Вы выступали во французском кабаре Lido, гастролировали со своим спектаклем и вот сейчас играете в московском Avizzo — вам есть с чем сравнивать. На каком уровне находится российский цирк?

В советское время его финансировало государство. В других странах цирк существовал в основном где-то на окраинах города, его не поддерживали на таком уровне. Традиционных цирков высокого класса в мире штук десять. Поэтому наш цирк до сих пор уважают.

Разве пестрые костюмы с блестками, однотипные номера не надоели зрителю?

Нет, традиционный цирк, если он классно сделан, не может состариться. В новаторском цирке (cirque nouveau) нет костюмов, реквизита. Но целостность образа — это не блестки, это персонаж. Современный цирк, на мой взгляд, часто воспринимается как единая масса, а мне хочется увидеть личность.

На гастролях со швейцарским цирком Knie мы стояли возле оперы пять недель, без выходных. Традиционный цирк, с лошадками и шапито. И к нам ходили красиво одетые, элегантные зрители. Это высшего класса эстетика, без блесток.

Приходится ли корректировать номера, когда гастролируешь в других странах, зависит ли восприятие публики от менталитета?

В том же Lido в зале сидели люди из разных стран. У всех скорость восприятия разная. Пошутишь, кто-то засмеется быстрее, а кому-то надо осмыслить. Я в своих номерах стараюсь найти средний темп. В Avizzo главное не тормозить: чуть потерял темп — дети отвлеклись, родители стали их успокаивать, ты их уже не интересуешь.

Ваш персонаж больше на кого направлен, на детей или взрослых?

На всех. Я стараюсь, чтобы мой номер был интересен и детям, и взрослым. Взрослые могут посмеяться над ассоциацией, дети же ее не улавливают — их больше интересует сам персонаж. Например, смешит голос Дональд Дака. У меня и была задача создать своего персонажа, такого как заяц из «Ну, погоди!» или Микки Маус.

И какой же он, ваш Хуш-ма-Хуш?

В этом образе — синтез клоуна и персонажа. Я пытаюсь людей заставить забыть внешний мир и прийти в мой, сказочный. Мой персонаж — это я сам, но какой-то измененный, сценический.

Вы продумывали за этого героя его судьбу, как обычно делают драматические актеры по системе Станиславского?

Для сольного спектакля — да. Но в цирковом это невозможно передать: времени мало. В Lido можно показать публике образ героя, как он спит, как ест, откуда он. Визуальная комедия — это вообще предельно сложно. Да и смешить людей стало тяжелее: информации невероятное количество. Стендап-комики, сериалы, шутки в соцсетях… А у меня история без слов.

На основании чего придумываются комические сценки, где берете идеи?

Комик как дорогой коньяк — чем старше, тем лучше. Каждая деталь формируется на протяжении десятилетий. Писатель, прежде чем написать что-то, прочитает множество произведений. Так и я: хожу в театры, на выставки. В Третьяковской галерее, в Лувре можно увидеть разные образы, разных персонажей. Понемногу собирается багаж.

Лучший генератор идей — дети. Они непосредственные, им не надо ничего играть. У меня сын в пять лет сказал: «Пап, я тебе расскажу сказку. Послушай. Летела Баба-яга, упала и потеряла сознание. Полежала, отряхнулась, встала, нашла сознание и полетела дальше».

А вы сами, когда были ребенком, шутили, подражали?

Было завидно, когда другим ребятам говорили: «не клоунничай», а мне нет. Мне нравилось подражать. В классе кто-то шутил так, что все смеялись, и я думал — это лучшее, что может быть. Но мне это давалось сложно.

Мой друг смешил многих в классе, а вот на сцене у него не получалось. Тогда я подумал: есть какой-то секрет. Стал интересоваться биографией известных комиков и понял: никто из них в жизни не «комиковал». Я вне сцены тоже спокойный.