— И как вам?
— Ну, нормально, — отвечает водитель.
— Я засекал — мы за пятнадцать минут проехали.
— Ну, нормально.
— Это на минуту быстрее, чем Путин.
— Серьезно?! — тут только он оживляется. Слегка приосанившись, выпячивает подбородок. Потом заключает:
— Ну, нормально.
Мы только что миновали Крымский мост.
Полная реальность
Водитель Сергей — из кубанской станицы Тамань. Он не таксист. Просто решил прокатиться и поглядеть, что же это за чудо такое построили у него рядом с домом, о чем так много рассказывал телевизор и судачили соседи. А заодно и подзаработать, отбить бензин.
А таксисты везти через мост в Керчь категорически отказываются, какие деньги ни предложишь. Говорят, рано еще: там и проверки, и чтобы выехать на трассу, надо делать крюк на Соленое, а это тридцать километров, да и развязки еще не изучили — где куда сворачивать. На самом деле они лукавят и все уже давно изучили. Спустя две недели после открытия знают тайные тропинки, где под «кирпич» можно двинуть незаметно для гаишников и камер, где между отбойниками проскочить. Просто чужаков не хотят контрабандными дырками возить, а своих еще как доставляют, и по ночам тоже.
Когда рассчитываешь на сильную эмоцию другого человека и к тому же сам на нее настроен благодаря разным YouTube-роликам, с названиями типа «Ура, завидуйте, это я на самом лучшем мосту в мире!», а ее, этой эмоции, все нет и нет, то немного теряешься.
— Сергей, так вам понравилось то, что вы увидели?
— Мост как мост. Только по воде. Китайцы такие десятками строят и не свистят. А мы один сделали, и шуму как на Евровидении.
— Но говорят, это уникальное инженерное сооружение, здесь использованы прорывные технические решения. Вулканическая структура, скалистое дно — скептики утверждали, что сваи не вбить.
— Все зависит от того, сколько денег вбухать в проект, — я сам инженер, знаю. Вспомните сочинскую Олимпиаду, Имеретинскую низменность. Все говорили, болото, болото, ничего не построить, тем более спортивные арены... А закачали миллиард и построили! И стоит вроде. Нам одним миллиардом больше, одним меньше — ерунда. Так что вопрос лишь в цене.
— То есть вы недовольны?
— Почему недоволен?! Доволен, конечно. Мост сам по себе — это всегда позитив, я так считаю. Противоположность забору. Мост соединяет людей, забор разъединяет. Верно?
— С вами трудно не согласиться.
Отсутствие яркой реакции на мост у местных жителей объяснить, наверное, можно вот чем: сама идея постоянной переправы через Керченский пролив здесь, в этих пределах, обитает уже очень долго, более века, и, по правде говоря, всем уже поднадоела. Были и такие проекты, и сякие, и даже хотели пробить тоннель наподобие того, что под Ла-Маншем. А что такой проект не утопия и физически возможен, продемонстрировали во время оккупации немцы, построившие канатную дорогу.
Так что для жителей по обе стороны пролива мост — не новость, это штука как бы сама собой разумеющаяся, которая должна была появиться рано или поздно и вот, наконец, появилась — то, с чем здесь жили всегда словно с дополненной реальностью, стало реальностью очевидной.
Пока мы ехали по мосту, Сергей, например, вспоминал, как пацаном купался, на косе, кивая куда-то в сторону и вниз. Ее вперед постоянно тянули, говорил, подсыпали — все мост хотели строить. В Черном море холодно, рассказывал, переходишь на другую, азовскую сторону — там вода теплее, эх, молодость.
Еще через десять минут, сделав небольшой крюк — дорога идет мимо города, — мы въезжаем в Керчь. Сергей был здесь последний раз много лет назад. А кажется, что и никогда. Он во все глаза глядит на общую обшарпанность окраинного пейзажа — на эти серые панельные многоэтажки, эту унылую набережную. Произносит скорбно: «Как-то здесь не айс. Я лучше пока в Краснодар поезжу. Там хоть ночная жизнь есть».
Быстро прощается и уезжает домой, на ту сторону, в родную Тамань.
Фисташковая ФСБ
Керчь и вправду не производит блестящего впечатления, если не брать в расчет центра города со старинными особняками — впрочем, испорченными стеклопакетами и розовыми маникюрными вывесками. Другое дело — керченские люди и нравы. Это такая смесь: чуть Одессы, чуть Челябинска, немного Балашихи.
