоим там как «русский павильон»? Это какой-то дешевый шовинизм. Если производите сельхозтехнику — стойте по вашему профилю. Не нужно кичиться: «мы русские». Оставьте это нашему телевизору. Вы технику привезли, а не национальность, не историю страны! Хотите показать свой патриотизм — просто сделайте технику лучше, чем у других.
— Как сделать, если вы сами сказали, что между нами бездна?
— Но я не сказал, что она непреодолимая. У нас еще сохранились люди с горячим сердцем. Их все меньше, но они есть. Если им дать возможность, то догоним. В том числе и в станкостроении. Все, что создано одними людьми, может быть создано и другими. Вот сейчас я, например, хочу переманить одного конструктора, чтобы делать грейдеры, бульдозеры…
— А вообще у вас сверхзадача какая?
— Хочу выдавить из России всех иностранных производителей сельхозтехники. Но я не фантаст. Понимаю, чтобы добиваться качества, как у европейцев, мне нужно пять миллионов евро минимум вложить в завод. Таких денег у меня не предвидится. Так что придется идти по этому пути лет двадцать.
— Так вы что-то вынесли полезное для себя из той встречи с президентом?
— Увидел, что его все устраивает. Услышал, как он сказал, сколько в тот день стоил баррель.
— А что тут такого?
— Вы что — в самом деле не понимаете?! Ну не должен ведь глава огромной великой страны ежедневно следить за ценой на нефть! Меня это просто добило. Да, он сделал очень многое для России. Но его главный косяк — что он не поставил нормального хозяйственника во главе правительства. Это странно, ведь когда он сам был премьером, то вникал во все вопросы. Он занят внешней политикой, его это заводит. Есть дела, а есть делишки. Он занят делами. А мы — «делишки».
— Почему вас не приглашают оппозиционные СМИ, например радио «Свобода»? Вы же критик системы?
— Потому что я — не оппозиция. Я как Высоцкий. У меня есть вопросы к своей стране. Но я их адресую к своим властям, а не к чужим.
Критик-патриот-производственник — редкий теперь тип. Тем и интересен. Как любой заповедный, краснокнижный человек.
Зачем он развивает такую активность в публичном пространстве? Чтобы обезопасить себя. Я прекрасно понимаю, объясняет он, что в любой момент может прийти родственник какого-нибудь чиновника и сказать: «О, какой прекрасный завод! Надо бы мне его забрать». А так — хотя бы страна будет знать об этом.
— Вы не преувеличиваете?
— Ничуть. Вся наша экономическая система выстроена так, что, работая, мы нарушаем кучу законов. И налоговый кодекс, и градостроительный. Мы, производственники, все на крючке. У меня времени на управление заводом не остается — все съедают проверяющие. Их куча. Недавно даже Росстандарт заявился. Причем они же не приходят предупредить, сразу говорят: за это столько плати, за то — столько. Превентивность? Они и слова-то такого не знают. Вот у меня козловой кран был древний — варенный-переваренный. Слава богу, мы его заменили на новый. Так я по глазам проверяющих этих видел, как они хотели, чтобы он обрушился и задавил побольше народу.
— Зачем?
— Как это зачем, — искренне (что же тут может быть непонятного?) удивляется Голос, — чтобы побольше штрафов с меня содрать! Если захотеть, любого можно «закрыть» на несколько лет. А КЖДМ — кусок лакомый. Все хотят меня купить. Люди Дерипаски, например. Это понятно — такое производство удобно показывать, если спросят: «А ты сам-то, дядя, что для России полезного делаешь?»
— Обычно идут в политику, в заксобрания, чтобы обезопасить бизнес.
— Да знаю я, кто у нас в этих собраниях… Только что двоих директоров уволили, заводы в руинах лежат. А они с мэром заседают. Что мне делать в их компании? Если бы я на депутатство время тратил, у меня завод был бы в жопе. А у меня он — как конфетка.
— А профильные организации вроде Торгово-промышленной палаты.
— ТПП? Достаточно посмотреть, кто там в руководстве. Страховые компании и банкиры. Какие это промышленники? Я все это игнорирую.
Повезло
Вячеслав Яковлев вспоминает, как дед отправил его работать в цеха КЖДМ, как только он окончил экономический институт. Сначала в сборочный, потом в литейный. Как он бесился, потому что уже целым министром себя считал. Сейчас говорит об этом дедовом решении с благодарностью, потому что всю подноготную производства изучил, и собирается в будущем, передавая сыну завод, так же поступить и с ним.
— Вы планируете так далеко вперед, собираетесь тянуть династию. В нашей стране это вещь небывалая. Нет ощущения опасности — что придут и снова все отнимут, как в 1917-м?
— Всегда есть. Отменив частную собственность, революция поселила в людях этот страх, на уровне инстинкта. Было дело, встречался я с армавирскими предпринимателями. Выясняю, что они тем недовольны, этим, главой города… Предлагаю: давайте напишем письмо губернатору, президенту, попробуем это изменить. Они мне: ну хорошо, составь бумагу. Я сделал. Разослал. Никто не подписал — испугались. Это менталитет. Мы все такие. Я тоже.
У него двое детей. Классика: мальчик и девочка. Повезло, говорит. Девочка планирует поступать в институт.
«В России поступать?» — интересуюсь. «Конечно», — отвечает он удивленно, словно я глупость сморозил.— Супруга вас поддерживает?
— Она считает, что я бьюсь головой о стену. Словно Дон Кихот. Но понимает, что ничего со мной не поделать.
— Не говорит «давай уедем туда, где ставка по кредитам на оборудование — ноль процентов»?
— У нас таких разговоров в семье нет. Я себя без России не представляю. Здесь я делаю дело для своей страны. А для других — не смогу. Я не знаю, как еще это объяснить.
