Щербет на аналое
Антонина пишет у мольберта. Щербет лежит на подоконнике. Святой выходит желтоватым и строгим. В руке он держит двуглавую церковь. Сколько Щербет ни щурится, сколько ни подмигивает святому желтым глазом, в который попал солнечный зайчик, тот не перестает быть суровым.
Отец Петр Дынников молится у иконы святителя Луки. Лука — его любимый святой. Врач, практикующий хирург, в миру Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий, архиепископ Лука в своей книге «Дух, душа и тело» затрагивал вопросы сознания у котов и собак. Он прямо писал: коты и собаки эмоциональны. Они знают разницу между любовью и нелюбовью человека. Этими высказываниями Лука, лауреат Сталинской премии по гнойной хирургии, навлекал на себя критику.
Священномученик Александр Агафонников был арестован 14 сентября 1937 года, и из домика при этом храме вывезен в тюрьму Серпухова. На следующий день отец Александр был допрошен. 14 октября того же года на телеге вывезен на полигон Бутово, расстрелян и похоронен в общей могиле. Он на четыре года младше Луки Войно-Ясенецкого. Щербет прыгает с подоконника и проходит между Лукой и Александром. Отирается о ноги отца Петра Дынникова. Обходит вазу с крупными розами, срезанными на пике своей красоты. Кот будто хочет показать — он может вот так близко пройти вокруг вазы и не стронуть ее с места.
— От тебя одно искушение, Щербет, — бросает ему отец Петр.
Священник идет из храма. Щербет — за ним. Из-под батареи выскакивает Сентябрь. Из-под лавки — Кутузов. Во двор отец Петр выходит в сопровождении котов. Всего у него сорок семь кошек и котов. И пятьдесят три собаки.
18 августа этого года отец Петр провел молебен о сохранении творения Божия. «Мы молимся о людях, которые по своему милосердию готовы делиться любовью с несчастными собаками и кошками, лишенными крова», — обратился он к съехавшимся журналистам. Верующие в тот день явились в храм вместе со своими кошками и котами. И все бы прошло хорошо, гладко и даже аккуратно, если бы не Щербет. Интернет облетели фотографии, где кот Щербет спит на аналое.
Отец Петр поворачивается к речке. По осени с той стороны по полю каждый год сюда надвигаются полчища мышей и, спаси Господи, крыс. Идут на храм тучами. А когда храм только восстановили и котов еще не было, тут бегали грызуны. А мышь или, не дай Господи, крыса на престоле — это ж какая скверна! Но потом зашли коты. И где проходили битвы между ними и крысами по ночам — неизвестно. Может, на аналое. А может быть, и на самом жертвеннике. А может, и, прости Господи, на престоле!
Будь Щербет ослом или лошадью, отец Петр мог бы и согласиться с верующими. Согласно восемьдесят восьмому правилу о гужевом транспорте, осел или лошадь не может заходить в храм. Но Щербет — всего лишь кот.
Черный щенок
Коты семенят за священником, когда он идет мимо маленьких туй и елей. Все тут вокруг было погостом, и везде стояли кресты. Церковь была построена в тысяча шестьсот девяностом году при погосте князей Голицыных. В 1753-м на месте деревянной начали строить каменную, и крепостные голицынские крестьяне на свои деньги помогали стройке. Судя по документам, которые изучил отец Петр, крестьяне были зажиточными. Их кости до сих пор тут — под туями и елями. А еще кости Мамонтовых и Алябьевых.
Священник идет по мягкой земле погоста, устланной еловыми иголками. Интуитивно он начал сажать тут ели — вечно зеленые в память обо всех похороненных здесь христианах, кресты над могилами которых смела Великая октябрьская революция. А в 2002-м сюда приехал потомок Мамонтовых и Алябьевых и рассказал: так и есть, Голицыны больше всего хвойные деревья любили.
Священник ступает на траву — зеленую, будто летом. Дотянула в этом году трава до ноября. Влажно дышит мох на каменном надгробии княгини Голицыной. Из-за забора слышны собаки. А если бы не их голоса, то погост и туи, и крест поклонный, и березы могли б увести в страну молчания. «Если бы не Господь был мне помощником, вскоре вселилась бы душа моя в страну молчания», — псалом 93.