Крымский характер, в общем.
Кондукторша троллейбуса сначала хамит в ответ на вопрос, где сойти, а потом, на подъезде к нужной остановке, так подробно и долго объясняет, как затем найти улицу Советскую, что сойти не успеваешь и едешь еще одну, выслушивая упреки: «Ну что же вы такой нерасторопный, молодой человек».
Фисташковый теплый — это цвет здания местного ФСБ. Ни одной южной фамилии на доске «Преступники». Все свои.
Магазин «Рыба кубанская» пользуется спросом. Тут же Сiльпо и российский флаг над вывеской. Дешевле флаг установить, чем вывеску русифицировать.
И надписи на трех языках не редкость. Русский, украинский, крымско-татарский — в таком порядке. Например: администрация, адмiнiстрацiя, мемуриет.
В продуктовом — справжный майонез и вареники з картоплею, пожалуйста.
А то еще так бывает.
— …, — кричит кто-то громко на базаре, — …!
— Зачем ругаться? — одергивают его.
— Я образно, — смущается матерщинник.
Церковь Иоанна Предтечи, седьмого века. Простоит ли столько Крымский мост, хотя б отчасти. Сегодня Троица, двое украшают иконы какой-то пушистой экзотической зеленью, березы-то в окрестностях нет.
— Можно сделать несколько кадров?
— А як же. Есть благословение, — отвечают хором.
Нравы мягкие — курорт.
Усатый, худой дядя Василий, керченец в бог знает каких поколениях, которые ведут отсчет со времен, кажется, Боспорского царства, экскурсионно выгуливает по городу знакомых, приехавших с Кубани. Рассказывает им, в частности, о знаменитом керченском судостроительном заводе «Залив», о его трудной судьбе; что после распада Союза предприятие развалилось, а сейчас оживает потихоньку. Он и сам там работал, выясняется. Главный конструктор, видите, на городской доске почета — это примета возрождения, говорит, а с появлением Крымского моста вообще все восстановим, там танкеры-стотысячники делали, стапеля позволяют, значит, можно, если захотеть, и корабли для армии.
В соседнем кафе тем временем из телевизора президент Путин рассказывает зрителям и участникам Петербургского экономического форума о футбольном дзюдо, то есть о том, что главная задача западных санкций в отношении России — ограничить наши оборонные возможности. Дядя Василий обрывает себя на полуслове, то есть «авиа...» он произносит, а «...носцы» — уже нет. В глазах его читается вопрос: а не сморозил ли я лишку? Затем он стремительно переключается на безопасную патриотическую тему: о том, что благодаря мосту люди стали хотя бы с родственниками встречаться, говорит, с друзьями, вот как мы с вами.
Мост действительно сильно сократил расходы людей, их время и деньги.
Покупаю билет на автобус из Керчи в Анапу. Это через переправу, спрашиваю. Ну через какую же переправу, отвечает кассирша, буквально всплескивая руками, посмотрите на цену, 280 рублей, это через мост, а если через переправу, то за 600 бы вылезло.
На дорогу из Тамани в Керчь по мосту уходит полчаса, а если через паромную переправу — полдня в лучшем случае, и это если погода позволяет и не пик курортного сезона.
А сколько пришлось выслушать душераздирающих историй о том, как один с фурой в феврале две недели на переправе торчал из-за шторма, а другой попал в гущу коррупционного скандала: дескать, паромщики повадились закрывать переправу, чуть волнение на море, даже когда и не было нужды, а потом предлагать за мзду первые места в очереди; до драк доходило, до ОМОНа и криков туристов, что пока мост не построят, они больше в Крым ни ногой.
Николай в Морском порту не то чтобы удит рыбу, а присутствует при ловле: дает рыбакам ценные советы по повадкам кефали и живучести наживки. Всю жизнь он живет в Керчи. Начинает изнутри светиться, когда речь заходит о Крымском мосте, хоть его отсюда и не видно — надо идти на набережную. Еще не ездил по мосту, предвкушает, оттягивает удовольствие, как сам говорит, словно о десерте.
— Какую конфетку сделали, а! Да с опережением срока на полгода. А ведь как трудно было, почва совсем фиговая. Вон черпалку видите — постоянно здесь ходит, работает каждый день, дно обрабатывает.
Тут вообще все, кого ни спросишь по обе стороны пролива, будто инженеры-мостовики или, в крайнем случае, прорабы, знают, какое дно, как забивать сваи, сводить вместе секции.
