Кунцевский крест
— Перед последней битвой воины ведь ставили за собой святыню? После разгона палаточного лагеря мы установили здесь, в сквере, деревянный православный крест. Наш активист стал молиться, а через несколько часов, уже в ночи, сюда приехала полиция. Начальник УВД стал этот крест выдергивать, позвал себе на помощь гастарбайтеров... Крест выкорчевали и бросили в машину, как дрова.
— А полицейские-то встали и отказались выкапывать крест, поэтому начальнику и пришлось самому это делать. Сказали: «Хоть погоны снимем, а крест выкапывать не пойдем». Это наши, кунцевские ребята.
— И теперь это видео гуляет по всему миру! Господи, какой позор.
Так пересказывают самый драматичный эпизод битвы за свою микрородину жители Кунцевского района. Они собираются во дворе, у дома номер 20 по улице Ивана Франко. Именно сюда сбегаются соседи, когда получают сообщение «SOS» в мессенджере; здесь эпицентр громкого градостроительного конфликта, ставшего федеральной новостью. Даже федеральная политика не вызывает в столице протестов такого накала. Настоящий московский протест — локальный, районный, что и логично: Москва — не город, а мегаполис, конгломерат городов со своими культурой и нравами, с самым дорогим, что есть у столичного среднего класса, — родным домом и квартирным вопросом.
В двух метрах от дома — забор на бетонных блоках; за ним прячется сквер, где еще две недели назад соседи разбивали палаточный лагерь, блокировали строительную технику, бросались под экскаваторы, выходили, почти демонстративно, гулять с детьми и, наконец, молились.
— Мы давно их ждали. 12 ноября нас в Кунцевском суде судили за народный сход на улице Академика Павлова, и в этот момент в порядке военной хитрости они решили начать здесь стройку, — Иван Рожков, один из истцов в деле против правительства Москвы, восстанавливает события недельного протеста. Он рассказывает, как сюда завезли бетон, пригнали технику, а жители, приехав прямо из суда, начали останавливать строительство. Повалили бетонные блоки, загородили путь машинам, захватили контрольную территорию и неделю удерживали. Каждую ночь по десять человек стояли, мерзли. 18 ноября сюда привезли полицию с автозаками, самых активных повязали и повезли в УВД.
— На следующий день начали устанавливать забор, пригнав сюда 50 чоповцев, 50 полицейских с дубинками и пять автозаков, — продолжает Рожков. — Вот эта армия взялась за руки и пошла на нас цепью! Две женщины легли под экскаваторы, мы их уволокли. Так мы и оказались уже с другой стороны забора, а двух женщин (20 и 70 лет) теперь будут судить за сопротивление полиции.
Жители Кунцева защищают не ветхие хрущевки — солидные кирпичные дома. Потому и среди жителей нет раскола: это крепкий средний класс, который любит свои пятиэтажки и район, выгоды в переезде они не видят. Когда ветхие дома сносили еще по лужковской программе сноса пятиэтажек, эти крепкие пятиэтажки устояли, их даже не собирались трогать. Но сейчас в программе реновации они неожиданно появились. Дома, которые никогда не значились в списке под снос, по словам жителей, добавили задним числом.
— Нам в суде принесли новое распоряжение, которое приняли буквально этой весной. Называется РП-233, дополнение к РП-30 еще 2003 года, — говорит Рожков.
— А как вообще вы начали судиться с правительством Москвы?
— В начале 2018 года мы подали одновременно четыре иска, потому что сразу четыре группы жителей стали искать юристов. А потом все эти иски объединили. Собянин в 2017 году утвердил проект планировки, и этот утвержденный проект может послужить основанием начала работ. То есть мы знали, что скоро здесь может начаться стройка. Стали оспаривать этот утвержденный проект, чтобы остановить ПИК.
