26 марта в московском центре «Благосфера» пройдет конференция «Все вместе за разумную помощь», одним из спикеров которой станет Маша Баронова. Она недавно вызвала сразу два скандала — переходом из оппозиции на телеканал RT (но это скандал для любителей бессмысленной ругани), а главное — рассказом о планах проекта телеканала «Дальше действовать будем мы» и тезисом о том, что канал собирается собирать помощь прямо на руки просящим.
— Самое грустное в новости про Машу Баронову — не факт ее работы на RT (это меня не удивляет вообще), а то, что Russia Today в XXI веке призывает собирать средства на частные счета нуждающихся, чтобы обезопасить доноров от «мошенников», — заявил председатель совета благотворительного фонда «Нужна помощь» Митя Алешковский.
Признаться, «РР», как и другие коллеги, время от времени организует сбор адресной помощи героям публикаций, но никогда не делает из этого непрофильного действия принципа и при возможности работает с профессионалами сферы. Многое системное выросло из журналистских проектов, как, например, выдающийся «Русфонд» — из рубрики в «Коммерсанте»; но журналистика и благотворительность — все же разные компетенции.
Россия в сфере благотворительности вообще живет в нескольких «параллельных вселенных»: есть высококлассные, мирового уровня проекты, не только помогающие людям точечно, но и решающие социальные проблемы в целом, а где-то отмечаются дикость, непрофессионализм и глупость.
— Каждый раз, когда я вижу по телевизору историю о больном ребенке, мне сразу хочется пожертвовать, я не могу остановиться, — признается председатель правления фонда «Арифметика добра» Наиля Новожилова. — Хотя я пять лет занимаюсь благотворительностью и понимаю, что лучше жертвовать на раннюю диагностику или на обучение врачей, я все равно вижу историю в прямом эфире и не справляюсь с эмоциями. Только потом задаешься вопросом: «Почему я каждый раз с последствием борюсь, а не с причиной?» Но осознанности постепенно становится больше. Просто если заботиться о долгосрочных перспективах, фондам придется пожертвовать сегодняшней короткой эффективностью, быстрыми сборами.
Так что же, развивается у нас системная благотворительность, решающая социальные проблемы в целом, или мы на стадии случайных пожертвований на быстрые цели?
Фонды меняют страну
Нет никакого сомнения, что российская благотворительность и вообще российское активное общество прошли огромный путь и что сейчас как раз может случиться выход на еще более высокий уровень.
— Достаточно вспомнить, что было 10 лет назад, — говорит Мила Геранина, лидер проекта «Все вместе против мошенников» (благотворительное собрание «Все вместе»). — Благодаря фонду «Подари жизнь», благодаря фонду «Вера» и Нюте в России появляется паллиативная помощь. «Русфонд» создает регистр костного мозга, и за все время, пока собирали эту базу доноров, в России их появилось меньше 100 тысяч, а в Германии за тот же период — 8 миллионов. «Русфонд» из этих 100 тысяч в базе 13,5 тысяч сделал за последний год, а в этом году сделает еще 25 тысяч. Есть важные вопросы, на которые, возможно, у государства никогда не будет времени.
Митя Алешковский в разговоре с «РР» приводит три прекрасных примера:
— В 90-е годы 90 процентов детей умирало от лейкоза, сейчас 90 выживает. Спасибо фонду «Подари жизнь». Так просто! Это стало возможным благодаря тому, что они системно работают в этом направлении. Пять лет назад слово «хоспис» путали со словом «хостел» буквально все. А недавно президент подписал закон о паллиативной помощи. Это заслуга фонда «Вера». Это, безусловно, результат коллективной работы и поддержки простых людей. Это пример того, как голосование одним рублем в день приводит к изменениям на общегосударственном уровне.