Николай занимается строительством, шабашит: соберут мужики бригаду — кому дом поставить, а кому квартиру отремонтировать. Говорит, не было в Керчи конкуренции, совсем никакой, и потому все было дорого, да плюс санкции, будь они неладны, а теперь, после ввода моста в эксплуатацию, будет. Да что будет — уже началась-пошла! По стройматериалам это заметно — он-то знает, потому что в теме. Уже стали они из-за этого дешеветь, новые точки продажи открываться, а что будет, когда фуры осенью пустят — только успевай работать.
Все-таки, похоже, есть у нас какой-никакой саморегулирующийся рынок. Только добавили логистики, транспорта, чуть покомфортнее сделали инфраструктуру — и вот уже предпринимательская жилка у народа завибрировала.
Впрочем, экономические эксперты из местного телевизора предупреждают, что малый и средний бизнес могут ожидать неприятные перемены, особенно тех, кто занят торговлей продуктами питания. Потому что скоро сюда активно и неминуемо начнут заходить торговые сети с материка.
Вообще, по местным ТВ-каналам крутят очень много передач о помощи бизнесу. А на городской доске почета, в центре города, целых два ипэшника. Один — директор минимаркета, другой — пользователь городского пляжа.
Кроме того, на телеэкране помпезно отмечают 100 лет погранслужбы ФСБ, юбилей зеленых фуражек. Все только и делают в кадре, что стреляют, ныряют и обезвреживают диверсантов. Очень актуально, в связи с заявлениями украинских политиков о возможном подрыве Крымского моста.
Николай ругает украинцев из-за санкций.
— Нам бы развиваться и развиваться. Керчь миллионником лет за пять стал бы. Но воды может не хватить. Вода у нас артезианская. А такую они нам перекрыли, канал, хотя мы исправно платили.
«Они» — важное слово. Не соседское. Но и не агрессивное. Отстраненное.
У него родственники в Полтаве, он с ними регулярно созванивается. Им там такое в их СМИ о нас сообщают, волосы дыбом встают, говорит; их агитпроп похлеще нашего раз в сто.
А потом он долго и с изумленной радостью рассматривает мой билет в Анапу за 280 рублей. Это ж надо, приговаривает, это ж надо.
Девятый балл
Ритм Керчи — это плавное движение спиннинга без поклевок. Ловля рыбы без непременного намерения ее поймать. Похоже на духовную практику. Вот старик ловит. Рядом дама, очевидно супруга. Она читает при свете садящегося в море оранжевого солнца. Щурится. Стул под ней похож на колеблемый ветром треножник Ходасевича. Тут же кошка и клетчатая сумка «челнока». Все молчат, включая кошку.
Вообще же рыбаки разные. Есть одинокие. Есть с кошкой, причем они друг другу не родня. Есть с женой. Но так чтобы и с женой, и с кошкой — это, кажется, перебор, такой всего один на набережной. И он самый угрюмый.
Издалека доносится психоделический «Одинокий пастух» вездесущего перуанского трио. Как они вообще сюда добираются? Потом я видел их без индейских перьев на голове. Они выглядели точно так же экзотически, как и с перьями. Повсюду запах акации, пробивающийся через табачный дым, и еще нигде не ощущается животного духа шашлыка.
Лучшее время для местных. Очень короткое. Уже тепло и можно купаться, все готовы к сезону, а туристы еще не приехали, осталось каких-то несколько дней.
Рядом косит траву интеллигент. По крайней мере, с виду. Скромняга в очках, даже имени назвать не захотел. Слесарь по ремонту аттракционов из ближнего парка.
— А что же, косить некому?
— Работы нет, — отвечает, — надо хоть чем-то себя занять. Аттракционы все старые, не отремонтировать уже.
Рассказывает, что прислали недавно новое начальство. Из Анапы. Так и сказал — из Анапы. Еще год назад он сказал бы: «Из России». Тогда многие в Крыму так говорили — словно о чужом государстве, не о своем: «Поеду в Россию», «Прислали посылку из России». Сейчас уже называют конкретные города, станицы. Связей становится больше, в том числе и посредством моста, в том числе и на уровне самоидентификации.
Новое начальство — добрый знак. Возможно, завезут новые аттракционы, начнется нормальная работа, а не вот это латание дыр.