Сейчас отец Петр Дынников скажет, что рай для него — не географическое понятие. И процитирует Достоевского: «Животные ближе к состоянию рая». Животные невинны. Животные безгрешны. Животные пребывали с человеком в раю, где не было кровопролития, злобы и ненависти. Человеку Господь доверил управлять раем, Адама поставил, можно сказать, епископом над животными. Животные знали его голос, шли к нему, он давал им имена. Но человек предал Бога, разрушил гармонию. Пролил кровь. В животном мире стали быть хищники. А в книге Бытия говорится — изначально все питались лишь тем, что произрастила земля. Человек был изгнан из рая. Мир после этого извратился и стал враждебным. Сейчас отец Петр скажет еще, что животные, в отличие от человека, Бога не предавали — они продолжают подчиняться Ему и человеку, как Бог им велел. Это человек не справился с задачей управления миром. Бог создал животных себе на радость. Он не предполагал их страданий. Зачем бы Он стал создавать этот мир, если в нем столько страданий?
Там, за рекой, жил священник Николай, брат Александра Агафонникова. В первый раз отец Александр был арестован в январе 1927 года. Следователь написал в обвинении: «После ареста епископа Флавиана возглавлял нелегально Котельническое епархиальное управление, на каковое производил денежные сборы и концентрировал их в фонд помощи антисоветскому элементу, находящемуся в ссылке. Вокруг себя сгруппировал черносотенный реакционный элемент, из которого намеревался организовать нелегальный сестринский кружок, ставивший своей целью содействие антисоветской деятельности».
На допросе отец Агафонников отвечал: «Прошло полгода после отъезда епископа Флавиана (в ссылку. — «РР»), когда я получил от него письмо, в котором он указывал на свое тяжелое материальное положение. Из чувства долга и сострадания к нему я послал пятьдесят рублей, а после того, как узнал его постоянный адрес, стал посылать ежемесячно по пятьдесят рублей. Деньги, собранные на епархиальные нужды, я считаю, должны находиться в полном распоряжении епископа Флавиана, так как у нас другого епископа нет».
Десятого марта того же года уполномоченный секретного отделения 6-го отдела ОГПУ Казанский, составив окончательное заключение по делу священника Александра Агафонникова, охарактеризовал его как «наиболее активного антисоветского церковного деятеля города Котельничи, агитировавшего во время Кронштадтского мятежа среди церковников о конце власти». В тридцатом году отец Александр вернулся из ссылки в Вятку и скоро принял предложение своего брата приехать сюда, в Ильинскую церковь села Лемешово Подольского уезда. Часто он выходил из своего домика, стоявшего у погоста, и играл на баяне — для крестьян, чтобы те хоть на миг могли почувствовать радость.
Отец Александр был скрипачом. В кармане у отца Дынникова — телефон, а в телефоне —фото, на котором изображен молодой Агафонников, во фраке, со скрипкой Страдивари в руке. Потом она сгорела в пожаре. А отец Николай Агафонников, живший через речку, был расстрелян вместе с братом на том же Бутовском полигоне НКВД. И с ними двумя — еще третий брат, священник Василий.
Как-то вышел отец Петр из храма, пошел в ту сторону на прогулку со своим помощником Константином. Смотрит издалека — девушки-подростки чем-то непонятным на берегу речки занимаются. Пригляделся — из холодной реки старается вылезти черный щенок. А девушки ногой его туда, назад, в речку спихивают. Побежали священник и его помощник вниз, с размаху — в воду. Щенка схватили. А девушки убежали. Испугались чего-то. Чего? Может, стыдно им сделалось. А может, понимая, что занимаются неблагим, побоялись, что содеянное зло получит выражение в их же лицах? Зло быстро прилипает к человеку, и сорняки быстро растут без полива — это хорошее взращивается с большим трудом. Через литературу, например, где обо всем написано.
Кошкин дом
Никакого толку от всех этих интервью и репортажей нет — только животных начинают подбрасывать, узнав о «живом уголке». Отец Петр не использует слово «приют». Иначе сюда начнут подбрасывать новых животных. На днях только сразу после выступления на телевидении подбросили кота и кошку с запиской: «Пожалуйста, возьмите двух кошек. Кот кастрирован. Кошка — белая. Очень хорошие, умные, ласковые. Хозяева уехали, оставили на улице. Жалко бросать. Кота зовут Персик. Кошку зовут Киса».