Это еще одна отличительная черта московских протестов — относительно зажиточный средний класс Москвы юридически подкован и за свои интересы готов биться, тратя время и деньги, причем до начала сноса, заранее. Впрочем, это редко помогает: в Москве и власть, и интересы застройщиков еще масштабнее, чем энергия местных сообществ.
Речь идет, по словам жителей, скорее всего, о переселении 37 пятиэтажек в одну огромную высотку, которую строит рядом компания ПИК. А уже остальные квадратные метры в новых домах пойдут на рынок по коммерческой стоимости. Уплотнение плюс продажа — схема простая и выгодная.
— Всех переселят в одну высотку или нет, мы пока не знаем, — говорит Рожков. — Но кто-то из нас точно здесь окажется. Потому что этот дом строят специально под переселение, вплотную к северному дублеру, против которого мы тоже ведем процесс. Стоимость новых квартир будет невысокой как раз из-за дорожного шума рядом.
Иван Рожков живет здесь почти всю жизнь, 42 года.
— Наш район — это рай по сравнению с другими. Спокойный, зеленый, малоэтажный. У меня вот 3.10 потолки, просторная кухня, и лучше моей квартиры я вообще не видел в новостройках — только в старых сталинских домах. Если судебные меры не помогут, то будем опять создавать общественный резонанс. Шум подняли сейчас не только на всю Россию — о нас уже пишут в Англии, Германии, во Франции, в Финляндии. Постепенно расшатаем заговор молчания. А если не удастся отстоять дом, я просто уеду из Москвы, скорее всего.
Межрайонный интернационал
Кунцевское дело стало громким и разлетелось по новостным лентам не только из-за драматичного физического столкновения власти и людей, бросающихся под экскаватор, но и из-за того, что жители, устанавливающие крест в сквере, в нужный момент бойко защищают себя в правовом поле (оформляют общественную организацию, нанимают группу юристов) и деловито оперируют цифрами.
Стоимость жилья 37 пятиэтажек недавно в кадастре понизили до 180 тысяч рублей за квадратный метр — примерно на 20 тысяч. Новая квартира в 26-этажной высотке, которую построит ПИК, будет дороже — 210 тысяч за метр. Андрей Марков, строитель и член совета организации «Наша земля», которую специально зарегистрировали в свою защиту жители Кунцева, говорит о том, что эта выгода виртуальна. В принципе, здравая часть идеи реновации в том, чтобы переселить людей из ветхого жилья в новое с выгодой для них. Но этот принцип работает, когда выгода признается самими жителями или хотя бы их большинством.
— Специально понизили стоимость нашего жилья, как будто осчастливить нас хотят новыми условиями, — говорит Андрей Марков. — Я видел в нашем районе квартиры, в которые люди еще в начале 2000-х вкладывали по две тысячи долларов за квадратный метр. О какой выгоде речь?
Чтобы не переезжать в новостройку, жители Кунцева придумали альтернативный план: степень физического износа домов (около 30%) позволяет надстраивать этажи — так уже делали в некоторых районах Москвы.
— Мы хотели бы пойти по пути улицы Мишина. Люди к четырехэтажным сталинкам надстроили пять этажей и привлекли инвесторов. У нас уже есть проект надстройки на четыре этажа. Пожалуйста — ПИК может на общих основаниях поучаствовать в нашем тендере, — предлагает Марков. — Но частная собственность — это номер один.
Московский протест выступает в защиту не только частного интереса конкретных жителей, но и самого принципа частной собственности. На этом основании строится «интернационал», для начала межрайонный.
— Нас только здесь 6 тысяч, поверьте, минимум 200–300 тысяч исков в евросуды пойдут по Москве. Но мы сегодня стоим здесь не только за себя, но и за тех жителей, которые скоро столкнутся с подобным сами, а пока, вытянув ноги, смотрят о нас по телевизору. Если нас сметут, сметут и вас, а мы первые, мы — рубеж! На суд приезжали люди из разных районов и говорили, что готовы нас поддерживать и морально, и материально.