Еще он мастер по установке спутникового оборудования. Но с этим завязал, когда однажды упал с крыши и получил компрессионный перелом позвоночника. С женой Наташкой они в прошлом году купили машину в Геленджике, старую ДЭУ за 150 тысяч рублей. Довольны. Наташка сдала на права, они взяли родителей и прокатились по Крымскому мосту в кубанскую станицу Старотитаровку, к родственникам. Потратили на бензин 600 рублей. Это сносно. Но бензин каждый месяц дорожает, уже почти 50 рублей за литр.
Утверждает, что Керчь — недооцененное туристическое направление. Все едут мимо — в Феодосию, на южный берег Крыма.
— А у нас тут тоже каких только пляжей нет: и скалистый, и песок, — говорит, демонстрируя неподдельную местечковую гордость. Сыплет местными названиями. Генеральские дачи взять — не зря же там генералы селятся. Теперь с вводом в действие моста, он надеется, люди поймут, разведают, что и здесь, в Керчи, тоже круто.
Теперь мы снова не остров, замечает он и, облокотившись на косилку, мечтательно вглядывается в очертания арки над морем — туда, где года через полтора пойдут поезда, наполненные туристами с полными карманами денег.
— Как думаете, люди уже успокоились по поводу того, наш Крым или не наш?
— В общем да. Кто устал ликовать, кто попривык, ну а некоторые и смирились.
В этом есть своя правда, наверное. Вот ведь и патриотическую рекламу всю поснимали, даже не стало повсеместных портретов президента Путина с его цитатами о развитии Крыма.
В пределах видимости появляется паром «Победа». В цветах российского флага, как полагается. Греческое судно. Купили, переназвали. Заходит в порт Керчи, чтобы забрать фуры. Но тут поднимается ветер. Да такой, что детей и некрупных женщин подъемная сила влечет в воздух. А тойтерьеров, если б не поводки, вообще бы сдуло в Тамань.
Двадцати минут не прошло — начинается настоящий шторм, это здесь обычное молниеносное явление.
— Сколько это баллов?
— Восемь-девять.
— Шутите? У Айвазовского девятый вал помните? Там волны раза в три больше.
— Этот ваш Айвазовский всех запутал. То — вал, а то — балл. Понимать надо.
В результате паром встал на неопределенное время. На информационном табло появилась надпись: «Штормовое предупреждение. Возможна остановка работы парома».
Тут-то и подумалось: вот как туристы опаздывают на самолет, возвращаясь с отдыха в Крыму.
Крымский мост уже предъявляют как достопримечательность. Допустим, рекламируют новостройку, а в качестве одного из главных ее достоинств указывают на близкое к нему расположение.
А вот по керченской набережной стремительно движется Вадим Теплов. Личность примечательная. Городской правдоруб. Среди кучи ругательств, которые он извергает в адрес руководства страны и города, если поискать, наверняка проступят крупицы правды. Не было бы такого персонажа — его стоило бы выдумать.
Он всем подряд раздает листовки. В них сказано, что он сварщик, но на строительстве Крымского моста трудился разнорабочим. По такому графику: девять дней через один, за 108 рублей в час, с 8 утра до 20 вечера. Скотские условия, говорит он, в Питере узбеки за такие деньги не стали бы работать. В его бригаде было семеро, через месяц шестеро уволились, в том числе и он. Хотя зарплату, признает, платили вовремя, пусть и с небольшими задержками.
В руках он держит книжку «Алгоритмы вокруг нас».
— Дыра у нас, да что говорить, даже нет безлимитного интернета, бесплатного вайфая. А курортный сбор ввели! Бред же. Это ж Россия, она же для россиян или как?
Не в этом дело
И вот дорога в Анапу через Крымский мост на автобусе. Рейс: «Ялта — Сочи». Из одной курортной столицы в другую. Автобус старый, ровесник водителя — ветерана труда. Опоздал, конечно. Кресло не фиксируется, падает, пришлось крепить его брючным ремнем.
Но кого это все волнует, когда все собираются смотреть кино под названием «Крымский мост». В салоне — натуральная ажитация. Все приготовили мобильники и включили видеокамеры.
Кто-то от избытка чувств напевает из Лозы: «На маленьком плоту сквозь бури, дождь и грозы, взяв только сны и грезы и детскую мечту...»
Его поправляют, говорят, что плот — это как бы паром, а сейчас надо петь про мост. Все вспоминают, есть ли песни про мост. В голову пришло только митяевское: «Под животом моста мы пили с ней вино, могли бы лет до ста мы целоваться, но…»
Впрочем, и такое сойдет, сейчас любое сойдет, лишь бы в мажоре.
