— Судя по моим ногам, мы идем неверно, — Влад как может воспроизводит по памяти маршрут от метро «Дмитровская» до гончарной мастерской благотворительного фонда «ТОК» (Творческое объединение «Круг»). — Нам нужно перейти «железку», чтобы Бутырский вал остался за спиной… Вы видите здесь переход?
— Может быть, надо пройти под мостом? Вы уверены, что переходили железную дорогу?
— Уверен ли я? Да вряд ли мне показалось.
Это провал. Вызваться сопровождать слепого по Москве и заблудиться. Уже десять минут мы спрашиваем дорогу у прохожих и топчемся возле метро, пока на улице темнеет, а в фонде Влада ждут. Нас спасают двое подростков, которые построили маршрут по навигатору и дали сфотографировать экран. Вот только Влад, похоже, помнит дорогу по-другому, и мне уже заранее стыдно перед ним за эту прогулку со «слепым» поводырем, у которого вот-вот сядет телефон. Остается только оправдываться и просить прощения.
— Извините меня, я ужасно ориентируюсь.
— Ничего, я ориентируюсь еще хуже вас!
— Вижу ступеньки. Может, нам туда?
— Да, да, там должно быть несколько… Подождите, по-моему, не те.
Наконец появляется надежда. Это тот случай, когда в ногах правда есть.
— Вот теперь, кажется, идем правильно. И я слышу «железку».
Перевожу Влада на другую сторону дороги и ищу глазами хоть какие-нибудь указатели. Вдруг откуда ни возьмись мимо нас проносится мужчина, радостно хлопая Влада по плечу.
— Влад, привет! Узнал?
— Узнал, узнал…
— Сейчас до поворота и налево.
Влад смеется и объясняет, что это никакое не волшебство, а его знакомый из гончарной мастерской фонда «ТОК», которая уже за углом.
По тактильной дорожке
Месяц назад Денис Шиндин, сотрудник креативного интернет-агентства, опубликовал в «Фейсбуке» фотографию и визитку слепого массажиста, которого заметил на остановке возле дома и проводил до метро. Массажист каждый день добирается до работы на общественном транспорте и четко знает: если помогут прохожие, доедет за 40 минут, если сам — за час. Этим постом и фотографиями «одинокой фигуры бедолаги» в опасном миллионнике поделились 10 тысяч человек. Всех их Влад Коренев, хотя и благодарит за репосты, теперь ждет на сеанс массажа. — Только последние лет пять стали наконец говорить, что инвалид — это не тот человек, который всю жизнь лежит на печи, как Емелюшка, где-то в глуши. Я практически сбежал в Москву, мама была категорически против моего переезда, — мы разговариваем с Владом за широким кухонным столом у него дома. Массажист, обхватив кружку большими ладонями, смотрит в одну точку. Он говорит тихо, с какой-то монотонной нежностью, о чем бы ни шла речь.
— Как решились?
— После того как я окончил медицинское училище в Кисловодске, мы с мамой переехали в Краснодар. А потом начал контактировать с фондом «Соединение», который помогает слепоглухим, и меня пригласили в зимний лагерь в Подмосковье. Маме сказал, что уезжаю только на недельку, а здесь договорился с Мариной Мень, руководителем фонда «ТОК», и мне уже подготовили место в этой квартире. Из Москвы позвонил домой и сказал: «Не жди меня, мама, хорошего сына».
— Так и сказали?
— Нет, конечно, не так. Просто попытался объяснить, что давно хотел уехать, оторваться от родительской руки. И узнал о себе много занимательного… Понимаете, родители инвалидов — это особый тип. Обзаводясь детьми, люди связывают с ними какие-то надежды. А ребенок с инвалидностью — может, это не очень корректно прозвучит — постепенно становится такой игрушкой, особенно для мам. Всегда есть о ком заботиться, всегда есть человек, которому нужно чашку поставить на стол. Вообще мама по профессии логопед, но большую часть своей жизни — бэбиситтер. Со мной возилась, неблагодарным.
