* Имейте в виду: в этом материале содержатся спойлеры, и если вы не хотите заранее узнать, что произошло с песцом по имени Наполеон Третий и чем закончилась эта история, прочитайте сначала книгу.
Полюс обетованный
— В серии совсем недавно был издан Коваль, и вот опять он. Почему?
— Наверное, потому что все три комментатора считают «Недопеска» лучшей вещью Коваля. Я прочел эту повесть в детстве и перечитывал много-много раз. Идея комментария к этой книжке возникла давно, но сначала мы не были готовы, и только год назад почувствовали, что «доросли» до нее. Хотя в каком направлении нужно работать над комментариями, поняли уже давно. Своеобразие этой книги в том, что она написана одновременно для ребенка и для взрослого. Ее смысл и настроение во многом противоположные. Если мы читаем как дети, то все празднично (действие происходит накануне 7 ноября, красного дня календаря), легко, весело; книга полна остроумнейших шуток. Если мы эту книгу воспринимаем как взрослые, то все довольно мрачно: убежавший песец, из которого должны сделать шапку, по своей слабости возвращается на звероферму и только каким-то небывалым чудом вновь убегает в финале. В комментарии мы приводим стихотворение Евтушенко 1967 года «Монолог голубого песца», которое Коваль, конечно, читал. Там также песец бежит с фермы и возвращается: «…и с ужасом я понял, что люблю / Ту клетку, где меня за сетку прячут». У Евтушенко это происходило на Аляске, но читателю было очевидно, что речь идет о советском человеке. Но, что важно, у Коваля это не «фига в кармане» — вот мы снимаем «детский» слой, а под ним обнаруживаем «взрослый». В «Недопеске» противоположные смыслы вполне органично уживаются в рамках одного произведения. И нам было интересно отследить, что происходит в повести, как эти смыслы друг с другом взаимодействуют. Мы, помимо прочего, сделали это путем разговора о цитатах (Коваль вообще очень «цитатный» автор). Если говорить о поэзии, то гораздо большую роль, чем слабое стихотворение Евтушенко, в тексте играет великое стихотворение Мандельштама «За гремучую доблесть грядущих веков…», где сияют голубые песцы и «сосна до звезды достает». Сосна — ключевой образ повести Коваля.
— При всем этом «взрослом» слое книжка благополучно вышла в 1975 году и проблем с цензурой у нее не было.
— Почему же не было, были. Сначала Коваль отдал повесть в детский журнал «Костер», но женщина, заведовавшая отделом прозы, ее зарубила. Потом эта сотрудница уволилась, и новый редактор, начав разбирать отсеянное, наткнулся на «Недопеска» Коваля — к тому времени, между прочим, уже известного писателя. Прочел и понял, что это шедевр. Спросил ту женщину, почему она не стала печатать повесть. Та ответила: «Вы разве не видите, что она не наша? Она с двойным дном». «Но это же прекрасная проза!» — «Тем хуже». В итоге «Недопеска» все-таки удалось опубликовать в «Костре», на сторону автора встал главный редактор и хороший детский писатель Святослав Сахарнов. А потом Коваль решил издать повесть отдельной книгой в издательстве «Детская литература». Его вызвал заместитель главного редактора издательства Борис Камир, опытный чиновник, издававший в свое время Гайдара, и сказал: «Ничего у вас не выйдет. Про что ваша книга? Она же о еврее, который бежит в Израиль!» Коваль изумился: «С чего вы взяли?» Камир улыбнулся: «Юрий Иосифович, ну мы-то с вами все прекрасно понимаем». Его, видимо, смутило отчество писателя, хотя еврейских корней у Коваля-то как раз и не было. После этого разговора Коваль пришел к отцу и все ему рассказал. А его отец был полковником, крупным чином в МВД. Он надел все свои награды и отправился в издательство. Камир начал тянуть ту же тягомотину. Коваль-старший вступился за сына: «Что за ерунда, Юра ничего такого не имел в виду, он советский писатель, напечатайте вы эту книжку!» Камир язвительно поинтересовался: «А почему у начальника фермы пыжиковая шапка?» А тогда считалось, что пыжиковые шапки носят партийные бонзы, это был такой признак номенклатуры. Отец Коваля в ответ спросил: «А у вас какая шапка?» Камир растерялся: «Пыжиковая…» — «Ну и у меня пыжиковая! При чем здесь тогда бонзы?» В итоге Коваль-старший пришел к сыну и сказал ему: «Книжку опубликуют, но учти — крошить они тебя будут страшно. Сожми зубы, терпи, главное — чтобы вышла». И действительно было довольно много изъятий. Только в 1988 году Коваль восстановил «Недопеска», включив туда почти все выкинутое цензурой и из самоцензурных соображений.