Пока трафик по мосту небольшой. Но тут возникает досадная задержка.
Объявили, что при въезде на мост нас будут проверять.
В результате всех пассажиров, человек сорок, пропустили через рамку и устроили индивидуальный досмотр. Люди в форме обоего пола трясли нашу ручную кладь, всю — вплоть до носков. Тщательнее проверяют, наверное, только в аэропорту Бен Гурион в Израиле.
Меня выдернули из очереди — пробили паспорт.
— Надо было побриться, — говорю.
— Да не в этом дело.
— А в чем?
В ответ молчание.
Между тем багаж, находившийся в нижней полости автобуса, никто не досматривал. Где тут логика?
— Это ведь тоже Россия. Меня же не досматривают, когда я переезжаю из Саратовской области в Волгоградскую? — спрашиваю человека в форме.
— Вы знаете, что это такое: «обусловлено необходимостью государственной безопасности»? — отвечает он, как его научили — в том смысле, что «здесь вопросы задавать буду я».
— Более-менее, — отвечаю.
— То-то и оно.
То есть Крым — да, уже не остров, но еще недоРоссия все-таки.
Интересно, в пик сезона они тоже всех будут так досматривать? В таком случае и здесь пробок не избежать.
Кто-то уже раздражен: это из-за хохлов, цедят негромко, неймется им, взорвать им все надо.
Тут же неподалеку другие службисты осматривают машину из Тамани, белый «Варгус». Мы же свои, возмущаются, а у нас героин и бомбы ищут.
— Я у себя езжу или не у себя, ты мне объясни, — кричит, размахивая руками, горячась, здоровенный детина.
Одна из пассажирок точно уксуса напилась, сидит с кислой миной.
В чем причина, интересуюсь. Она отвечает, что всегда ездила из Ялты в Сочи через паромную переправу и платила 2200 рублей, а сейчас — 1700. И вот теперь уверена, что эту разницу в пять сотен государство ей так просто не отдаст. У нас же, говорит, никогда ничего не дешевеет.
— И что это значит?
— Это значит, что точно будут плату брать за проезд по мосту.
Время такое
Надо сказать, тема платного моста сейчас весьма популярна. Народ беспокоится.
Они же когда только начали строиться, сразу и предупредили, рассуждает народ, что проезд будет платным, и только потом передумали из-за «Крым наш». Так что им помешает снова передумать, спрашивают сами себя.
— Не что, а кто. Путин. Он обещал, он не допустит.
— А Роттенберг? Этот своего никогда не упустит, — Роттенберг уже и здесь стал фамилией нарицательной, жупелом. Что ж, каждому времени нужен свой Чубайс. — Дадут немного покататься за так, поделать фотки, а потом опустят занавес.
Подобные размышления у парадного подъезда накануне я частенько слышал в Тамани.
В этой кубанской станице вообще в воздухе циркулирует много тревожных флюидов.
Вот продавец всякой всячины в лавке недалеко от высоченного таманского берега заявляет, что дважды в день мост обследуют водолазы, и еще за ним из космоса круглосуточно следят и благодаря этому на днях поймали трех диверсантов. Те маскировались под газовиков, украинцы, конечно, кто ж еще.
Верит он во все это охотно, транслирует, как и многие. Что немудрено — в обстановке шпиономании.
— Откуда информация?
— Спецы из «Газпрома» рассказали. Они у нас тут в гостинице живут… Но мост все равно взорвут, — говорит он вдруг с ухмылочкой.
— Кто?
— Эти, — кивает он в сторону Украины, — а наши чиновники им помогут.
— Зачем?
— Как зачем? Чтобы еще раз мост построить и деньги из бюджета освоить.
И тут ему по WhatsApp приходит сообщение. Он читает, брови ползут вверх. Говорит:
— В тему как раз. Жена прислала.
И правда — рояль в кустах акации.
Оказалось, люди друг другу пересылают перечень расценок проезда через Крымский мост. Где только взяли. От 400 до 1000 рублей за легковой автомобиль в зависимости от дня недели и времени суток.
— Если мост сделают платным, мы-то ладно, а как крымчане к этому отнесутся, они же на президентских выборах показали рекорд?!
— А таманские?
— Не наездишься с зарплатой в 20 тысяч! А у туристов выбора не будет, и все равно дешевле переправы получается.