В квартире вместе с Владом живет женщина-«тотальница» (полностью слепоглухая), глухой Сережа, слепой Миша и его поводырь — лабрадор Бетти. Суть с опровождаемого проживания, которое Влад называет «семейным», в том, что люди с инвалидностью учатся жить самостоятельно, но, если что, всегда могут подстраховать друг друга ненавязчиво. Проводить до метро, помочь одеться, найти нужную вещь.
Каждое воскресенье в квартире собираются подопечные фонда, приходят воспитанники психоневрологического интерната и вместе готовят обед. Приходит и руководитель — Марина Мень, время от времени как бы по-армейски подгоняя слепых и глухих на кухне: "Достаем тарелки, режем хлеб". А сейчас в главной комнате как-то непривычно темно (даже утром во всей квартире мало света — окна плотно зашторены), и двухъярусные кровати пусты.
— Разбежались все на работу. А мы не опаздываем? — Влад достает из кармана кнопочный телефон, тот голосом робота подсказывает время — 11:03.
— Я могу вам помочь по дороге?
— Можете, вы же этого и хотели? Возьмусь за вас, и так пойдем.
У нас с Владом есть час, чтобы добраться до работы и успеть к первому клиенту — сначала на автобусе, потом на метро и почти полтора километра пешком. Этот маршрут Влад запоминал неделю, для таких случаев существует служба сопровождения. Слепой получает 96 талончиков в год, и если ему тяжело добраться до места самостоятельно, вызывает человека, который за сопровождение получает немного денег — хватит на чашку кофе.
— Когда я устраивался на работу, моя знакомая сопровождающая, Маша, водила меня целую неделю по маршруту бесплатно, чтобы я запомнил. А перед Новым годом у меня оставалось часов десять сопровождения, которыми я так и не воспользовался. Я вызвал Машу и отдал ей свои талончики. А она зато себе купила хороший новогодний подарок.
Маршрут от дома до метро «Менделеевская» поминутно делится на маленькие участки с препятствиями, о которых зрячий даже не подозревает.
— Я иду по вот этой стенке, здесь ловлю колонну, стукаю о нее палкой, а потом — до поворота. Внизу я обычно пренебрегаю тактильной дорожкой и опять ориентируюсь по стеночке.
— Есть места, где люди вас чаще всего подхватывают?
— Нет такого. Вот здесь могут спустить меня к входу в метро, а потом пойти своей дорогой. Кто-то из метро по эскалатору поднимает и доводит до перехода, кто-то встречает уже у перехода и переводит через дорогу — по-разному. Сам я иду либо на звуки, либо по тактильной дорожке. На эскалаторах все-таки больше люблю стоять, хотя иногда и пробегаюсь. Единственный минус — люди на пути.
Побег в Москву
Бывало так, что Влад встречал на пути человека, который брал его под руку, вел до самого дома, а потом бежал по своим делам на другой конец Москвы. Бывало, что в дождь Влада подхватывали, сажали в такси и платили за проезд. Спросишь его, сколько человек на улице готовы помочь, — скажет «пятьдесят на пятьдесят», то есть каждый второй. Не того ли добивались много лет благотворительные фонды, организаторы инклюзивных фестивалей, тактильных выставок?
— Знакомая пыталась устроить меня массажистом в одну больницу, но главврач сказал: «Никаких инвалидов у нас не будет». Однажды работодатель даже трубку бросил, как только узнал, что я слепой. А ведь это уже после его слов: «Выходите завтра на работу». Я довольно контактный, просто дайте мне стол, клиентов, нормальную зарплату, и буду работать! Но есть инвалиды, которые бросают тень на всех, скандалят за несчастное право работать на час меньше, требуют лишние выходные. Кому из работодателей этого захочется?
— Говорят, у многих инвалидов быстро портится характер, потому что они чаще других сталкиваются с несправедливостью. Согласны?