При этом разные по происхождению части системной благотворительности часто плохо видят друг друга. Много системных проектов появилось из среды либеральной интеллигенции, многое было взято из опыта гораздо более развитой западной благотворительности, но общественники не всегда видели, как системные задачи решает церковь:
— Именно священник создал в России первый детский хоспис, именно церковь создала первый в стране центр для трудных подростков открытого типа как альтернативу тюремному заключению, именно церковь впервые открыла детский дом для детей с тяжелыми множественными нарушениями развития, именно церковь организовала для спасения от замерзания бездомных «Автобус милосердия», который стал прототипом для появления подобной городской службы. Этот список можно продолжать, — рассказывает пресс-секретарь Синодального отдела по благотворительности Василий Рулинский.
Сейчас про службу «Милосердие» знают все профессионалы сферы, конечно. В последние два-три года в России появилось более 100 церковных центров гуманитарной помощи, где нуждающаяся семья бесплатно может получить одежду, вещи, продукты, а беременные женщины и матери с маленькими детьми — коляски, кроватки, детское питание.
— Вы не представляете, насколько востребована эта помощь, особенно в маленьких городах и поселках, — говорит Василий Рулинский.
Каждый год в России появляется пять-шесть новых церковных приютов для женщин в кризисной ситуации. За последние восемь лет число таких приютов увеличилось с одного до 60, причем они расположены по всей стране от Калининграда до Петропавловска-Камчатского. Ежегодно появляется до 10 новых церковных проектов помощи наркозависимым.
Александр Гезалов, директор московского социального центра Святителя Тихона, автор повести «Соленое детство», сам бывший детдомовец, давний и системный борец с сиротством, рассказывает по просьбе «РР», как удалось изменить отношение страны к «казенному» детству:
— Длительная и системная работа с органами власти, взаимодействие со СМИ (многие журналисты иногда даже были более профессиональными в сфере, чем активисты) — и общественные организации поменяли свой вектор. В 90-е меня поливали грязью за то, что я, как они говорили, мешал помогать сироткам, в смысле учреждениям. Но теперь уже почти все знают, что детские дома — не то место, в котором должен жить ребенок. Для этого понадобилось двадцать с лишним лет: государство начало понимать, что детские дома — дорого, СМИ начали разбираться, а общественность усвоила, что помогать надо не учреждениям, а детям и семьям, многодетным и нуждающимся, разным. А в 90-е я собрал директоров детских домов и сказал: вас скоро не будет. Тогда не верили. Но большинства из них скоро не стало. Хотя остаются, конечно — недавно мне сказали: «у этого заведения (детский дом) спонсоры богатые». Лучше бы эти богатые спонсоры помогали семьям, усыновлению и попечительству.
По копейке с носа
Александр Гезалов, впрочем, не разделяет нашего оптимизма по поводу все большего взаимопонимания НКО и государства.
— Тот разлив российской благотворительности, который сейчас наблюдается, очень похож на то, что сейчас происходит с государством: все на ресурсах, а не гражданской или личной ответственности и активистах. Источник ресурсов — все чаще именно государство. Сфера благотворительности должна не дублировать государство, а указывать на нерешенные проблемы. Но, поскольку почти все огосударствились, то сами на себя указывать не могут, поэтому не решаются многие системные проблемы. В том числе добровольчество превратилось в обслуживающий персонал государства. Хотелось бы, чтобы гражданин сам решал, кому помогать.
Действительно, иностранные гранты как независимый источник помощи, важнейший еще в прошлом десятилетии, практически иссякли из-за законодательства об иностранных агентах и вообще из-за политических конфликтов. Замена была отчасти обеспечена Фондом президентских грантов и другими российскими грантодающими фондами, но для регулярной деятельности нужны независимые источники. И первый из них — конечно, деньги частных жервователей, простых людей.
Сейчас все больше и больше фондов и социальных проектов предоставляют донорам возможность оформить регулярное пожертвование в свой адрес. Выбирая такую опцию, донор соглашается с тем, что каждый месяц с его банковского счета будет списываться конкретная сумма пожертвования. В декабре 2018 года Фонд «Нужна помощь» запустил прорывную акцию #рубльвдень по сбору средств для благотворительных фондов по всей России.