Отец Петр заходит в «Кошкин дом», построенный из строительных контейнеров. Константин уже тут. Вон Шильдик сидит. Вот Сеня. А тот наглец сам сюда пришел. Лез, лез, хотя тут препятствий много для чужих кошек понаставлено. И не успокоился, пока не залез.
Отец Петр сразу берет на руки Лорку — серую кошку с большими страдальческими глазами. Лорку жалко очень, она сильно мучилась. Хозяева выкинули ее зимой, на улице она застудила почки. К куртке отца Петра пристает кошачья шерсть. Специальный корм Лорке покупают добровольцы из Москвы. В домике — свободный выход через форточки в огороженные каменными церковными заборами дворики.
Отец Петр хвалит Константина. Когда тот с супругой Антониной пришел к отцу Петру в 98-м, то оба ничего по храму не умели. Антонина писала грустные стихи и рисовала к ним иллюстрации. Отец Петр уговорил ее писать иконы. Жили они в строительном вагончике, там сейчас кошки живут. Константин здесь был крещен, сейчас он — уже регент в храме, заканчивает семинарию. Кота Персика он переименовал в Пончика.
Отец Петр переходит в следующий в кошачий домик и там берет на руки и по очереди гладит котов и кошек. «Живой уголок» он навещает каждый день. Лорка же страдает без любви. И Липучка страдает. Месяца три она пряталась от людей, хотя прятаться тут негде. А теперь от людей не отлипает. Может, ее за то и выкинули, что была слишком любвеобильной, каждую минуту ласки просила. Пшено, черный Снежок, Чеки — штатный крысолов, Вакса одноглазая, новенький котенок Пушинка, — гладит священник кошек. Мед — Медок, любимец, только шишка у него на голове растет, наверное, онкология, надо его свозить «в ремонт». Погладив кошек, отец Петр идет к собакам. А к тем, кому ласки сегодня не досталось, он завтра зайдет.
«Живой уголок» содержится на личные средства священника и его дочери, а также московских волонтеров и тех верующих, которые жертвуют напрямую на животных.
Отец Петр идет по тропинке к собакам. Накрапывает мелкий дождик. Вон дырка на куртке — раз пройдешься по живому уголку, и одежды нет. Господь дал человеку любовь к животному миру — частное мнение отца Петра. И любовь эта не должна была никуда деться в современном мире. Она должна была в нем остаться. Человек — повелитель животных, он для них — как Бог на земле для человеков. Он не должен был карать животных. Покарает ли Бог так же человека? Разве может простой священник дерзать и ставить себя на место Бога?
Епископ Флавиан, которому отец Агафонников приходился ближайшим помощником, был арестован и сослан в 1925 году. В то время в Котельничах обострилось противостояние православных с теми, кто требовал обновления церкви, и ОГПУ внимательно следило за этой борьбой. Особенно за теми, кто наиболее яростно сопротивлялся обновленчеству. Особенно за отцом Александром Агафонниковым. Перед арестом Флавиан успел сказать Агафонникову: «Надо держаться за старое. Быть стойким. Не бояться преследований». Выслушавший наставление отец Александр устраивал молебны, на которых демонстративно произносил пожелания многолетия страдальцам за веру православную, в том числе за епископа Флавиана. Антонина написала уже пять икон с изображением отца Александра.
Собаки радостно лают, почуяв приближение священника. Обернувшись, отец Петр говорит, что любовь — единственный язык на земле, который понимают все. Бог есть любовь. Любовь есть Бог. Пребывающий в любви пребывает в Боге. Так у Иоанна Богослова написано. Любовь ощущают кошки и собаки. Лошади и ослы. И кто угодно. Ну вы сами представьте ситуацию, в которой Серафим Саровский общался с диким медведем! Кормил его. Дикое животное приходило к одинокому человеку. По идее, медведь — хищник, и должен был человека разорвать. А Серафим Саровский часто свой кусок ему отдавал, понимал, что животное неразумное, не может голодать. Исаак Сирин писал: высшая любовь — это любовь и к птице, и к змее, и к зверям, и даже к демонам. А как демонов можно любить? Исаак Сирин пребывал в таком состоянии, что знал, как. Вот вы любите животных? А скажите, за что? Правильно — не сможете сказать. Состояние любви ничем не объяснимо. Пусть хоть один человек объяснит отцу Петру, за что он любит другого человека! За то-то и за то-то? Нет, это — не любовь, это утилитарное чувство. А любовь зарождается необъяснимым образом. Она от Бога. А атеисты думают, что она сама по себе.
