— Почему в последние годы в стране наблюдается бум волонтерства?

— Для людей очень важно социальное взаимодействие друг с другом. Есть общие модели человеческого поведения, благодаря которым можно объяснить поведение в тех или иных условиях. Людям важно, чтобы они были социализированы, встроены в какие-то сообщества, сетевые структуры.

— Рабочего коллектива для них недостаточно?

— Совершенно недостаточно. Должна быть жизнь вне работы, и там тоже должно быть ощущение достижений и получения статуса через эти достижения. Ты не просто стереотип — мальчик в очках или блондинка; ты что-то делаешь и поэтому к тебе хорошо относятся. Почему так распространены групповые типы спорта? В них есть модель коллективности и соревновательного поведения. Там можно и почувствовать сплоченность, и себя показать. Это сочетание личных достижений и коллективной идентичности дает ощущение принадлежности к чему-то важному. При недостатке возможности социализироваться на сетевом уровне такие желания трансформируются в попытку принадлежать к чему-то более общему. Например, к мировой религии. Или к великой России, а иногда и к белой расе. Если у людей есть острое стремление принадлежать к белой расе, это потому, что другим способом им не испытать чувство принадлежности к чему-то важному. Люди всегда образовывали какие-то клубы и микросообщества. Есть старые социологические исследования маленьких городов Америки 50-х годов: в каждом маленьком городе было, например, несколько книжных клубов, где люди собирались и обсуждали книги. Человек — политическое животное, как говорил Аристотель. Нам физиологически необходимо взаимодействие с другими людьми. Волонтерство — всегда групповая активность. Причем общественно значимая. И поскольку многие другие каналы групповой деятельности у нас перекрыты (вы, например, не участвуете в выборах наблюдателем или не входите в группы работы штаба Навального), у вас почти нет политических вариантов самореализации в групповой форме.

— Можно ли сказать, что молодые люди благодаря общественной деятельности хотят пробиться во власть?

— Нет, совершенно не обязательно. Есть базовая волонтерская активность, которая с этим желанием не связана. Многие мои знакомые студенты участвуют в работе «Ночлежки» для бездомных в Санкт-Петербурге. Никто не хочет попасть в политические круги. Людям нравится думать, что они делают мир лучше. Преподаватель любит думать, что он не просто за деньги заходит в аудиторию и что-то бубнит, а воспитывает молодое поколение. Есть старая шутка. На строительстве готического собора человека спрашивают: «Что ты делаешь?», он отвечает: «Зарабатываю деньги для семьи». Кто-то скажет: «Толкаю тачку». А кто-то — «Я строю собор». Это и называется смыслом жизни. Я знал студентов, которые работали со школьниками в трудном положении. Приходили в центры, куда обращались дети, которые дома не могли заниматься, потому что там, например, пьяные родители. Студенты в качестве консультантов-репетиторов помогали делать домашние задания. Это давало им ощущение, что они взрослые и поддерживают тех, кто младше.

— А можно ли сказать, что по мере роста волонтерской активности будет расти и гражданское общество?