Тамань — это транспортный тупик. Поэтому все дорого. Таманские ездили за продуктами в Темрюк, это 60 километров. Сейчас в Керчь собрались, там многое дешевле, плюс экономия бензина, но если будет платно — то нет смысла.
К таманскому пирсу тем временем подъезжает «нива». Из нее выходит Александр, местный, работает в агрофирме. Всю жизнь здесь живет, есть родственники в Крыму. Рыбак. Я думал, он пришел на мост полюбоваться, а он следит за косяками рыбы-лобани. У него для этого есть даже специальные очки-хамелеоны. Просто так следит, ради эстетического удовольствия. Перед обедом. Эта картина улучшает его метаболизм и микрофлору кишечника.
Он уже съездил по мосту в Керчь. Поел мороженого там, на набережной.
Слышали что-нибудь о том, что мост будет платный, спрашиваю. От наших чиновников, отвечает, от государства всего можно ждать. Это общепринятое отношение под названием «жди подлянки».
— Ну, может, это нужно для обслуживания моста?
— Они всегда найдут, чем объяснить новые поборы.
В автобусе сошлись с сотрудником МЧС. Приписан к кубанскому Крымску. Активно критиковал МЧС и тех, кто критикует МЧС. А мост нахваливал. При этом избегая политики — он же на госслужбе. Просто улучшилась инфраструктура, говорил, вот, раньше контейнер перевезти стоило 90 тысяч, а сейчас 30; есть разница, спрашивал риторически.
Он рассчитывает, что мост даст толчок для развития Тамани, для появления новых мест силы. А то кроме музея Лермонтова и Атамани (этнотуристический комплекс под открытым небом, имитирующий казачью станицу в натуральную величину. — «РР») здесь и нет ничего.
— Любой мост, дорога дают работу, оживляют территорию. Вообще мост — такая штука, которая не может быть плохой, это всегда хорошо. Даже неисправный — лучше, чем когда его нет. Потому что можно починить.
Не вякай
Это правда. Тамань сегодня представляет собой прифронтовой населенный пункт, если фронтом считать строительство моста. По вечерам на улицах — толпы людей в синих спецовках с названиями подрядных организаций. Гостиницы забиты строителями. Рабочие — русские по большей части. Платят им, похоже, неплохо. По крайней мере, в продуктовых магазинах закупаются широко и легко расстаются с крупными суммами.
На столбах объявления: «Сдаем комнаты рабочим: комфорт, комплексное питание, предоставляется вахтовый автобус». Все предлагают себя в качестве спецов, например так: «Кровельные работы любой сложности».
Очевидно, что местный люд находится в состоянии коммерческой лихорадки. Экономику слышно на улицах. Все что-то подсчитывают. В телефонных разговорах главные слова: «подписать договор», «закупить оптом».
Такое ощущение, что строятся все, каждый двор. Доминирующие звуки — визг фрезы и долбежка перфоратора.
И вот этого агитпропа нет совсем. Ура-патриотизма. Типа: «Ура, мы строим мост. В наш Крым».
Газету «Тамань», районку, из Темрюка в станицу, где 10 тысяч населения, привозить перестали, поэтому не узнать, как местная журналистика относится к мосту, есть ли замечания, предложения.
— В Керчи сейчас все подорожает. Москва туда ринется с деньгами, — говорят одни кубанские.
Другие — прямо противоположное.
— Коммерсанты сейчас все на измене. Ждут, что цены на товары и услуги будут падать из-за моста. Крым начнет снижать, и им придется. Иначе все туристы отсюда туда ломанутся, — рассуждает Александр, анапский предприниматель. — А здесь цены так задраны, что выше некуда. Люди приезжают и удивляются: «Почему?»
Он говорит, что Крым принес Кубани массу проблем, в том числе экономических. Забрали половину социального туризма и отдали из края в Крым. Пенсионеры, ветераны, инвалиды, дети — те, кто по путевкам и с дотациями отдыхать приезжают.
— Все мои знакомые по стране, и кто на северах живет, к нам не ездят, отдыхают за границей, говорят: за те же деньги — и лучше, комфортнее. В Египет через Беларусь едут. Хорошо еще, военным не разрешают за рубежом отпуска проводить.