Право собственности, о котором осознанно начинают говорить в Кунцеве, — тема, которая для Москвы до сих пор была скорее теоретической. И вот она становится не термином из учебника, а реальной идеологией протеста.
— Незыблемость права собственности пока еще не стала основой нашей градостроительной политики, — относительно недавно, на нашей памяти проведенная приватизация жилья создает ощущение немного «ненастоящей собственности», все еще неявно подразумевающей приоритет государства в этом вопросе, — считает Ольга Карпова, декан факультета Управления социокультурными проектами Шанинки. — Но на примере жителей Кунцева видно, что у нас появляется слой людей, у которых сформировалась четкая позиция относительно права собственности и легитимных механизмов его защиты, мы постепенно переходим к гражданскому обществу. Средний класс, который отстаивает свое мнение не только протестами, но и в правовом поле — это черта московского градостроительного протеста.
Но решительность и юридическая подкованность пока разбиваются о реальную практику диалога между жителями, застройщиком и властью. Мелкие собственники, скорее, и вовсе выключены из этого диалога.
Московская гражданская война
— А в каком зале пройдет слушание?
— Не волнуйтесь, вам самый большой выделили.
22 ноября примерно за час до слушания кунцевского дела у третьего подъезда Верховного суда собралась очередь в бюро пропусков. Слушание не начинается, пока в зале остаются свободные места. «Два места! Даже три!» — люди поднимают руки и передают через головы стулья для тех, кого все-таки впустили, несмотря на опоздание. Тех, кто остался ждать на улице, пообещали впускать уже в процессе, вместо «неспокойных».
В зале люди рассказывают друг другу истории, ставшие народными за неделю протеста. Активистка Владя Горшкова, два года назад протестовавшая против застройки Крылатских холмов и ставшая потом мундепом, тоже выходила на дежурство, хотя ее район — соседний. — «А что вы так улыбаетесь», — пересказывает она диалог с полицейским, который грозился забрать в УВД ее, мать троих детей. — Он мне: «От улыбки хмурый день светлей!»
Рядом мужчина вспоминает чью-то издевку: «Какие поганые у вас дома! Всего лишь 17 этажей, а надо 50!».
— Пускай ответчики говорят в микрофон. А то бубнят себе под нос, потому что боятся! — с заднего ряда говорит женщина в вязаной шапочке, и в зале раздаются аплодисменты.
Юристы жителей Кунцева (вместе с истцами они занимают несколько рядов) пытаются выяснить, что послужило основанием для сноса 37 домов, если эти пятиэтажки не аварийны и средняя степень физического износа у них около 40%. Судьи, заметно раздраженные эмоциональными выступлениями, шепотом совещаются и прерывают ходатайства отрывистым «Понятно». Ответчики — юристы правительства Москвы — говорят на языке терминов о концепции социального развития района, о государственных нуждах и о том, что на самом деле никакого изъятия не происходит.
Прения превращаются в глумление. «А что же у нас, катапультирование?» — не выдерживает кто-то из зала.
— У меня высшее юридическое образование, 20 лет стажа преподавания, я кандидат наук и понимаю, что сам проект оспаривать бесполезно. Мы оспариваем тот факт, что этот проект сноса вообще приняли, утвердили. Инвестиционный контракт ПИКа — это все же не государственные нужды, — говорит адвокат Власова во время прений.
Группа ПИК заключила инвестиционный контракт с правительством Москвы в рамках программы реконструкции пятиэтажного и ветхого жилищного фонда (программа действует с 1998 года). ПИК построил уже 100 тысяч квадратных метров жилья для переселения и должен построить еще столько же. Представители правительства Москвы в суде настаивали на том, что целесообразность решения о реконструкции уже не может быть предметом спора, а действуют они законно — ведь акт соответствует генплану города. Застройщик, в свою очередь, обещает сделать все возможное, чтобы начавшиеся работы причиняли жителям «как можно меньше беспокойства».