— Думаю, люди с ограниченными возможностями — такие же, как все. Если человек — редиска, то таким он и будет, баобабом ты родился — баобабом ты помрешь. А вообще я верю, что инвалид — это не когда у тебя какая-то функция не работает, а когда у тебя инвалидная психология. Когда две ноги, две руки, зрение, слух — а ты все равно сидишь и ноешь. Но у меня был пример. Я посмотрел на Женьку и ее друзей и подумал: почему такие хрупкие девушки могут жить полной жизнью, а я, здоровый мужик, — как лежачий камень? — Мы заходим в вагон метро, и Влад отказывается сразу от двух освободившихся мест. — Я очень неловко себя чувствую, когда именно девушки уступают мне место в транспорте. Не настолько же я еще огрубел.
Когда Влад говорит, что сбежал в Москву ради самостоятельной жизни без опеки мамы, на самом деле он лукавит. За несколько месяцев до «побега» на курсах в Доме слепоглухих в Пучково (учебно-реабилитационный центр в 40 километрах от Москвы) он встретился с Женькой, которая преподавала компьютерную грамотность. После были звонки в скайпе, переписка объемом в «Войну и мир», телефонные вызовы по три-четыре часа каждый день. Влад говорит, так жизнь дала ему «великую замануху — любовь». Женя рассказала ему о фонде «ТОК», познакомила с Мариной Мень, то есть стала и причиной, и соучастницей этого побега. Но потом ушла сама.
— Почему вы расстались?
— Потому что мы очень разные, потому что она, наверное, больше привыкла общаться не с незрячими, а с ослепшими, потому что я не понравился ее маме. Сейчас она уже обручилась, собирается выйти замуж за человека, у которого, как я думаю, что-то есть за душой, в отличие от меня. Но Женька была для меня прекрасным учителем. Например, научила меня самостоятельно ориентироваться в городе, самостоятельно готовить еду. Женя очень любила рыбу, а я очень любил Женю.
— Чем она вам так понравилась?
— Она умная и симпатичная.
— Вы как поняли, что симпатичная?
— Пальпаторно. Я, конечно, чувствую и на энергетическом уровне, но руки мои — глаза мои.
— Маме не понравились — испугалась, что вы не видите?
— Нет, Женька сама незрячая, с аппаратами. У нее было подозрение на синдром Ушера — генетическое заболевание, когда постепенно сужаются поля зрения, потом пропадают, и постепенно исчезает слух. Не знаю, подтвердили ли диагноз. Все слепые очень разные, и даже если человек не видит, это не значит, что он не чувствует и не понимает, как ты выглядишь.
— Вы думаете, Жене было важно, как вы выглядите?
— Думаю, важно. Она визуал! Она представляет все очень хорошо, у нее тьма одежды, она помнит, какого цвета каждая вещь и с какой одеждой это будет сочетаться.
На 8 Марта я подарил ей мягонький кашемировый палантинчик цвета чайной розы, в английскую клетку. Я ходил выбирать со зрячей сопровождающей, она мне все подробно описала, и я решил, что так подойдет. Женя на первом курсе все еще могла ориентироваться глазами, и сейчас, например, может еще почувствовать свет от фонаря. А мне все — темнота.
Зрячий почти никогда не оказывается на месте слепого. Даже если зашторить окна в доме и дождаться ночи, как это — «все темнота» — узнать не получится: помешают зеркала, блеск наручных часов. В Москве есть место, где условия для такой кромешной тьмы созданы искусственно, когда с закрытыми глазами ты видишь то же, что и с открытыми — точнее сказать, абсолютно ничего. Это ресторан «В Темноте?!» на «Менделеевской», в котором работают незрячие — здесь и, похоже, больше нигде, у них перед посетителями абсолютное преимущество.
Чтобы понять, как чувствует себя Влад, иду на этот ужин вслепую. Оставляю сумку, мобильный и часы в специальном ящике — такие правила. А потом, держась за плечи слепого официанта, прохожу в комнату на цокольном этаже. Ужин длится полтора часа, перед нами ставят тарелки с едой. Что в них, мы не знаем (выдает себя только рыба на краю тарелки — светится фосфор). Официанты просят не вглядываться в темноту и закрыть глаза для удобства. Первое время кружится голова, и это только усугубляет неуклюжесть. Встанешь из-за стола — столкнешься со стеной или смахнешь чей-то стакан. Но это просто страх, ведь ты даже не знаешь, где здесь стены и сколько человек сидит с тобой рядом.