Хорошие дети горят от ужаса
Отец Петр и Константин сидят за столом. На синей скатерти — холодный яблочный пирог и раскрытая белая книга, в которой желтым подчеркнут целый абзац.
— Боюсь, что вся ваша аргументация о любви, Адаме, на зов которого животные шли, неубедительна для атеиста, — говорю я.
— А почему я должен доказывать атеисту свои догматические взгляды? — отзывается отец Петр. — Атеист отрицает бытие рая, бытие Бога, и только своего собственного бытия не отрицает. Он так верует, а я верую в то, что Бог есть. В этом свобода выбора. В отличие от животных, у нас есть свобода выбора.
— А как вы поняли, что любите животных?
— Я с детства их любил. С нами в квартире жила собака Джульбарс — списанная овчарка служебная. Где-то в милиции он служил. Родители его взяли. Они тоже любили животных. Джульбарс был очень умным. Я на нем даже катался, мучил животное, он терпел как мог. Хотя овчарки к детям бывают нетерпимы. У каждого животного есть своя чаша терпения. Животное может обидеть ребенка, но и ребенка надо приучать к тому, что собака — не лошадь и не осел, ей не нравится, когда на ней катаются. Мне родители объясняли, что животное не человек, оно живет по своим законам и не может копировать человека в силу своего развития.
— То есть вы не переживали трагических состояний, связанных с животными?
— Нет. Только однажды, когда моя дочь вышла погулять с собакой и взрослый неадекватный человек натравил на нашу собаку своего питбуля.
— А питбуль тоже по своему сознанию пребывает в раю?
— Не утрируйте. Мы говорили о том, что животные находятся в подчинении человека, они не вышли из этого подчинения. Мы все лишены рая, и если человек лишился рая, то и животный мир его лишился. Мир уже искажен. А я говорил вам, что животные непосредственны как дети. Но если человек учит их агрессии, они и в этом подчиняются человеку.
— Просто странно — вы так любите животных, но не переживали каких-то драм из-за них. Обычно животных так любят, когда видели их страдания.
— Я переживал. Мы же росли на улице, и я видел живодеров, которые издевались над кошками и собаками. Своими глазами видел, как взрослые дети мучили животных.
— Мучили как?
— Не скажу. Можете посмотреть в интернете. Живодерство и тогда встречалось нередко. Это миф, что оно стало распространяться с появлением интернета. Жестокость детей была всегда, и причины тому — гормоны и неправильное воспитание.
— А человек, который мучил в детстве животных, может потом стать хорошим?
— Может. Я видел таких людей. Знаю одного. Сейчас у него кошка.
— А вы помните о том, как они мучили животных, когда смотрите на них сейчас?
— Конечно. Такое не забудешь.
— Вы с ним общаетесь?
— Не имею желания.
— В детстве вы видели, как мучили кошек веревкой?
— По-разному. И веревкой. И руками и ногами.
— Вам было больше жалко или страшно?
— Жалко. А подойти страшно. Конечно, это был гигантский для меня человек. Представьте себе Голиафа. Ты маленький ребенок, и взрослый стоит перед тобой как скала. Я побежал родителям рассказывать, что есть такой нехороший человек, который мучит животных.
— Как вы думаете, почему люди занимаются плохим, понимая, что это — плохо?
— Я думаю, все прививается в семье. Мы помогаем детям, когда воспитываем в них любовь к животным. Потом они будут распространять ее на тех, кто беззащитен и нуждается в любви.
— А какое благо из детской любви к животным общество может для себя извлечь?
— А почему все надо рационально-практически рассматривать? Если я люблю человека, какое благо я могу из этого извлечь? Дети вырастут нормальными и будут хорошо относиться к своим родителям, когда те постареют.