Судья зачитывает решение — отказ в иске — под свист, скандирование «Позор!» и «Это гражданская война».
В углу две пожилые женщины начинают тихо напевать: «Вставай, страна огромная», собираясь на выход из зала. «Ну что, по развозкам?» — говорит мужчина в лифте. Перед зданием суда действительно ждут автозаки — на всякий случай.
Грабли переговоров
Андрей Новичков, координатор движения «Архнадзор», которое защищает здания — объекты культурного наследия в Москве, иногда приходит на помощь активистам районных конфликтов, хотя чаще всего это игра в одни ворота.
— Сколько мы пытаемся созвать народ на наши акции протеста, объективно говоря, не все приходят — может, потому, что не всем становится известно о нас. А вообще человек не то что вряд ли пойдет защищать историческое здание, он дальше своего двора не двинется! Максимум выйдет в соседний, причем в прямом смысле слова. Но это мой взгляд, — рассказывает Новичков.
За последние два года, по статистике «Архнадзора», сносить здания исторического значения в Москве стали в два раза реже (15 случаев в год против 30). Потребовалось время, чтобы, наступая на одни и те же грабли, по крайней мере создавать прецеденты и добиться от властей хотя бы предварительного обсуждения. И это заслуга довольно узких групп защитников архитектуры.
Если протестный Питер весь поднялся только в результате обнародования планов смены юрисдикции Исаакиевского собора, то в Москве, интенсивно строящейся и перестраивающейся, страсти накаляются во дворах.
Все локальные московские протесты пока проигрывают одинаково. По мнению Новичкова, сколько ни разбирай прецеденты московской градостроительной борьбы, везде прослеживается знакомый сценарий:
— Как будто переснимаешь один и тот же дубль. Правительство не готово к тому, чтобы появился положительный пример, иначе конфликтные точки организуются в каждом районе. И приходится продавливать ситуацию до конца. Начинается стройка, люди выходят останавливать экскаваторы, потом приезжает ЧОП, а когда он не справляется, пригоняют полицию. Потом в какой-то момент полиция самоустраняется, и остается только ЧОП, избивающий людей в отсутствие правоохранительных органов. А потом приходит добрый застройщик со словами: «Сядем за стол переговоров». Людям вешают лапшу на уши, перемирие максимум на полтора месяца — и все продолжается заново.
— Не похоже пока, что кунцевский конфликт за счет своего резонанса может стать как раз тем самым положительным прецедентом?
— Возможно, у них получится добиться того, чтобы правительство предоставило ПИКу другую территорию, но это только поубавит сил протестующим — так можно годами бороться. Иногда именно массовость решает все, поэтому если вы можете помочь своим соседям, сделайте это.
От Перово до Дубков
В Южном Бутове, находящемся в 30 километрах от Кунцева (примерное расстояние между Монако и Сан-Ремо), борются против строительства промзоны. В начале сентября, перед выборами, здесь открыли новый ландшафтный парк. А спустя месяц на улице Остафьевская, возле входа в новую рекреационную зону, началось строительство складского комплекса площадью 32 580 кв. метров, где будут хранить свой реквизит 30 московских театров. Как и принято, поздней ночью приехали машины, и под ковшом экскаватора стали ломаться деревья. В результате массовых и одиночных пикетов удалось временно остановить стройку. После конфликта с властями жители в шутку предлагают сделать район, герой анекдотов про жизнь за МКАДом, автономным: «Южное Бутово — русское Монако».
Активисты с улицы Лобненской планируют судиться с Росимуществом: территорию, примыкавшую к парку, отдали под жилье — другой стартовой площадки для программы реновации не нашли. А в районе, рассказывает Екатерина Волкова, три асфальтобетонных завода, наикрутейший ТЭЦ — вот уж где бороться за каждый сквер, даже если нужно под бульдозер лечь!