В местном пивняке — своя фишка. Прямоугольная доска, а к ней густо, в несколько слоев пришпилены купюры — червонцы и полтинники в основном. На всех приветственные надписи из разных городов. Здесь, кажется, отметилась вся Россия. У продавщицы есть специальный фломастер — хочешь, пиши и прикрепляй. Например, так: «Успенская братва рулит в Тамани». А Таня из Ставрополя вообще выпендрилась — нацепила американский доллар. После открытия моста верхний слой запестрел приветами из Крыма.
Здесь, как и в Керчи, мост тоже вроде достопримечательности. Кто-то уже скатался посмотреть на нее, кто-то оттягивает момент.
Пока отсюда в Керчь общественный транспорт не ходит. Но люди ждут, когда пустят.
На таманской автостанции водитель междугороднего автобуса лупит мужичка. Тот кричит, матерясь, что два месяца гнил на строительстве моста, с пронзительной такой интонацией: я ж за Родину, я ж страдал, и требует, чтобы его отвезли куда-то бесплатно. А водитель ему: «Не вякай мне тут, не вякай». И — по роже.
И не пора ли уже, в самом деле, учредить медаль за строительство Крымского моста? А там и возобновить комсомольские стройки? Общая атмосфера ведь располагает.
Тамань, конечно, провинция. Через день кажется, что живешь здесь месяц, через два дня узнаешь всех встречных, через три — все узнают тебя.
Есть еще одна местная особенность, которую встречаешь повсеместно в одноэтажной России от Кавказа до Камчатки. Все жалуются, что у них зарплата копеечная, а сами живут в домах стоимостью в миллионы. Загадка природы и русской экономики.
Главные ассоциации с Таманью — рыба и Лермонтов. Его памятник даже не подписан. А чего подписывать — кто же не знает старика Лермонтова?!
Казачья песня, доносящаяся со стороны Атамани, смешивается с песнопениями Дня славянской письменности и рок-н-роллом последнего звонка. Местные кумиры поют: «Мой пиар-менеджер — Маркс». И — припевом: «Капитал». Бабушки и учителя на пластиковых стульях умиляются.
— Автобусов в Керчь нет, но наш народ всегда выход найдет, — объясняет Галина Вишня, жительница станицы с говорящей таманской фамилией. — Вот наши пенсионерки ждать не стали, скооперировались, наняли вскладчину соседа с «газелью» и поехали: торговать, чем обычно мы с Крымом торгуем — яйцом, ягодой, овощами, зеленухой и вообще всем, что уже выросло на огороде и в саду. Оттуда — колбаску тащим, фарфоровые сервизы. А заодно и своих навестить. Ведь по обе стороны родственники живут.
Два года назад Галина Вишня активно продвигала идею возобновления малого морского сообщения через пролив, чтобы как при Союзе было: сели на катер на таманском пляже, доплыли до острова Тузла, где забрали рыбаков, а затем вышли на керченской набережной.
Вельбот «Акваглобус» даже сделал ходку туда-сюда. Повезли в Керчь винцо, пироги. Их там встречали с танцами и песнями. Но затея провалилась — прокуратура запретила, сославшись на отсутствие лицензии.
— Мост прекрасный, но нужно сообщение для людей местных, — говорит Галина Вишня. — Завтра вот сестра ко мне с детьми приедет, в Керчи живет, у нее машина, а я уже не за рулем — возраст. Тут бы катер и пригодился.
Старшее поколение все теперешнее сравнивает с советским. Не в пользу первого. И никакие достижения вроде моста его не переубедят.
— А вы знаете о версии, что катера не пускают, потому что с них могут диверсантов в воду сбросить, прямо под мост?
— Ой, ну тогда ладно, пусть.
Где колесо
В Тамани жара и пыльно.
— Хауаю, — говорит пожилой домовладелец, вышедший покурить на улицу.
— И вам гутенморген, — говорю — не подскажете, где море?
— Тебе какое, у нас тут их пять.
— Пять?
— Море любви, винное, Черное, Азовское и пролив.
— Керченский — тоже море?
— Тоже… Пить будешь? — и это не вопрос, а утверждение. Он цепляет меня хватко, будто не рукой, а рыбацкой снастью, за футболку, ведет к себе во двор.
А еще говорят, у нас народ негостеприимный — только на Кавказе и в Средней Азии.
— Троица у нас, святой Николай — слыхал? Вот и я тоже Николай. Николай Олейниченко.
Леонид, немногословный товарищ Николая, раскладывает прямо на столе жареную лобань — сам словил, сам сготовил.