— На исповеди вам признаются в том, что обижали животных?
— Да. И каются. Признаются, что мучили и убивали — и в детстве, и во взрослом возрасте. А сейчас сожалеют и говорят: «С содроганием вспоминаю об этом». Тогда человек был жестоким и считал, что это нормально.
— Так сильно Бога боится, что кается?
— Человек не только же из-за страха Божьего кается. Это какой-то примитивизм, а мы в двадцать первом веке все-таки живем.
— А вам исповедуются в том, что обижают детей?
— Да. Бывает, что наказывают ребенка слишком жестоко, потом сожалеют.
— И вы отпускаете эти грехи?
— Но человек же покаялся. Он покаялся Богу, а я стою в качестве свидетеля. Я — такой же недостойный человек, но властью, данной мне от Бога, прощаю.
— Приходит к вам человек и говорит: «Батюшка, а я щенка в холодной речке топил. Он хотел жить, а я его ногой — назад-назад. А раньше еще котенка за лапы к дереву прибил и душил веревкой». Вы разве, слушая, не содрогаетесь от ужаса?
— Содрогаюсь.
— И вы уверены, что Бог захочет этот грех простить?
— Да. Он — долготерпелив и многомилостив. Бывало, Господь наказывал человечество и целые народы стирал с лица земли. Это как когда человек лепит сосуд, не понравилось ему — взял и уничтожил то, что сделал, но из той же глины новый сосуд слепил. Ну, это я евангельскую мысль озвучил.
— То есть когда чаша терпения переполнится, Он уронит нас?
— Господь по-разному вразумляет. Но… человек создал для животных невыносимые условия. Мир современный жесток. Одна прихожанка рассказала мне, как учащиеся техникума долго в подвале убивали щенков на глазах суки. Она родила их десять или двенадцать. Они мучительно убивали их. А сука визжала и молила о помощи. Нормально это? А они еще получали удовольствие от своего садизма.
— Так, по вашей версии, почему одни горят от ужаса, как вы, глядя на страдания животных, а другие — получают удовольствие?
— Это не по моей версии, а по библейской: Бог всех создал хорошими. Дети рождаются ангелами. Взрослый мир искажает сознание маленьких ангелов. А я думаю, что все дети — ангелы.
— А та женщина откуда узнала о том, что происходило в подвале?
— От других детей. Они не могли помешать этой стае юных преступников.
— Значит, хорошие дети — всегда наблюдатели, горящие от ужаса?
— Да.
— И они не сбиваются в стаю?
— Не сбиваются. И горят от ужаса.
— Как вы?
— Как я.
Новое небо и новая земля
— Костя, тебе когда-нибудь прихожане предъявляли претензии за то, что у нас в храме кошки? — обращается отец Петр к помощнику.
— Никогда… — мотает головой Константин. — А помните, батюшка, Антоныча? Старика, который котят для всей деревни топил? Это же обычным делом раньше было. Вот они могут считать, что убить человека грех, а маленького котеночка можно. Они же еще слепые, ничего не видят, не чувствуют. Это, скорее, на чувствах самих людей основано — когда котеночек глаза открыл и на них посмотрел, его уже жалко. А Антонычу никто не говорил, что топить — грех. Он же не слышал заповедей, и Библии в ходу не было. Никто к нему не пришел и не рассказал.
После последнего ареста отца Александра, был опрошен колхозный сторож, который сказал: «В разговоре со мной Агафонников неоднократно высказывал свои враждебные взгляды на советскую власть. Говорил: “Вот возьми, например, меня — сидел в тюрьме, находился в ссылке. А за что? Напрасно”!». Другой местный житель, рабочий, сказал: «Шел я в начале августа к церкви. Там улей с моими пчелами. У церкви повстречал Агафонникова, разговаривающего с верующими. Он остановил меня, завел разговор о пчелах, а потом перевел его на то, какая плохая жизнь при советской власти. “С каждым днем все тяжелее становится жить народу, — говорил он. — Доходов у крестьян мало. Живут впроголодь”. Я стал возражать».
— А вы когда-нибудь обижали животных? — спрашиваю Константина.
— Да. В первом классе учился и как-то раз ударил котенка.
— За что?