В Перово (тоже в 30 километрах от Кунцева) борются с ПИК. «Свечку», по словам активистки Ольги Михайловой, втыкают вплотную к стенам жилого дома, а пятиэтажки «заткнули» в программу реновации сразу после того, как в этих домах сделали капитальный ремонт. Срубили около 160 деревьев, взамен посадили два.
Градостроительные конфликты, даже с самым неудачным исходом, все равно оказываются небесполезными. Они формируют по-настоящему активные сообщества, которые и за экологией следят, и управу контролируют — потому что часто с большими амбициями, подобно амбициям маленьких городов: взять реванш.
Когда Дарья Дарьева, жительница района Дубки, узнала об уничтожении части парка недалеко от ее дома, активисты уже готовили акцию «Похороны деревьев». Одни журналисты сочувствовали, но боялись освещать протест, другие выпускали сюжеты, в которых называли активистов сумасшедшими, специально митингующими перед выборами.
— Деревья срубили за одну ночь — народ не успел даже очухаться! Мы просили восстановить на этой территории детский сад, который работал еще до перестройки, потому что жителям приходилось отправлять детей чуть ли не за несколько кварталов. Но никто на этот компромисс не пошел, детсад не восстановили, зато жилой дом построили.
— Почему вам так дороги эти деревья, ведь рядом целый парк и Тимирязевский лес?
— Деревья — это небольшой клочок экологии в нашей загазованной Москве. Чтобы вырос один дуб, должно пройти много времени. И многие люди, которые приезжали в этот район, сажали деревья сами. Например, мой дед посадил возле своего дома, тоже по улице Дубки, березу. Она растет до сих пор. Получается, вырубка — такой плевок в душу жителям.
— Но ведь город уплотняется, людей становится больше: им нужно где-то жить. Застройщик взял небольшой кусочек от парка — тем более, после митингов территория новостройки немного сдвинулась от «Дубков».
— Нет, территория не сдвинулась. Участок этого дома от парка отделяет лишь Ивановский пешеходный проезд, где у нас дети катаются на самокатах, велосипедах. К тому же наши добровольцы провели исследование и выяснили, что дубы скоро могут засохнуть из-за сложной ситуации с грунтовыми водами. В этом году началась реконструкция, которой, в числе прочего, занимаются наши муниципальные депутаты... Кстати, многие из них вышли именно из сообщества активистов в защиту «Дубков». Эта стройка, конечно, ужасная. Но она изменила жизнь большинства ребят из числа активистов, которые до сих пор продолжают свою деятельность. Вот в этих небоскребах жители друг друга особо не знают. Чем ниже застройка, тем ближе общаются люди.
Победа на улице Кравченко
Татьяна Тимошкина, жительница улицы Кравченко, вместе с соседями, по сути, выиграла борьбу за любимую спортивную площадку во дворе, где правительство Москвы планировало построить ЖСК «Учительский дом». За площадку жители заступались в 460 обращениях в Госдуму и в популярных видеоблогах — почти историческая победа, в масштабах московского (районного) градостроительного активизма.
— Чем этот кусочек двора был важен для вас, почему ситуация так вас задела?
— Это площадка, на которой я сама выросла, на ней росла и играла моя дочь... И стройка на пятачке внутри нашего двора была бы попросту оскорблением!
— Редко когда в Москве жителям удается отстоять свои права на территорию. Как это получилось у вас?
— Мы практически каждую неделю печатали 460 обращений в Госдуму, то есть каждому депутату лично, и относили их туда, регистрировали. Мы не пропустили ни одной встречи у префекта. Ставили палатку, чтобы не пустить спецтехнику застройщика. Закрыли «газелью» часть проезда, потому что знали: мы действуем законно. А их незаконные работы каждый день «разворачивали» с помощью полиции. Еще мы записали угрозы представителя застройщика, Алексея Белозерова, и выложили в интернет. На записи слышно, как нас обещают избить и сжечь, как угрожают «нанять чеченцев», как признаются, что дали взятку мэрии и префектуре, а полиция прикормлена. И все это в предвыборный период, в марте прошлого года! За нами следила вся Москва.