Вкусно, говорю, и это правда.
— Вкусно? Ты не знаешь, что такое «вкусно», это так — в спешке.
Польщенный, наливает.
Приходит Сашко, спрашивает: «Николай, можно у тебя рубануться?» Это значит поспать. Время на часах — начало одиннадцатого. В ответ Николай кричит: «Где колесо? Когда отдашь?»
Чистая гоголевщина. Сам бы не услышал, подумал, художественный вымысел.
У Николая есть лавочка. Как он говорит, для хороших людей. Поспать на ней он пускает своих друзей и знакомых, которым очень надо: и чтобы пьяненьким домой не идти, просохнуть, или если жена выгнала, а может, сам в сердцах выскочил в одних тапках, с ней полаявшись.
И вот уже раздается храп Сашко.
Где колесо, снова кричит Николай уже спящему Сашко.
На стене два круга. Это стена плача. Один выплыл, другой потонул. Что означает — жена ушла. Или он сам выгнал. Сколько весят мои роги, я и не знаю даже, отвечает он о причине.
Мост для них всех никакой не символ и не патриотизм.
И столько всего связано с Украиной.
— Всю жизнь в Керчи кубанцы учились, там их тьма, — говорят.
— И при Украине?
— А то?! — удивленно реагируют, словно глупость услышали.
— Мы все оттуда, — говорит Николай.
Он и сам корнями — запорожский. А тут, как по заказу, приходит некто по прозвищу Бандера и присоединяется к застолью. Он из Ровно, оказывается.
Что говорить, если один из главных памятников Тамани, в котором запечатлен образ казака, был установлен в память о запорожцах, впервые высадившихся на местный берег в 1792 году под предводительством Саввы Белого. Фигура, одежда, все — словно иллюстрация к повести «Тарас Бульба».
Афган вспомнили в связи с Украиной. Шесть человек наших там легло, говорят, а сколько больных вернулись. Одного назвали — недавно умер, до пенсии не дожил.
Государство против человека и его враг — основная мысль, тема очень многих местных. С патриотическим шумом по поводу моста очень диссонирует.
— Морское сообщение востребовано, но его нет. Боятся, что в опоры будут пьяные капитаны врезаться, ха-ха, — смеется Николай и наливает еще по одной.
Николай — коренной станичник. Ругает Атамань за показушность, за ненастоящий саман для хат. Ругает понаехавших, что не чтут казачьи традиции.
В былое время механизатор, сейчас он — пенсионер. Пенсия у него 11 тысяч. Если бы не браконьерская рыбалка, говорит, пришлось бы помирать с голоду.
Тут, кажется, все браконьерствуют, сетки ставят. И не стесняются об этом говорить. Даже бравируют. Мы-то знаем, как ловить, где. Чуть ли не у моста. А что ФСБ? Нормально, мы местные, нам можно. Сами в то же время жалуются: столько запретов, что скоро удочку в море нельзя будет забросить честному человеку.
Кто их поймет?! Рассказывают про товарища, который бухой ехал, а его остановили гаишники и выписали штрафу в 30 тыщ.
— А что, закон один для всех, — говорят браконьеры.
Бывшая жена Николая была на мосту в числе первых, у нее даже журналисты взяли интервью на камеру. Он очень за нее горд — так складно говорила.
— Да что мне этот мост! Как ходил в калошах, так и буду ходить, — говорит Леонид и снова наливает. Рассказывает, что разворотили все вокруг, строя мост, виноградники поломали и никого не спрашивали. Мы, говорит, колхозники, людишки.
— Там у нас человек есть за горой, десяток-другой коров держит, куры, дети бегают. Его же не тронули — повернули трубу в обход, — пытается возражать Николай.
— Так ты не знаешь. У него дядя в Москве генерал... Бери рыбу, дядь, — говорит мне Леонид.
Как только о запрещенной рыбалке зашел у нас разговор — сразу глаз у них стал стальной, пронзительный.
Чистая «Тамань» Лермонтова. За двести лет ничего не изменилось. Верно говорят биологи, что мы не эволюционируем, развиваются только технологии.
***
«По обрывкам разговора Печорин понял, что в лодке плывет контрабандист Янко. На море был шторм, но Янко, умело гребя веслами, счастливо причалил к берегу. Втроем со слепым и женщиной они начали вытаскивать из лодки какие-то узлы и уносить их куда-то. Не став больше следить за ними, Печорин пошел спать».