— Чем для самого Коваля была эта книга?
— Она о свободе и о чуде. Финал, где песец уже насовсем убегает на Северный полюс, многие воспринимают как искусственный, «пристегнутый» — чтобы дети не плакали. Но в этой концовке суть книги. Для свободолюбивого Коваля с его ощущением мира было важно чудо победы над взрослой безнадежной обыденностью. Он считал «Недопеска» одной из лучших своих вещей. И с гордостью приводил мнения двух важных для него людей — поэтов Арсения Тарковского и Беллы Ахмадулиной. Тарковский был в восторге от повести, называл ее гениальной и дарил друзьям. А Ахмадулина вообще говорила: «Недопесок — это я». И Коваль незадолго до смерти при очередном переиздании повести даже посвятил ее Ахмадулиной.
Комментировать на троих
— Вы всегда пишете комментарии к детским книгам вместе с филологом Романом Лейбовым и издателем Ильей Бернштейном. Как происходит процесс?
— Роман и Илья мои друзья, а не просто знакомые. И для меня эти комментарии — в том числе и способ дружить. Можно собираться с друзьями и пить водку, это тоже хорошее дело, я это люблю. Но каждый день пить водку, во-первых, накладно, во-вторых, опасно для здоровья, в-третьих, скучно. А вот дружить, что-то делая вместе, — большое удовольствие. Обычно я как самый непоседливый и быстрый из нас троих набрасываю общую канву каждого конкретного комментария, болванку. Потом Роман и Илья шлифуют комментарий и вставляют в него значительные куски, а кое-что и убирают. А потом мы показываем нашу работу ковалелюбам в соответствующем сообществе в Фейсбуке, которое каждый раз нам что-то подсказывает и вообще очень нам помогает. Этот наш комментарий, в сравнении с предыдущими, получился довольно обширным — ровно сто страниц. Кроме того, у нас в книге будет статья прекрасного искусствоведа Галины Ельшевской про иллюстрации к первому изданию повести выдающегося художника Геннадия Калиновского, на мой взгляд — лучшего советского детского художника вообще. Еще мы печатаем статью дочери Коваля Юлии о детском конкурсе рисунков к «Недопеску». И сами эти рисунки. А еще у нас будет статья писателя-зоолога Стаса Востокова о том, насколько Коваль был точен в описании животных и фермы. И составленная преданным поклонником Коваля Сергеем Андреевым таблица разночтений в повести.
— Проект назван «Литературные памятники». Это в какой-то мере наследование традиции знаменитой «зеленой» серии с серьезными академическими комментариями?
— Да, но лишь отчасти. В целом, это, конечно, скорее, игра в «Литературные памятники», чем настоящие «Литературные памятники». Какая-то академичность у нас, надеюсь, есть, но, в отличие от «зеленых» книжек, у нас легкий и веселый по тону комментарий. И мы позволяем себе шутку, игру — вещи, которым не место в серьезных научных работах. Например, в «Приключениях капитана Врунгеля» есть эпизод, когда анаконда пытается проглотить героев, а все вокруг стоят и наблюдают за этим. Мы написали в комментарии, что современному ребенку, наверное, кажется странным, почему никто при этом не делает селфи. Или мы, что недопустимо в академическом комментарии, обращаемся к собственному опыту. В «Недопеске» при школе есть «живой уголок» — и мы рассказываем, у кого из нас был «живой уголок» и какой именно. Мы много и подробно пишем об ушедших реалиях, чтобы было понятно, о чем речь. Например, написано: «разменял 15 копеек в метро» — даже я, взрослый человек, уже с трудом вспоминаю, что это такое. А раньше, когда нужно было опустить в турникет пятикопеечную монету, на всех станциях стояли автоматы, которые выдавали пятаки, и для 15, 20, 50 копеек были разные автоматы. Современные дети, конечно, этого не знают. Через эту «бытовую» сторону мы рассказываем о времени.