— Понимаете, у нас были старшие ребята, и они младших учили: «Делай вот так». И ты делаешь. А потом каешься.
— Закон античеловеческой человеческой стаи, — вставляет отец Петр.
— А вы, отец Петр, обижали в детстве животных?
— Нет.
— А как вы стали священником?
— Баптисты нас, православных, упрекают в том, что мы крестим младенцев, говорят: правильно людей в сознательном возрасте крестить. Согласен, это Евангелие. Но мой случай говорит о другом — меня тетушки, как только я родился, тайком отнесли в церковь и крестили. Я, конечно, этого не помню, но, оказывается, Божья благодать свершилась. О том, что я крещен, я узнал лет в четырнадцать и очень обрадовался. Тогда никакой Библии невозможно было достать. Всюду говорили, что Бога нет. Но на меня большое влияние оказали книги — моя вера формировалась под влиянием «Братьев Карамазовых». Взрослым я стал посещать церкви в Москве. Но я же работал и мог потерять из-за этого работу. Я играл классику, рок, джаз на гитаре в разных музыкальных коллективах, преподавал музыку. Я стал ездить в дальние церкви. В 16 лет прочитал ксерокопию «Мастера и Маргариты». Отрывками у Булгакова вычитывал о Иешуа, Понтии Пилате. Хотя понимал, что это — фантазия писателя, хотелось узнать оригинал из Нового завета, но его у меня не было.
— О любви к животным вы вычитываете в книгах. О Боге — тоже. То есть вы свои главные переживания взяли из книг, а не из жизни?
— А как вы можете узнать человека, пообщавшись с ним два часа? Вы не сможете узнать меня. Были еще моменты не из книг. Господь уводил меня от смерти. Я думал — просто повезло, а это Он уводил. Однажды я пошел с компанией на футбол «Хаарлем-Спартак», это известный матч, когда в Лужниках обрушились под натиском толпы перила. После матча стали показывать мультфильм, чтобы часть задержалась, и я решил не ходить, досмотреть мультфильм. И когда уже подошел к выходу, там месиво было уже. Одни люди падали на других. Стонали и кричали.
— И вы снова оказались в позиции наблюдателя…
— Те-то переживания были посильнее детских. Там много было людей. Они кричали от боли. И я осознавал, что мог бы быть на их месте, но Господь миловал.
— А это милость — стать наблюдателем многих смертей?
— В самом зрелище никакой милости нет. Ты просто осознаешь, что ничем этим людям помочь не можешь. Но я думал: почему мне повезло, а тем людям нет? У Бога свое видение. Хотя я знаю, что и сейчас готов перейти в жизнь иную — меня не страшит фактор смерти.
— И там, при переходе, вы верите, что найдете рай, и там будут животные?
— Там будет новое небо по второму пришествию Спасителя в мир, новая земля и новое творение…
Отец Петр идет к храму. За ним подтягиваются коты. Щербет чаще всех службу посещает. Священник вздыхает: «Искушение… искушение Щербетом». А может быть, у отца Петра сегодня к ночи будет настроение не только Новый Завет читать, а Толстого. Такая у него манера — сразу читать не одну книгу, а несколько. Первое прочтение — это одно впечатление, а второе дает книге поглубже войти в тебя.
Пройдет время, и, может, девочки, которые топили черного щенка, переступят порог храма и признаются отцу Петру в том грехе. Вряд ли они узнают в священнике, стоящем свидетелем перед Богом, человека, который бежал тогда к речке — он не в рясе был. Отец Петр обрадовался бы, если б они пришли. Слушая, внутри он горел бы от ужаса, но и радовался бы, что пришли. Он не стал бы по мелочам, в подробностях этот грех разбирать. Бог знает подробности. Все ведает — и прошлое, и будущее.
В храме отец Петр берет на руки Щербета, раньше него самого забежавшего внутрь.