— Мы проводили исследования, и оказалось, что только 2% людей в России жертвуют регулярно, — рассказывает Митя Алешковский. — Если у вас нет стабильного потока денег, вы не можете работать системно и эффективно. Чтобы решить эту проблему, мы запустили в прошлом году акцию, которая называется «рубль в день»… Запустили сайт, где любой желающий может оформить регулярное пожертвование размером всего один рубль в день, то есть 30 рублей в месяц, то есть 365 рублей в год. Человек может одним кликом выбрать любой из проверенных фондов… Мы увидели невероятный интерес к этой платформе: люди не думали, что можно так просто войти в благотворительность.
Даже такие грандиозные и масштабные организации, как православная служба «Милосердие», испытывают проблемы с финансированием. Вообще-то, по социологии, россияне довольно много жертвуют на церковь — казалось бы, откуда недостача? Но нельзя бросать развивающиеся проекты: если крупные жертвователи уходят из них, а ситуация в экономике остается тяжелой, сразу возникает дефицит.
— В прошлом году благодаря нескольким крупным пожертвованиям от физических лиц и компаний православной службе «Милосердие» удалось стабилизировать ситуацию и закончить год, не сокращая объемов помощи и не закрывая проекты, — говорит Василий Рулинский. — В этом году служба «Милосердие» по-прежнему нуждается в средствах. Но в последние годы идет развитие онлайн-благотворительности, эта возможность оказать помощь нуждающемуся в несколько кликов приводит к тому, что доля небольших массовых пожертвований в сборах НКО растет. А суммы пожертвований крупных благотворителей не увеличиваются.
Но ресурсы платежей населения еще далеко не исчерпаны, и Митя Алешковский указывает на то, как мало нужно для дела, если сбор платежей сделать простым и ясным:
— Мы финансируем паллиативную службу в Калининградской области. 28 лет в новой России дети умирали без обезболивания, без надежды… В прошлом году там паллиативная помощь появилась. Я не говорю, что это решит все проблемы. Но по крайней мере будут созданы условия для их решения. Для того чтобы паллиативная служба появилась, в целом там нужно 11 миллионов в год; на ту часть, которую мы финансируем (выездную службу и прочее) нужны 3,5 миллиона. Знаете, сколько это денег? Это если один процент калининградской области будет давать по одному рублю в день. Вы понимаете, насколько это тупо — что мы сидим и 28 лет ждем, что кто-то придет и поможет нашим умирающим детям, старикам, животным, нам самим!
Бизнес и социальные инвестиции
Но, конечно, бизнес-благотворительность и системы социальной ответственности корпораций у нас только строятся, и здесь полно ресурсов развития, когда по крайней мере у сотни-другой крупных компаний точно есть системные благотворительные фонды.
— Системная благотворительность — следствие понимания, что его деятельность зависит от человеческого капитала, — говорит известный IT-предприниматель, глава правления фонда Серафима Саровского Сергей Габестро. — Он не просто жертвует деньги, он создает институт, который начинает профессионально работать, как Фонды Олега Дерипаски, «Лукойла», Тимченко или, в конце концов, Фонд президентских грантов — он на другом уровне распределяет средства, используя и профессиональную экспертизу, и очень развитую IT-инфраструктуру, чтобы как можно больше НКО и активистов смогли получить поддержку. Перевод простой человеческой взаимопомощи в развитие: они становятся институтами развития.
— Но при этом законодательство не стимулирует компании к благотворительности и социальной ответственности, — говорит Татьяна Бачинская, исполнительный директор Центра развития филантропии «Сопричастность», главный редактор журнала «Бизнес и общество». — У нас была налоговая преференция — ее отменили. Вместо этого принят закон о меценатстве, но у него были сильные лоббисты, я была в комитете у Говорухина, это обсуждалось на Комиссии Общественной палаты по вопросам благотворительности. Закон неплохой, он направлен на поддержку учреждений культуры, прежде всего государственных. Но как же третий сектор?