Ненадолго появляется приятное, умиротворяющее чувство: никого не волнует, что ты давно ешь руками, можно запрокинуть голову и смотреть в потолок, можно вообще отвернуться от всех. Но скоро опять захочется выйти, темнота образует чужое пространство, в котором очень сложно и неудобно существовать, ощущение клаустрофобии только усиливается. Ухожу, не доев горячее. Темноту, в которой живет Влад, можно выносить не больше часа, и только потому, что потом ты гарантированно выйдешь на свет.
Разговор без протокола
Выходим на «Тульской» и оказываемся на одной из самых опасных платформ московского метро. Здесь нет ни ограничительных полос, ни колонн, ни арок. У инвалидов по зрению и слуху хуже работает вестибулярный аппарат, чуть центр тяжести сместится — можно потерять равновесие и улететь. Один раз Влада спасли уже возле края платформы, отвели за руку в сторону.
— Обычно я приезжаю на «Тульскую» в последнем вагоне, а однажды почему-то приехал в первом — тот еще был стресс. Метров 50 пришлось чесать.
Что эти 50 метров в подземке, если до работы нам идти еще полтора километра, а там — рынок, трамвайные пути и три перекрестка.
— Здесь поворот, и если я пойду прямо, уйду не в ту степь. Недавно, буквально вчера, случайно оказался на дороге — так и шел по проезжей части, пока одна семья меня не подхватила и не довела до тротуара. Главное — не впадать в панику, я уже научился с ней справляться.
Напротив визового центра Греции из маленького фургона выскакивает мужчина в форме страховой компании и хлопает массажиста по плечу.
— Добрый день, Влад! Узнал?
— Узнал, узнал тебя, Христофор… — Влад продолжает медленно двигаться в сторону больницы, а мужчина какое-то время идет за нами следом. Становится ясно, что это не случайная встреча, а уже дежурное приветствие.
Страховщик Христофор с напарником иногда страхуют Влада на пятачке от посольства до перехода, а потом Влад обычно «паркуется» у бордюра и потихоньку доходит до больницы Гознака, куда ему разрешили заходить вместе с пациентами, а не через служебный вход. Это еще хотя бы на пять минут сокращает маршрут и спасает от грузовиков, разъезжающих по внутреннему двору. После десятка отказов от главврачей и брошенных трубок кажется, что эту больницу кто-то чудом вылечил от предубеждений.
— Я впервые сталкиваюсь с этим за 34 года работы, и мы были против, — понижая голос, начинает секретничать медсестра, пока Влад вышел из кабинета. — Для меня это бесплатная нагрузка. Влад не может писать, поэтому я веду за него журнал клиентов — меня обязали. Бывает, что опаздывает, но, честно скажу, пациенты не жалуются. Некоторые сколько раз еще провожали его после работы… Мне кажется, Влад до сих пор не может смириться с тем, что он не видит. Упрямый. Девушка была у него. Помню, я помогала ему упаковать продукты для нее, смотрю на чек — почти восемь тысяч отдал в магазине! Говорю, зарплату свою помнишь? Однажды привел девушку к нам в больницу, на прием к гастроэнтерологу. Спрашивает: ну как? А я говорю: «Хочешь правду? Не пара». А потом, когда расстались, где-то полгода никак не мог ее отпустить. Они ведь там друг друга все знают, и кто-то взял да и сказал, что она встретила другого.
Как только Влад возвращается, медсестра, как при ребенке, начинает то хвалить, то ругать его в третьем лице. Так нарочито, что аж неловко.
— Несмотря на то что он плохо слышит и плохо видит, мальчик очень эрудированный, веселый и может за себя постоять. Но надо же было так с мамой! Сказать: «Чао, я на время», — и уехать в Москву. Я ругала. Ну как так можно? Говорит: «Мама залюбила», а я ему — так нельзя! Да, Влад? — за полтора года, видимо, по-своему залюбила медсестра. — Говорил все: «Пусть мама не приезжает». А сейчас помягче к ней стал. Насколько я поняла, маме он даже материально помогает с пенсии, часть ей отдает. Да, Влад?