— Конечно. Но вопрос только в том, как понимать гражданское общество. Это словосочетание очень испорчено бездумным употреблением. Есть два подхода к его трактовке. Первый: гражданское общество понимается как свободное волеизъявление граждан в политической сфере, но вне партийной политики. Второй: сфера реализации людей вне и независимо от государства. Такое определение гражданскому обществу — бюргерскому — давал Гегель. Интересно, что у немцев в XIX веке одно из возражений тогда было таким — есть государство, есть граждане, которые объединяются в семьи, есть еще торговые союзы. А что такое гражданское общество и зачем оно нужно? Это понятие только замутняет отношения между людьми и государством. Но идея разных авторов, в том числе Гегеля, была в том, что есть такая сфера активности людей, где они реализуют свои задачи независимо от государства. Это прекрасно показано Алексисом де Токвилем в его описании Америки 1800-х годов. В Америке, если людям надо построить школу, они никуда не идут, а собираются, скидываются, строят на общие деньги школу и нанимают учителя. Это не просто граждане, а люди, участвующие в конкретном сообществе. И я всегда подчеркиваю такую вещь: если мы думаем, что гражданское общество в Америке было обществом равных людей и всех вовлекало, то это не так, конечно. Это при голосовании все равные. Но никаких местных драчунов и алкоголиков до вопроса о том, как открывать школу, никто не допускал. Всегда существуют какие-то активные люди, независимые, с деньгами, которые имеют гораздо больше веса в решении таких вопросов. А бездельников, которые не умеют работать руками и не имеют денег, вообще никто тогда не спрашивал. Поэтому, когда в российской бане собираются владельцы местных магазинчиков и местные муниципальные работники — это реальная картина из жизни одного поселка! — и обсуждают, как и кому будут помогать, то это типичное гражданское общество. И когда большинство современных авторов говорят: «Пока вы не сформулируете требования к политической власти, вы не можете участвовать в гражданском обществе», мой ответ такой: «Наоборот, как только вы начинаете формулировать политические требования к государству, вы перестаете быть гражданским обществом потому, что перестаете решать свои проблемы вне государства». Как только вы вступаете в диалог с государством, вы оказываетесь от него зависимым.

— А если люди, которые хотят совершать общественно полезное, при этом обращаются за помощью к власти?

— Это все же политическая активность. Парадокс состоит в том, что чем больше люди независимы от политической машины государства, тем больше они становятся полноценными политическими гражданами своего государства. Потому что они могут сами решать свои проблемы без того, чтобы идти с протянутой рукой. Тогда они и серьезней относятся к своему волеизъявлению.

— А разве такие люди не опасны для государства?

— Они опасны для автократического государства, которое не хочет доверить своим гражданам достаточную степень свободы принимать решения. И это ошибочно даже с точки зрения авторитарного правления. Муниципальную и локальную жизнь оставьте людям. Перестаньте регулировать там, где вы все равно не сможете этого делать.

— А те люди, которые хотят сами решать дела, но сталкиваются с противодействием власти и начинают ее критиковать, они — гражданское общество?

— Если люди настолько заняты критикой государства, что перестают решать свои гражданские задачи, то они перестают быть и гражданским обществом. А если они умудряются делать и то и другое, то они продолжают им быть. В реальных ситуациях мы наблюдаем картины смещения активности: например, есть люди, которые борются за чистые озера, они вынуждены обращаться к политикам, начинают больше участвовать в политической жизни. И дальше эти люди обычно переезжают в Москву. Таким образом, экологический активизм в некоторых регионах России просто умер — все активисты переехали в Москву заниматься этим на федеральном уровне и стали федеральными активистами.

— Если в будущем волонтерское движение будет расти, к какому обществу мы придем?

— Я склонен думать, что если государственная политика не позволит освободить активность людей на локальном уровне, то ничего кроме неприятностей это не принесет.

— Возможно, власть полагает, что большинство, поддерживающее ее на выборах, не имеет склонности к волонтерской активности. К ней склонность имеет оппозиционное меньшинство. И поэтому, раз избирателем она обеспечена, нет смысла высвобождать гражданскую активность?

— Если у вас большинство голосует за существующего лидера, то, вообще-то говоря, можно не беспокоиться о волонтерской активности меньшинства! Но, с другой стороны, надо понимать, что если мы все время будем перекрывать кислород этим активистам, то будет плохо во всех отношениях. Потому что волонтерство и активизм обеспечивают социальную защиту и доставку помощи туда, куда она просто так не приходит. Бездомным, подросткам, больным раком и даже кошечкам, которые ни за кого не голосуют.

— Занятие волонтерством снижает политическую напряженность?

— Не уверен. Волонтеры пойдут и на митинги. Но мне кажется, что этих митингов просто не надо бояться. Условный Кремль боится митингов больше, чем следовало бы. А нам нужно постепенно пытаться находить компромиссы между человеческой активностью и режимами государственного управления.