Административная реформа у нас в стране носит перманентный характер — она никогда не прекращалась. Были попытки ориентироваться на современные модели, прежде всего новозеландскую, обновить форматы работы нашей бюрократии, внести элементы современных типов оценки деятельности. Были глобальные идеи разделения функций — контрольной, исполнительной и прочих.
Я бы различал два вопроса: жалобы людей на обновление форматов деятельности и волну увеличения документооборота в связи с тем, что проводятся изменения. Изменения в системе сопровождаются тем, что государство «хочет контролировать каждый пфенниг». А это сопровождается ростом бумажной работы. Но я бы хотел обратить внимание на другую сторону — дигитализация. Например, «Госуслуги». Мы видим меры, направленные на упрощение ряда процессов. Мы живем уже в другой эпохе, если говорить, например, о получении паспортов или оплате штрафов. Чтобы оплатить коммунальные услуги, уже не обязательно торчать в сберкассах. Процесс идет, и это важное следствие, связанное с электронным правительством.
Жалобам я бы не придавал эсхатологического характера — смена практик всегда болезненна. Люди начинают жаловаться просто потому, что это новые вещи. Кроме того, бюрократия всегда рациональна. И ее вторжение в нашу жизнь — а мы существа нерациональные — воспринимается как кафкианство. Вопрос привычки — и это болезненное ощущение снимается. Нельзя однозначно говорить, что это абсурд.
Другое дело (и это отмечают все юристы и политологи), что мы живем как страна с уровнем регулирования Германии, а самом деле относимся к странам третьего мира. На уровне регулирования нашей жизни мы пытаемся выглядеть очень цивилизованными, хотя по самой форме нашей жизни таковыми не являемся. Страны с таким, как у нас, уровнем жизни и национального богатства не упирают так на регулирование.
У нас чрезвычайно усложнена правовая система. парламент постоянно генерирует законы в таком количестве, как ни в одной другой стране. Еще эти правила постоянно меняются. Есть аксиома: правила игры должны сохраняться дольше, чем сама игра. Это вопрос, наверное, к качеству принимаемых актов, продуманности и фронтальности. Мы экспериментируем не в отдельных областях, а сразу и везде. И когда правила меняются, внутри учреждения это остро ощущается, потому что многое надо делать в авральном режиме. Недавно Совет при президенте обратил внимание на низкое качество законодательной работы в правовой сфере. Это ведет к инфляции самого статуса закона. Если правила меняются по ходу игры, вы перестаете их соблюдать.
Работа педагога, ученого или врача — это определенного рода практика, чтобы научиться которой люди очень долго проходят образовательные циклы. Это знание «как»: как вести урок, как сделать операцию. А что такое процесс бюрократизации, когда вы пытаетесь внедрить какие-то KPI, оценки эффективности? Вам говорят: «Ну вы сами определите, и будем мерить» — но это пыточная процедура! Все равно что попросить человека описать в инструкциях процесс дыхания или как ездить на велосипеде. Перевести знание «как» в знание «что» — для большого числа профессий вещь невозможная.
Почему это происходит, почему идет запрос? Потому что мы живем в обществе модерна, очень рациональном. Рациональность — это количество, параметризация. Рынок — там есть «что» и «сколько». Искусство — это знание «как». И понятно, что педагоги и врачи понимают абсурдность этой ситуации.
Наше общество знает, что делать. Оно отвечает имитацией и саботажем. В XVIII веке, в эпоху Просвещения, эпоху абсолютизма появилась идея, что можно устроить общество так, чтобы им полностью управляли и контролировали его из одного центра. Государство — разумный опекун. Оно обществу не доверяет, оно доверяет корпорациям, профессионалам — и все начинает стекаться в один центр; становится понятно, хорошо или плохо работает; можно управлять. Это глубоко укоренившаяся философия управления.
Ей противостоит другая модель: отпустить вожжи и предоставить людям возможность самоорганизации. Практика преподавания — тысячелетняя. Люди это как-то умеют делать — в университетах преподавать и детей учить! Современное государство тут и рядом не стояло.
Другая ипостась: Бюрократия — тоже определенного рода профессия. И тоже знание «как». Профессия очень непростая. Работа аппарата внутри себя имеет сложное устройство. Мода на эффективность — это попытка внести в бюрократический аппарат элементы квазирыночного оценивания. Бюрократию предлагается рассматривать как сферу услуг и оценивать, насколько эффективно чиновники оказывают услуги населению.
Бюрократов мы не слышим, но у них тоже есть основания возмущаться, что их зачислили в сферу услуг. Они могут сказать: нет, мы служим обществу, у нас государственная миссия! Я понимаю, что возмущения у них не меньше. И тут большой теоретический вопрос — можно ли вообще в отношении бюрократического аппарата использовать систему оценки.
Министр просвещения Уваров когда-то говорил, что Табель о рангах в России — вещь культурно необходимая. На уровне культуры такого рода профессия сопряжена с определенного рода положением, квазисословием, как говорит ученый Симон Кордонский. Можно пытаться превратить это в услуги, параметризировать, но успеха не будет. Бюрократия внутри себя обладает большими возможностями саботажа, чтобы замотать любого рода дела.
Да, и самих контролеров контролируют так, что они стонут больше всех. Но они вынуждены молчать.