— Костя, расскажи про прихожанку, которая детей водит в нашу воскресную школу, — просит отец Петр своего помощника, но историю рассказывает сам. — Она водит приемного мальчика, который жил на помойке. Родители-алкоголики выгнали его четырехлетнего, он им мешал. Его единственными друзьями стали кошки и собаки. Они все были несчастными — и мальчик, и животные. Только несчастных можно встретить на помойке. Мальчик искал любви у них. Потом его родителей лишили прав, а наша прихожанка приняла его в свою семью. У нее шестеро детей, и только один — свой. Сейчас мальчику семь. Когда он впервые пришел к нам, то, увидев кошек и собак, просто нырнул в них, обнимал и целовал. Это к тому противопоставлению, которое мы часто слышим: «Вы лучше детям, а не животным, помогите». Тех, у кого сердце доброе, хватит и на детей, и на животных.
— Мальчик любовь только от животных чувствовал, а не от родителей своих так называемых, — вставляет Константин.
Отец Петр гладит Щербета. Недописанный Александр смотрит на Луку. Желтым в той книге были подчеркнуты такие слова: «Дети вечно носят кошек на руках. Великое дело — припасть ухом к груди доброй коровы, новая теплота, новая жизненная теплота, как бы не нашей планеты, без категории еще грехопадения. Великому мы должны научиться из вздохов животных!».
— А я всех люблю, — говорит отец Петр, наглаживая Щербета. — Почему это я не могу всех любить? Вот Щербет сейчас здесь, и я его люблю. Не нравилось бы ему, ушел бы… Вы думаете, у нас тут в храм очередь из котов стоит? Нет, все сидят по своим местам, только несколько на службу приходят. И мы не боимся страшилок, которыми некоторые верующие пугают — о том, что животные делают тут свои дела. Не делают. Вот сейчас он захочет сделать дела и выйдет из храма. Они все у нас стерилизованные, меток не оставляют. Стерилизация стала самым сложным вопросом «Живого уголка». С одной стороны, это вмешательство в дела Божьи. Покуситься на такого рода операцию — это… Но они начали плодиться у нас в неимоверных количествах, мы послушали нашего прихожанина ветеринара и согласились на стерилизацию. В городе животные плодятся на погибель, и это дело рук человеческих. Такие операции сокращают количество бездомных животных автоматически. Да, в Библии написано — плодитесь и размножайтесь. Но разве человек, который нарушает Закон Божий, не нарушает законов милосердия? Верующий человек не хочет замечать страданий животных, он от бездомного животного отвернется. А отворачиваться не надо — это творение Божие, и Господь это творение создал Себе в радость. Я сейчас не от лица церкви говорю, а от себя лично — от лица человека, у которого много животных.
В храме — долгое эхо. Щербет спрыгивает на пол. Ряса отца Петра в рыжей шерсти. Кот важно идет к выходу. Час неурочный, так поздно в храме отец Петр редко задерживается. А у котов, посещающих службы, — внутренние часы. Щербет, Кутузов и Сентябрь знают, когда в храм заходить, а когда выходить из него, чтобы разойтись до следующего дня по своим тейпам.
Отец Петр выходит за храмовый забор. Воздух холодный. Где-то тут в последний раз прошел отец Александр — к телеге, готовой тронуться на Бутовский полигон. Спокойно встал и пошел. Вернувшись из ссылки, он ждал, когда за ним придут. А следователю сказал, отвечая на обвинения сторожа и рабочего: «Таких разговоров я не вел и вину свою отрицаю». Крайне положительных качеств священником был Александр Агафонников. В кармане рясы отца Петра Дынникова — телефон, а в телефоне фотография из архива: «Выписка из Протокола заседания судебной тройки при Управлении НКВД СССР. 10 сентября 1937 год. Слушали: Дело № 8546 по обвинению Агафонникова Александра Владимировича 1881 г. р., служитель культа, священник, судим в 1927 году по ст. 58 п. 10 УК. До ареста — священник в с. Лемешово Подольского района, там же и проживал. Обвиняется в к/р деятельности. Постановили: Агафонникова Александра Владимировича — РАССТРЕЛЯТЬ».
Отец Петр поднимает лицо к небу над селом Лемешово Подольского района. Там — луна. Там — речка. Старая луна. Старая речка. Старое небо. Старая земля. Старое творение. Все то же. Но когда-нибудь младенец протянет руку над гнездом змея. Волк подойдет к теленку. Медведица станет пастись с коровой. Рухнет, как стена, и исчезнет недоверие между человеком и животным. Такое уже было — в видениях пророка Исайи.
