Помещение Петрозаводского городского суда бедненькое, но чистенькое, как и весь этот опрятный северный городок. Видно даже стремление обуютить место: на лестничной клетке красуется в кадке тропическое деревце монстера. Примерно раз в полчаса мимо монстеры конвой проводит человека в наручниках. Все виденные мной арестанты отправлялись в судебный зал в одиночестве — ни родных, ни друзей. Все, кроме историка Юрия Дмитриева, который прошел по коридору под аплодисменты и приветственные возгласы. Группа поддержки — человек сорок, интеллигенты из трех городов: Петрозаводска, Питера, Москвы. Добрая половина и не слышала о Дмитриеве до ареста, а теперь ездят на суды как на работу.
«Дело Хоттабыча» — так называлась нашумевшая статья о карельском историке, председателе петрозаводского «Мемориала» Юрии Дмитриеве, обвиненном в изготовлении детской порнографии и «совершении развратных действий» в отношении приемной дочери Наташи, которой не было тогда и 12 лет. Из статьи Шуры Буртина (см. РР № 8 (425) от 26 мая 2017 года) множество людей узнало не только о процессе Дмитриева, но и о его подвижническом труде по сохранению памяти жертв советского террора. Общественная реакция была сильной. Видеообращения в поддержку Дмитриева записали самые уважаемые люди российской культуры от Гребенщикова до Улицкой, а Леонид Федоров сыграл уличный концерт в его защиту. Отыграв, Федоров сказал: «Хочется, чтобы справедливость восторжествовала». И она восторжествовала — через два дня, 5 апреля 2018 года, судья Марина Носова вынесла оправдательный вердикт. Радость тех, кто переживал за Дмитриева, была приправлена изумлением: надо же, наше левиафаноподобное правосудие разжало челюсти, бывает же такое.
Но уже в начале апреля начало происходить что-то странное: официальный опекун Наташи, ее родная бабушка Валентина Фроленкова, у которой девочка и живет, перестала выходить на связь с друзьями и семьей Дмитриева — телефон выключен, на письма не отвечает. До того общение было регулярным. 14 апреля Фроленкова обжаловала приговор в Верховном суде Карелии, а днем раньше прокурор Петрозаводска Елена Аскерова подала заявление на апелляцию. 18 мая и 6 июня с Наташей встречался следователь Максим Завацкий, несмотря на то что следственные действия по делу давно закончились. Последствие этих визитов — новое обвинение, на этот раз в «насильственных действиях сексуального характера в отношении лица моложе 14 лет», пункт 6 части 4 статьи 132 УК. Тех же щей, да погуще. Участником бесед, как называет их следователь, были психолог и Наташина бабушка.
Фроленкова с начала апреля явно сотрудничает с обвинителями, и тому должны быть причины. Неизвестно, грозили бабушке кнутом или нет, но пряник она, судя по всему, получила: прошедшим летом у пенсионерки нашлись деньги на пристройку к дому и на адвоката, который как бы защищает интересы как бы потерпевшей стороны. Что же до самой Наташи… Вот что она писала Юрию Дмитриеву в феврале 2017 года: «Дорогой папа, я очень скучаю по тебе. Я очень надеюсь, что тебя скоро выпустят. У меня все хорошо, учусь нормально. С прошедшим тебя днем рождением! Как у тебя там дела? Напиши по возможности. Люблю тебя от всей души. Твоя дочь Наташа». Прошло чуть больше года, и вот на ее словах строится новое, еще более тяжкое обвинение. Как совместить несовместимое?
Очевидны две вещи. Во-первых, влияние бабушки. Ребенком с детдомовским опытом легче манипулировать — бессознательная стратегия выживания заставляет его подлаживаться к тому взрослому, который в настоящую минуту главный и от которого ребенок зависит. Во-вторых, следователь Завацкий, надо полагать, подверг девочку сильнейшему давлению. Беседы на деле были жестким допросом и сопровождались видеозаписью. Наташа плакала, а в конце разговора призналась, что чувствует себя опозоренной.
