Эта история в фотоснимках и текстах охватывает девятилетний период жизни карельской деревни, в центре которой оказались заново отстроенный храм и священник Аркадий Шлыков. Бывший неформал, он двадцать лет назад изменил свою жизнь, закончил семинарию и стал клириком храма Рождества Богородицы, который построил сам вместе со своими друзьями из Москвы. Это событие призвано было изменить жизнь села, вдохнуть в него новые силы. К сожалению, полноценного прихода из местных жителей в Колодозере так и не сложилось. Несмотря на огромное количество друзей, приезжавших погостить в дом священника со всей страны и из-за рубежа, Аркадий был одинок. Местные любили его, обращались за помощью, крестили детей, но он очень переживал, что люди не ходят на службу в храм.
Побег (Runaway)
Все, кто попадает к отцу Аркадию в его колодозерский дом, в его храм на службу, куда-то или от чего-то бегут. От шума, от городской тоски, от бессмыслицы жизни, от себя самих, от себя прежних, от себя грешных и неправильных. Аркадий и сам беглец, он повторяет, что остался тут, «потому что слаб, а сильный — он может уехать».
Уехать-то сильный может, но приедет снова, когда силы окажутся на исходе. И пойдет по маршруту «храм — сельпо — Дом культуры — остановка Усть-Река». Если у остановки кемарит местный Юрка, не отвертеться от ста граммов «за приезд». Потом беглец завернет в соседнее Заозерье, навестит еще одних «бывших городских», чей пацан Захарка, уже три года как деревенский, носится под дождем. Потом столкнет лодку в озеро, сядет на весла — да и забудет про них. И будет кружить его озерная вода, водить от острова к острову, пока тот не опомнится и не возьмет курс на храм.
В сарае у Аркадия засели еще два беглеца — чинят старый мотоцикл. Почему пацанам Пашке и Максу в Колодозере лучше, чем в своих семьях, даже неловко спрашивать. Однажды Пашка обмолвился, что умеет варить суп из крапивы: «просто еды в доме не было вообще никакой». Аркадий делает строгое лицо, но надолго его не хватает: вот уже провожает пацанов шутливыми подзатыльниками за морошкой. Мотоцикл с треском, вихляя, но едет, оставляя облако сизого бензинового дыма.
Колодозерский круговорот затягивает, и уже кажется невозможной жизнь другая, без утреннего тумана, в котором возникает из небытия лодка, и непонятно — по воде она плывет или по самому туману. Кажутся вечными бесчисленные кошки и собаки, козы и куры, девочка с корзинкой у дороги и молодежь с синими от черники губами. Вернувшись в город, беглец не скоро приходит в себя: сквозь стены квартиры еще долго слышатся ему комариный гул и звон колоколов, а в рисунке обоев то и дело проступает знакомый до боли контур храма Рождества Богородицы.
Отчет о жизни (Life Report)
На второй день Великого Поста отец Аркадий заболел. Всего колотит, температура, руки дрожат. От помощи отмахнулся — покормил кур с гусями, затопил печь, принялся готовить обед. Всех накормил, сел за стол, достал чистый лист бумаги А4. Почесал ручкой в рыжей бороде и медленно вывел: «Отчет о жизни». Ручку отложил, задумался. Говорю: «Батюшка, э-э-э, не рановато ли?»
Оказалось, это только часть заголовка, который полностью должен выглядеть так: «Отчет о жизни и деятельности прихода храма Рождества Богородицы пос. Колодозеро за 2015 год». «Понимаешь, в епархию должен был еще неделю назад отослать, да все некогда, теперь еще и заболел, руки дрожат, что делать будем?»
Секретарей у сельского батюшки нет, фанатичных прихожанок из деревни тоже нет, как и компьютера с принтером. Сели мы с ним и за вечер написали «отчеты о жизни» двух его приходов — храма Рождества Богородицы, что в Колодозере, и преподобного Антония Сийского, что в Шальском, на Онежском озере. Про крещения, венчания, отпевания, очные и заочные, про то, сколько книг в приходской библиотеке, про отношения с обществом и властью («нейтральные») и так далее.
К вечеру пришел фермер Саша и стал усиленно лечить отца Аркадия клюквой, медом и водкой с перцем. С тех пор как год назад в селе появилась ферма (на сто голов скота), почувствовалось оживление в сельских разговорах. Десяти человекам досталась работа, а вместе с ней какая-никакая «надежда на будущее». Да и вообще как это — село и без фермы?
Из соседнего Корбозера школьный автобус возит единственного ученика Кольку — и то не каждый день. Это раньше Корбозеро было круче Колодозера — именно туда с соседних деревень сходилась молодежь на вечерки и танцы. Сейчас в Корбозере постоянно живут 18 человек, там нет связи и магазина. Есть часовня и прекрасное озеро, на берегу которого живет не менее прекрасный дядя Миша с громкой и по-доброму бранчливой супругой Тамарой.
Два года назад дядю Мишу разбил инсульт, теперь он редко выходит из дому, что не мешает ему едко подшучивать над женой, не слезая с кровати. Несколько раз в день дядя Миша ковыляет до печки, где курит положенную строго по графику сигарету. Вместе с Тамарой они до боли напоминают дядю Митю и бабу Шуру из фильма «Любовь и голуби» — можно бесконечно слушать их незлобивые словесные перепалки.
Аркадий, пряча за занавеской от Тамары брусничную настойку, тихонько наливает себе и дядь Мише.
Из дядь-Мишиного окна все озеро как на ладони: видно, кто идет по льду на рыбалку, кто возвращается, а кто все еще сидит с удочкой. Свет отключают часто, так что окно тут вместо телевизора. Из развлечений деревенского масштаба остались лишь приезд автолавки раз в неделю да визит фельдшера.
В автолавке Тамара купила тюль на шторы, а я отправилась на речку Корбу ловить живцов. Речка глубокая и быстрая, зимой только по краям замерзает. В общем, я не успела даже понять, что провалилась, так быстро пацаны меня вытащили, матеря на чем свет стоит за утопленное ведро с живцами — их надеждой на поимку крупной рыбы.
Март на Корбозере: яркое солнце сменяет колючая метель, в реке маячит красное ведро. Отец Аркадий выходит на крыльцо и стаскивает с меня мокрую куртку.