После того как массаж исключили из страховки пациентов больницы Гознака, работы у Влада стало меньше. Иногда за целый день появляется только один клиент, и до вечера только и остается что слушать аудиокниги или спать. Главврач сначала восхищает смелостью — говорит, ни минуты не сомневалась, нанимая на работу слепого: «А что здесь может быть не в порядке?». Однако потом выгоняет меня с фотоаппаратом из кабинета Влада, просит все стереть и вернуться в другой день, когда подпишут разрешение. Потому что, если вдруг какие-то особые службы запросят пленку с моей камеры, даты съемки должны совпасть с разрешенными мне датами. Потому что, если нарушить протокол, проблемы будут и у больницы, и у меня, и у Влада.
Выходит, для слепого массажиста со слуховым аппаратом и заработной платой в 23 тысячи (чуть выше МРОТ) лимит проблем не исчерпан.
Давить на железы сочувствия
В конце рабочего дня Влад предлагает мне дойти до гончарной мастерской фонда «ТОК» — там у него тоже стоит массажный стол, и можно фотографировать, не нарушая никаких протоколов. Там же у Влада — саксофон, играть он учился сам. В конце 90-х, когда Влад еще жил в Хабаровске, попасть в музыкальную школу слепому было практически невозможно — не знали, как, если не по нотам, таких обучать. Первый музыкальный инструмент Владу подарили после участия в телевизионной программе на местном канале, и он еще шесть лет на нем занимался. После переезда в Москву, который совпал с расставанием мамы и отчима, Влад узнал, что саксофон исчез из квартиры. Отчим якобы уронил его случайно и сломал, но мама сказала правду — то ли продал кому-то, то ли сдал в ломбард. Чтобы купить себе новый, пришлось влезть в кредит.
Огромное помещение, похожее на уютное убежище, уставлено формочками и керамическими фигурками — их здесь тысячи. Мастерская готовится к Новому году уже с июля — на корпоративные заказы фонд будет выживать еще несколько месяцев, когда начнется борьба за гранты, а руководителю «ТОКа», Марине Мень, придется снова в «Фейсбуке» писать манипулятивные посты и «давить на всевозможные железы сочувствия» — так пока в России работает фандрайзинг. Марина ведет меня по деревянной лестнице в маленькую тихую комнату под потолком, где стоит массажный стол Влада, прячется его саксофон и где иногда остаются ночевать работники мастерской.
Подопечные фонда называют Марину в шутку «большой мамой», а некоторые подростки из ПНИ — всерьез мамой. Недавно Марина решила, что в мастерской могут работать и социализироваться не только слепые и глухие, но и люди из психоневрологического интерната — она помогает им стать самостоятельными. Идею о квартире сопровождаемого проживания, в которой поселился Влад, Марина придумала вместе со своим другом — слепоглухим Сергеем Флейтиным. О такой форме проживания людей с инвалидностью, которая должна спасти их от калечащей системы интернатов, уже давно говорят власти, но с чего начать, не понимают.
— А это простые вещи — мы сняли квартиру и поселили там вместе ребят, которые нуждаются в помощи друг друга, — объясняет Марина. — Почему мы знали, как это делается? Потому что такие люди рядом со мной, я их вижу и слышу. Для меня когда-то было ужасным шоком представить себе ситуацию тотальной слепоглухоты, примерить ее на себя. С тех пор для меня есть два выхода: первый — идти и помогать, второй — сделать вид, что таких людей не существует, жить в своем маленьком и очень непрочном раю. Есть ужасный образ: когда кулаков раскулачивали, их выгоняли из домов, и они замерзали на улице. Но самое страшное, что те люди в деревне, которые открывали им двери и давали поесть, становились такими же врагами — власть их точно так же изгоняла. Воспитывали в народе способность закрыть окна и перестать слышать вопли страдающих. Это то, из чего нам надо выбираться.
— Почему люди до сих пор бросают трубки, когда к ним на работу пытается устроиться инвалид?
— Если говорить цинично, то взять к себе на работу незрячего — это геморрой. Представляю себе худосочный спа-салон, которому трудно сводить концы с концами.
