— Почему стали заниматься благотворительностью?
— В 2014 году в Донецке на Краснофлотской погибла девочка и ее сестра. Тогда вся семья погибла. Там был обстрел, с района аэропорта обстреляли Макаронку (район Донецкой макаронной фабрики — «РР») и Молокозавод. И снаряд попал в дом. Отец, мать — лежат убитые. Там этажи сложились — два или три. И девочку лет шести понесли в скорую, а девочке лет двенадцати делали искусственное дыхание. Потом врачи показывают — всё. И она на меня смотрит. И все что она видит последним взглядом это я. И обе девочки умерли. Та, что в скорой — тоже. Вся семья погибла, а дедушка с бабушкой сидят на лавочке ошарашенные, не поймут ничего. Все мертвы.
Можете представить — жить под обстрелами? Все тихо, спокойно. Обстрел начинается внезапно. Длиться может от часа-двух и сутки. А может и 15 минут быть и 5. Может быть так: приезжаешь – 10 минут такого обстрела, пули летают, не знаешь где спрятаться, а потом тишина, на 2 дня затихло все.
90% моих посещений — на линии фронта. Потому что многие организации отзывают людей с линии фронта. У них есть офис, они выдают одежду, питание, могут помочь деньгами, продуктами, а вот чтобы кто-то приехал непосредственно на линию фронта – единицы. Я выбрал себе позицию такую — ездить к людям. То есть индивидуальный подход к каждому человеку, каждой семье, каждой проблеме.
— Может вам просто не хватает адреналина?
— Может быть … даже не так можно сказать. Скорее всего, адреналин от другого. Не от того, что страшней ситуация, а просто я езжу, скорее всего, за улыбками детскими, за взглядом надежды, который у стариков есть за заботу. Они готовы голодать, но если им не оказывать внимания, не проведывать, без этого они страдают. Когда с ними поговоришь, просто поговоришь, когда они тебя просто за руку подержат, и ты видишь, что они светлее стали, ты привез им какую-то часть тепла. Они были холодные такие, замученные, а стали теплее, светлее. Вот этот адреналин человеческих чувств. На войне как на войне. Бывают обстрелы, бывает всё. Бывает страшно, бывает не очень. Самое страшное было в 2017 году летом. Я с Лизой Резниковой (сайт «Антифашист») поехали в Зайцево к дяде Сене, который живет на последней улице (несколько сот метров от украинских позиций). Мы часто туда ездили проведать. Начался бой. 15 минут идет, 15 минут — нет, 15 минут идет,15 минут — нет. Мы то прятались, то нет. Тут затишье, — давайте поедем. Дед нам пожелал счастливого пути, и мы поехали. А там когда выезжаешь с улицы, то очень сближаешься с линией фронта. И одна единственная прямая дорога. И вот они (украинская сторона — «РР») увидели мою машину, а они прекрасно знают, видели, что это мирная машина и открыли шквальный огонь с утеса с гранатомета, с БТР, снайперы - со всех видов оружия. Стреляли по моей машине, пытались в нее попасть. Вот это было страшно, когда ты летишь, а в тебя пули бронебойно зажигательные, с утеса, их даже днем видно как они мимо тебя пролетают. Когда снайпера щелчки слышишь. Когда ты летишь, а сзади тебя взрывается дом, горит и когда это преднамеренно идет охота на тебя. И убить хотят тебя. Вот это страшно.
— Как вы находите тех, кому помогать?
— Я дружу с местной администрацией различных районов ДНР. Дружу с поселковыми советами, общественными организациями, территориальными общинами. Они мне подсказывают адреса. Так же звонят соседи, знакомые. Они сами находят меня. Люди, которым нужна помощь, сами выходят на мою машину. Почему? Не могу сказать. Возьмем два случая. Мы едем по одному адресу, а их не оказывается дома, выезжаем на следующую улицу —женщина падает в голодный обморок перед машиной. Мы продуктовый набор передаем ей, накормили ее, помогли. Едем дальше, стоит женщина плачет. — Чего вы плачете? — Да вот уголь привезли, заплатили все деньги, теперь закидать некому — разворуют. Мы нашли ей людей, дали продукты. Она говорит, я не помню, когда я последний раз мясо ела. Не знаю, кто выводит людей на мою машину, но это именно так.
— Откуда берете деньги, чтобы помогать другим?
— Я когда начинал, у меня были кое-какие сбережения, помогал людям, «закрутку» (домашние консервы — «РР») свою давал тем, кто обращались – «помогите есть нечего». Ну, как ты не поможешь? Как банкой помидоров или огурцов не поделиться с человеком, который два дня ничего не ел. Ну и помогал. Потом я выставил в интернет свои репортажи о помощи людям, об обстрелах, люди увидели и стали напрямую обращаться, стали по чуть-чуть помогать. Потом кто-то с кем-то поделился и так разошлось. Потом меня увидели на линии фронта корреспонденты различных изданий. Они мне тоже помогают, заодно и снимают свои материалы. Люди увидели меня, стали напрямую обращаться.