— Не считая митингов что вы делаете сейчас, чтобы не допустить подобных конфликтов?
— У нас сейчас законы не работают. Юридически мы особо ничего и не делаем. Письма только, петиции, жалобы пишем. Мне кажется, массовые выходы на улицу и просвещение соседей даже больше значат, чем какая-то юридическая деятельность.
Активистов Кравченко уже зовут на митинги в другие районы — делиться опытом. Но победу пока что нельзя считать прецедентом: слишком много обстоятельств совпало. Этот редчайший удачно разрешившийся московский протест местного значения больше похож на чудо, чем на рецепт.
Для них мы — чернь
К «пятачку» во дворе дома номер 20 по улице Ивана Франко подходит мужчина.
— Здравствуйте. Я из района Покровское-Стрешнево. Меня заслали, чтобы посмотреть, как выглядят ваши дома, где хотят начать стройку. Потому что у нас происходит то же, что и здесь — только у вас это в более жесткой форме. Я заместитель председателя инициативной группы по борьбе... с тем же самым. Год назад, аккурат к муниципальным выборам, у нас это все прекратилось и застройщику пообещали отдать другое место. Но, мне кажется, просто в уши насвистели! — мужчина истерично повышает голос.
— В жесткой форме — это еще мягко сказано, — отвечает житель Кунцева так, как будто поддерживает заурядный разговор. — У нас здесь под снос даже роддом, в котором родились многие жители района. Вместо него будут делать хоспис. Вот вам символизм!
На участок, который пока выглядит как сквер, можно посмотреть с той стороны забора, что примыкает к жилому дому, — здесь его не стали делать сплошным. На деревьях колышутся распечатанные картины кунцевской художницы, на них — еще нетронутый район, с уютными зелеными двориками. Картины держатся на скотче, а на земле лежит икона. Наталья Саяпина, одна из активисток протеста, пробирается на территорию сквера, где через несколько дней должны вырубить деревья и вырыть котлован для 26-этажной высотки. Наталья собирает в стопку картины, поднимает с земли икону и относит в ржавую «газель», купленную недавно на деньги активистов.
— Исчезло чувство безопасности и защищенности в стране, в которой я родилась. Разве она «скрепная» и духовная? За последний месяц уже забыла о нормальной жизни — ничего не существует, кроме этой борьбы! Понимаете, если институт частной собственности вот так разрушается, это уже дно.
Средний класс в Москве, а может, и в России бывает очень активным. Особенно, когда к нему относятся как к черни те, кто представляет интересы большого капитала.
— Мы-то надеялись, что в четверг суд примет решение в нашу пользу. Защита правительства Москвы в суде постоянно глумится, улыбается, — продолжает Наталья Саяпина. — Для них мы — просто чернь, а мы на самом деле представители среднего класса, законопослушные налогоплательщики. Мы вообще-то не пьем, среди нас нет маргиналов. Я не могу сказать, что мы настолько слабы — и юристы работают, и в ЕСПЧ подадим иски. Пока задача — не дать вырубить деревья. Нам все предлагают прутики здесь посадить, но прутики и деревья — это две большие разницы... Основное отличие нас от очень богатых людей в том, что мы, конечно, зарабатываем себе на жизнь. Сами. Но купить нас невозможно. Убить, наверное, — да.
Чисто московский протест вырос из заурядной задачи учета интересов жителей при застройке Москвы, проваленной московскими застройщиками и мэрией, из-за ослепления выгодой плотной, антигуманной, неэстетичной высотной застройки. А ведь когда речь идет просто о материальных интересах, договориться всегда можно — разве что окажется чуть-чуть дороже. Теперь этот протест принципиальный, и жители выступают за ценности не только материальные. За ценность частной собственности не только для себя. И главное — за справедливость и уважение.
Так из-за жадности и плохого управления вместо экономических задач у властей Москвы возникают политические проблемы.