— Честно говоря, с трудом представляю современных детей, которые это все изучают.
— Да, наверное, большинство детей наш комментарий не читает. А взрослые читают охотно. И они смогут объяснить детям, если те спросят о чем-то непонятном. Роман Лейбов однажды точно сказал, что наши комментарии — «на вырост». Ведь если книга ребенку понравится, станет его любимой, он будут ее спустя годы перечитывать, и однажды ему может стать интересно, что имел в виду автор в том или ином фрагменте. Кстати, для нас идеологически принципиально то, что комментарии всегда даются отдельно, вынесены за текст. Даже циферок-сносок в тексте нет. Мы ничего не навязываем ребенку: хочешь — читай, не хочешь — не читай.
— А встречаются в текстах какие-то слова или детали, которые вы не можете объяснить?
— Конечно. Их не так много, но мы каждый раз ведем себя честно: не «проскакиваем» эти места, а либо признаемся, что вот тут не беремся объяснить, либо приводим свои версии, не настаивая на их точности.
— Какие книги и авторы в планах в вашем проекте?
— По всей видимости, это будет Аркадий Гайдар. «Судьба барабанщика», «Тимур и его команда», «Голубая чашка», «Чук и Гек». Есть три типа отношения к Гайдару, по моим наблюдениям. Кто-то ностальгирует по советской эпохе и любит его именно за «советсткость». Кто-то наоборот — настолько ненавидит все советское, что не может читать даже прекрасные книжки Гайдара и обвиняет его на все корки (тут, конечно, ранняя биография Гайдара играет свою роль). И наконец, есть те, кто считает, что у него есть и «советская мерзость», и прекрасная «Голубая чашка». Надо сказать, что многие, с кем мы делились нашими планами, недоумевали: зачем придавать статус классики такому ужасному человеку? Мне это кажется странным. Не нравится Гайдар и все советское — читайте вашим детям Милна. Комментирования заслуживает любой текст. А Гайдар очень сильный писатель. И, кстати, в «Судьбе барабанщика» — ужаснувшийся тому, что происходит вокруг.
Толкин + Алексин = …
— Многие считают, что сейчас в детской литературе упадок.
— Я не специалист именно в детской современной литературе, но у меня ощущения упадка нет. Надо понимать, что в эпоху информационных технологий и гаджетов книга неизбежно отступила на задний план. А на первом плане — игры, видео, ТВ. Россия уже не литературоцентричная страна. Раньше были писатели и книги, которые читали все без исключения. А кого сейчас читают все? Ну разве что Пелевина. Да и то — сомневаюсь. Читатели разбились на группки.
— Бросается в глаза, что нынешние книги для детей и подростков почти всегда со сказочными, фантастическими, фэнтезийными сюжетами. А раньше у нас был большой пласт реалистичной литературы: Алексин, Железников, Щербакова. Они рассказывали об актуальных и сегодня вещах — например, о юношеской любви или о травле в школе.
— У меня есть ответ на ваш вопрос, и он довольно простой. Многое изменилось после великой (не иронизирую) саги о Гарри Поттере. Она сыграла огромную роль в детской литературе. И если вы читали эти книги, то знаете, что там есть и отношения, и травля, и многое другое. В этом смысле Джоан Роулинг как бы соединила Толкина с Алексиным. «Гарри Поттер» во времена покемонов вернул детей к чтению. И дети, которые прежде ничего не читали, после Роулинг начали читать про муми-троллей. А что касается фантастических сюжетов, то сила книг о «Гарри Поттере» была такова, что многие бросились писать что-то похожее. Увы, это либо откровенное подражательство, либо неосознанное. И еще об «упадке»: откройте любой литературный журнал, скажем, 1913 года — и вы найдете рассуждения о том, какая великая литература была раньше и какую убогую картину мы видим сейчас. А ведь тогда писали Мандельштам, Кузмин, Ахматова, Хлебников. Мы сейчас внутри картины, внутри процесса и не можем объективно оценить. Считать, что раньше все было лучше, — нормально для современника событий. Но это не так.