Я всегда в моих репортажах, в моем видео говорю «мы». Кто мы? Это те люди, которые помогают — и те, которые очень далеко, и друзья. У меня много людей в друзьях и постоянно кто-то чем-то помогает. Они разных вероисповеданий, разных взглядов на жизнь, но объединяет милосердие к людям. Вот это нас объединяет — милосердие, доброта.
Мне помогают со всех стран мира. Я не знаю такого континента, с которого бы мне не перечисляли денег. Перечисляют, передают посылки. Раньше я в России получал. Сейчас у нас почта Донбасса заработала. И с Украины. Со всех концов. У меня все просто. Человек прислал 100 рублей и увидел у меня на странице, куда они пошли. Так доверие появилось. Очень много помогают из России, больше 50%. Из дальнего зарубежья — Австралия, США значительно помогает, с Израиля, Норвегии, помогают из Германии очень много, из Италии, Франции.
Я когда столкнулся с помощью, увидел, сколько людей хороших вокруг. Смотришь, а люди хорошие, они помогают, хотя у них взгляды другие. Из России передают деньги люди, которые любят Путина и которые ненавидят, понимаете? Вне политической обстановки, сама человечность, вот это меня поражает. В разных странах такие же люди как мы, так же думают, так же переживают, также у них сердце болит. Переживают, репортаж мой смотрят. Зачем им нужен русский, украинец, а они переживают, что там детки страдают. Этот мальчик не доел, передай ему пожалуйста покушать.
— Вы начали помогать, когда началась война в ДНР. Когда война закончится, продолжите?
— Я думаю, что это уже где-то глубоко внутри, это уже не вынуть. Я уже несколько раз пытался меньше помогать, больше внимания семье уделять – ничего не получается. Когда плачут в трубку и просят помощи, и когда видишь страдания людей, хочешь все больше помогать. Когда ты помогаешь и видишь на лицах детей улыбки, их яркие глазки. Когда приезжаешь, видишь в глазах детей отчаяние, боль, а когда помогаешь, у них в глазах появляется искра надежды. Ради таких искорок и стоит жить.
У меня немножко другое отношение к жизни и смерти, чем у некоторых. Душа, говорят, бессмертна. И мы пришли на землю и для того, чтобы нам пройти этот этап, нам нужна оболочка. Это наше тело. Вот мы прошли этап, состарились и умерли и пошли дальше. Мы переходим дальше. Смерть — это путь дальше. Смерть по-древнеславянски — это ты смерился. Смерился здесь. Как компьютерный уровень прошел и пошел дальше. Если ты не прошел этот уровень, не смерился, умер — возвращаешься. Реинкарнация. Когда человек умирает близкий, больно для нас, а не для него. Ты должен порадоваться за него – всё, он уже смерился.
Многие ошибочно говорят о том, что если волонтер или человек доброй воли помогает, то чисто всё для людей делает. Это все так, это правильно, но на первом месте стоит совершенно другое. Это маленький промежуток, совсем малюсенький, но на первом месте стоит. Ты это, прежде всего, делаешь для себя. Это твоей душе угодно, это тебе надо, а потом уже людям. Да оно почти одинаково. Но раз ты таким занялся, значит нужно в большей степени тебе, а потом уже людям конечно.
Сын меня спросил, папа, ты нашел смысл жизни? Я говорю — нашел. И я нашел то, что я давно искал. Потому что все, что мы здесь делаем, это не просто так. Я понимаю, что жить нужно на Земле в гармонии с природой. Природа — это все, что нас окружает, мы не просто разумные существа, мы часть природы. Мы должны делать что-то полезное в этом мире. Я не знаю, как правильно это выразить.
— А что мешает вашей благотворительной работе?
— Ничего. Есть просто немного трудностей — я работаю, я семье мало времени уделяю, мне бы хотелось больше уделять. Если бы я получал заработную плату, к примеру, открыл бы фонд, получал заработную плату и каждый день ездил — вопросов нет.
У меня фонда не было никогда. Люди называют волонтером, но я себя так не называю, потому что волонтер — это человек, который работает от фонда, от какой- то организации. Я сам по себе. Я занимаюсь в свободное от работы время. Я не получаю зарплату от фонда и не беру какие-то проценты на свое существование. В свободное от работы время, иногда отпрашиваюсь у начальства и езжу помогаю людям. У нас нет закона, чтобы фонд открыть. Документы я подавал в юстицию. Не принят закон у нас об общественных организациях. Пока это невозможно сделать. И я думаю в дальнейшем, когда более стабилизируется, будет принят закон, будет принят какой-то порядок учета этого всего.
— Есть что-то, что вам не нравится в ДНР?
— Свадебные генералы, много вранья о том, что у нас потерь нет, хотя каждый день я вижу, как хоронят людей — погиб в моем доме, рядом в доме погиб военнослужащий. Я все это вижу, а в сводках — ноль. А каждый день хоронят. Где-то идут бои. Вранье! У нас нету единого направления, то мы идем в Украину, согласно Минским соглашениям, то мы идем в Россию. Вы определитесь, куда вы хотите. В любой стране мира существует, как оно называется, доктрина. Определитесь с этой доктриной. Кто вам враг, а кто вам друг.