Он еле-еле выживает, а нужно еще и кого-то опекать — нормальное сознание эту мысль отвергает. Может быть, психологически мы иногда и готовы уже, а экономически — нет, оба фактора должны совпасть. Наше государство встало на путь декларации социальной ответственности, но мы в большом кризисе. Это как грудь голодной женщины, из которой не высосешь молока. Мне недавно приятель рассказал историю: он поехал во Францию и остановился в социальной квартире, где живет очень тяжелый дэцепэшник. Есть соцработник, который приходит к нему утром на час, помогает встать, одеться, кормит завтраком, сажает в кресло и уходит. Потом за мужчиной приезжает такси и везет на работу — в публичной прачечной он продает моющие средства. Он мог бы неплохо зарабатывать, потому что каждому хочется немного помочь тяжелому инвалиду. Но вместо этого он отправляется в соседний бар. У него хорошая пенсия и средства на выпивку есть всегда, и даже дружбаны рядом есть. По вечерам за ним снова приезжает такси, везет домой.
У него была жена, но она от него ушла — не потому, что он инвалид, а потому, что любит зеленого змия. Суть в том, что все его потребности обеспечены. Да, он выбрал другое, но так не только с инвалидами случается. Хорошо, что Владу на улице каждый день помогают, но вообще он нуждается в социальном такси, которое бы возило его на работу и с работы, нуждается в пенсии, которая бы обеспечивала ему реальный прожиточный минимум, а не виртуальный.
— Психологическая готовность помогать не формирует ли постепенно и систему помощи — уже на уровне государства?
— Я слышала такую версию, что в благополучных обществах консьюмеризм трансформируется в альтруизм. Трудно разговаривать с человеком, который задумывается только о своем офшорном счете. Но люди доброй воли в конечном итоге будут превалировать в правительстве. Нужно, чтобы вот этот «нувориш» — новый богатый — пресытился философией потребления и понял, что есть другие ценности. Наверное, это такая психологическая эволюция, которая не может не произойти. Выход в том, чтобы понимать: если колокол звонит по кому-то, я не могу быть безразличным. Человечество становится взрослее и постепенно осознает, что закрываться в этом ненадежном мирке больше не может. Что я буду делать в нем, зная, что люди на улице умирают от голода и холода?
***
К ночи хлынул ливень. Под руку добежать с Владом до дома не получится. Хотя на машине здесь ехать столько же, сколько идти пешком, вызываем такси. Еще по телефону мне Влад говорил, что с условиями для инвалидов у нас «не айс», а сегодня весь день бодрится: добрая половина прохожих — чуткие, для работы достаточно стола и клиента, для переезда в Москву — любви и подростковой смелости.
— Что вам мешает больше всего сейчас?
— То, что не могу своим трудом зарабатывать хорошие деньги и не думать о том, что послезавтра мне может не хватить на такси. В частном салоне средняя зарплата массажиста — от 50 тысяч. Я зарабатываю где-то 23 в месяц, это почти прожиточный минимум. У меня есть пенсия, и я половину ее перевожу маме. Она у меня брыкается, машет лапами, говорит: «Тебе нужнее!» Я соглашусь, кладу трубку и делаю перевод. Дико не люблю, когда на меня кричат.
Откуда-то из дождя вдруг появляется наш старый знакомый, подкрадывается к Владу и жестом просит не выдавать его.
— Добрый вечер. Узнал меня, Влад?
— Антон?
— Да не-е-ет.
— Значит, не узнал.
— Да Христофор это! Помнишь такого? Ты что здесь делаешь?
— Я — массаж.
— А я на фитнес сюда хожу, рад видеть! Ты по каким дням здесь бываешь?
— Вторник, четверг, суббо…
— Во! Суббота. Телефон у меня есть твой. Будем созваниваться, если что!
— Какая Москва маленькая. И это город, в котором живет 20 миллионов человек, — Влад заливается хохотом. — Вот так ходишь, ходишь по «Тульской» каждый день, приезжаешь на «Дмитровскую», и здесь — свои.