14 июня 2018 года Верховный суд Карелии полностью отменил оправдательный приговор Петрозаводского городского суда. 27 июня Дмитриев вновь задержан и с тех пор находится в петрозаводском СИЗО. 28 июня Следственный комитет возбудил новое уголовное дело.
Одновременно с новым преследованием историка стала разворачиваться псевдонаучная возня вокруг Сандармоха. Сандармох — главное дело Дмитриева. Опытный поисковик, он нашел в лесу место массовых казней времени Большого террора, организовал народный мемориал. Сандармох, видимо, и стал причиной его несчастий. Еще летом 2016 года два историка из Петрозаводского государственного университета, Юрий Килин и Сергей Веригин, выступили с ревизионистской гипотезой о Сандармохе. Дескать, расстреляны там были вовсе не арестанты, а красноармейцы, попавшие в финский плен во время Второй мировой. Взятую явно с потолка теорию Килина-Веригина тогда же раскритиковал директор Национального музея Республики Карелия Михаил Гольденберг, Дмитриев тоже не молчал: «Когда мы только нашли эти захоронения, тоже было много версий, что это финны местных патриотов замордовали. Но потом я специально опрашивал финских ветеранов, которые строили там укрепрайон. По их словам, о захоронениях они даже не догадывались».
В последних числах августа, то есть в самом конце раскопочного сезона, в урочище Сандармох провело блиц-раскопки Российское военно-историческое общество. Без приличествующего обоснования, предварительной экспертизы, этаким лихим кавалерийским наскоком. Несмотря на протесты родственников казненных здесь в 30-е годы людей, волонтеры РВИО наскоро выкопали несколько человеческих останков, которые и были без всякого исследования объявлены солдатскими. В общем, что искали, то и нашли: пришел, увидел, победил.
Хочется понять: кому все это понадобилось, какова логика творящегося третий год безумия? Повторю то, что говорят все, кто когда-либо имел дело с Дмитриевым: колюч, как терновник, прямолинеен, как танк. Вот как рассказывает о знакомстве с историком Дмитрий Цвибель, председатель еврейской общины Петрозаводска: «Приходит он к нам в офис — а у него тогда рядом музейчик был — и говорит: давайте поставим памятник евреям, убитым в Сандармохе. (Таков принцип Дмитриева — ставить не только индивидуальные, но и национальные памятные знаки. — «РР».) Я его так вежливенько послал. Дескать, денег нет, и вообще непростое дело. Тогда он меня так послал! Тут-то я и понял, что мы поладим». Дмитриев славится готовностью и умением посылать. Кремень-мужик, матерщинник, человек резких слов и поступков — многим он, наверное, наступил на хвост, намозолил глаза Садармохом. Неудобный, начальство таких не жалует. И все же преследование Дмитриева, кажется, не плод чьей-то личной ненависти и не продуманная спецоперация. У первого дела был, видимо, заказчик среди карельских силовиков (его имя известно, но доказательств нет, поэтому называть его некорректно). Мотивы были, по всей вероятности, карьерные, человек добился чего хотел — еще до окончания процесса пошел на повышение, в Москву; добивать Дмитриева ему нет резона. Возможная причина второго ареста — оправдательный приговор пятнает честь прокурорского мундира, это корпоративный позор, который может быть смыт только новым процессом («мы рождены, что Кафку сделать былью») и приговором обвинительным.
Думается, что действия гонителей Юрия Дмитриева малорациональны, почти инстинктивны. Пошла писать губерния и не может остановиться. Тем не менее кампания против историка и дела объективно бьет сразу по нескольким целям: подтвердить карательную мощь правоохранительной системы, уничтожить Сандармох как одно из главных мест памяти о советском терроре, замазать грязью общество «Мемориал».
По новому обвинению Юрию Дмитриеву грозит до 20 лет лагерей. Сейчас ему 63.