Люди на линии фронта! Им уже не нравится ни Украина, ни Россия, ни ДНР. Они хотят мира. Им уже все надоело. Если пять лет линия фронта на одном месте проходит, пять лет! Люди устали от постоянных обстрелов, бомбежек. Многие посчитают это глупостью, но оно так и есть. Мы находимся как индейцы в резервации. Экономически мы задавлены, мы не можем в полном объеме торговать продукцией предприятий. Предприятиям требуется ремонт, обслуживание. Определитесь. Если минские соглашения, то доведите их до конца. Или зачем было начинать это всё. Только больше страданий. Нужно решать этот вопрос. Потому что у людей уходит надежда, очень сильно уходит. Все меньше и меньше люди верят. Верят в ДНР, верят России. На линии фронта люди устали от обстрелов. Они пойдут за любым руководителем, который окончит эту войну.
— Как изменились люди во время войны?
— Война многих изменила. Я когда приезжал, у меня два продуктовых набора и четыре семьи. Говорю, что приеду через день, через два у меня денег сейчас нету, тогда вам привезу. «Та не волнуйтесь, говорит, сейчас пополам разделим». То есть объединяются. Вот это очень хорошо. Я даже приезжал к людям, требуется помощь, там живет бабушка пенсионерка. Я привожу ей продукты, а она — а вы этой поможете? Говорю, может, завтра приеду. Она: « Вы ей отдайте продукты, она больше нуждается, у нее двое детей, а я перетерплю как-нибудь». Говорю: «Да есть у меня еще, другим лучше не поедем». Даже отказываются от помощи, лучше им помогите, потому что там деточки голодают, а я перебьюсь, я уже старенькая.
Понимаете? И таких моментов много. Глядя мое видео, люди не видят другой стороны. Не видят, когда мне руки целуют, на колени падают.
— Государство должно помогать благотворителям?
— Да. Если существует проблема, государство должно эту проблему поддержать, реагировать. В случае обращения волонтеров насчет выделения помощи должны реагировать совместно. Пришел например, волонтер, человек доброй воли и сказал, что у меня куча заявок, много человек просят о помощи, я прошу об одном, затраты такие-то, у меня нет таких средств, давайте вот этому поможем, проанализируем ситуацию. Ну, а так —единственная помощь — не мешать.
Не мешать помогать. По крайней мере, я побаивался, была осторожность какая-то, как отреагирует государство на мою активность. Потому что можно отреагировать по-разному. Некоторые говорят, что ты помогаешь нам, то что не можем сделать мы, ты закрываешь окошечки и помогаешь людям. А есть еще другая точка зрения, ты всем помогаешь и показываешь всем, что мы ничего не делаем. Но по отношению ко мне только приветствовалась моя помощь. Не могу сказать, что у меня когда-то были проблемы.
В начале войны — да. Были ситуации и задерживали, и сейчас бывают ситуации — обстрел, а я тут с фотоаппаратом лажу — естественно проверить. Но меня уже знают. Я фотографиркю людей, которым помогаю, иногда разрушенные здания. А если ты попал под обстрел, естественно ты снимаешь обстрел, который происходит.
— К вас подходят военные, служба безопасности?
— Иногда военные… Никаких арестов, просто сопроводили для выяснения ситуации. Говорят, что если попал с кинокамерой, то сразу в подвал, избивают — нет такого. Я сколько раз попадал в такую ситуацию. Выясняли, почему я нахожусь здесь, по какой причине, проверили, многие знают про меня, потому что прекрасно видят, что я каждый день по линии фронта езжу, видят что я снимаю обстрелы, чтобы показать, что обстрел идет, что мы не нарушаем перемирия, а кто-то другой нарушает… Проверят, спросят, что снимаешь, да не вопрос, проезжайте. Я не являюсь журналистом, каким-либо блогером, обычное частное лицо, веду частную съемку помощи людям, все. Никакой привязки к местности и прочее.
— Что бы вы сами еще хотели сказать?
— Первое, всем политикам различных взглядов, все вместе соберитесь и прекратите войну. Чем больше она продолжается, тем больше страдает людей и тем больше недоверия. Какой бы не пришел политик, люди уже никому не доверяют. Не только вера, надежда — уходит все.
Второе. Я езжу каждый день и помогаю людям. Вижу — помогают люди из разных стран. Присоединяйтесь. Когда у меня были ситуации, когда у меня просит женщина несколько раз помочь, а у меня денег нет, нет пожертвований. Я думаю, что ж делать, она так просит. Думаю, да ладно, пусть подождет немножечко. А потом — зарплату получил, — да ладно потом доложу, получу от кого-нибудь. Только я помогу — тут приходят значительные пожертвования от людей. Хоп, как будто премия перепала. Все возвращается. Доброта возвратится. Если мы помогли человеку, доброта возвратится многократно. И самое главное, друзья, относитесь к людям точно также, как бы вы хотели, чтобы относились к вам. И тогда просто будет идиллия.