С Татьяной Бачинской согласен и Митя Алешковский:
— У нас не существует налогового вычета для бизнеса за участие в благотворительности. А если бы власть дала компаниям возможность отправлять один-три процента налогов не в бюджет, а в проверенные НКО, при этом оставляя что-то себе, стимул однозначно появился бы! Представляете, если это будет нефтяная компания или газовая — это же огромные деньги. В Америке это больше 200 миллиардов долларов.
При этом вместо цивилизованных способов стимулирования компаний у нас часто процветают неформальные «просьбы» органов власти к фирмам поучаствовать в «благотворительности», что оборачивается даже не всегда коррупцией, а просто неэффективной тратой ресурсов.
Не работает почему-то и общественный стимул к росту корпоративной благотворительности: бизнес по-прежнему «виноват».
— По-прежнему преобладает очень негативное отношение к крупным компаниям, — говорит Татьяна Бачинская. — Надо уже это менять, люди решительно не знают о реальном добровольном вкладе компаний в общество. Очень много компаний из IT-сектора хотят быть социально ответственными и многое для этого делают.
Развиваются, хоть и медленно, и неденежные способы вовлечения бизнеса в благотворительность. Лидерский пример — «Добрый город Петербург» и его взаимодействие с торговыми сетями.
— У нас прекрасное взаимодействие с ресторанами «Пан Запекан»: мы организуем помощь нуждающимся многодетным семьям, отдавая им еду, которая сегодня не продана, а завтра уже не будет нужна, — говорит Александр Гезалов. — Все очень довольны. Но у нас еще мало умеют работать с нематериальными активами: например, договориться и бесплатно отремонтировать квартиру для многодетной семьи.
Важная часть системного роста денег в общественном секторе — корпоративная социальная ответственность (КСО). Ее практикуют крупные и транснациональные компании, потому что на Западе отчетность КСО необходима для всего, в том числе и для привлечения инвестиций. Локальные компании только учатся — но хорошо уже то, что процесс обучения начался.
— Недавно я открыла учебный план Финансовой академии, где училась сама, и увидела, что там появился такой предмет, как КСО (корпоративная социальная ответственность), — говорит Наиля Новожилова. — Еще три года назад его не было, а сейчас студенты сдают зачет по КСО. И это первый шаг — вуз объясняет начинающим специалистам: надо задумываться о социальной ответственности.
Вдруг в России начались развиваться фонды целевого капитала — эндаументы, механизм, который позволяет максимально снизить риски финансовой нестабильности — разворачивать деньги не с капитала, а с процентов с капитала.
В учебниках говорят о выдающемся эндаументе Гарварда и других крупнейших университетов, но мы полагали, что этот механизм работает в странах с избытком капиталов и развитой финансовой системой. Темой начал активно заниматься фонд Потанина, и есть уже множество прекрасных примеров. Сейчас в России порядка 200 эндаументов. В том числе несколько у Фонда помощи хосписам «Вера»; есть целевой «Фонда Развития Европейского университета»; очень успешен эндаумент у Физтеха. Есть и региональные — у фонда «Гражданский союз» из Пензы: выдающаяся организация, задающая пример многим. Фонд «Добрый город Петербург» тоже объявил недавно о создании своего эндаумента.
Профессионализация: кто за это заплатит
— Когда мы инициировали декларацию, то услышали такие вопросы от реально зарегистрированных благотворительных организаций: «А зачем нам сдавать отчетность о нашей деятельности?» — рассказывает Мила Геранина. —
Люди, которые приходят туда работать, не понимают, что мы определенный сектор экономики. И никуда не деться от того, что мы зарегистрированные юридические лица и должны действовать в рамках законодательства. Вот это противоречие — «Я хочу помогать, а вы меня в свои рамки загоняете» — у некоторых людей вызывает недоумение.
Непрофессионализм в сфере огромный. Люди готовы жертвовать на благотворительность, но не готовы — на расходы самих фондов и вообще профессионалов.
— Это очень серьезная проблема, — говорит Алешковский. — Потому что в нашем обществе укоренилось ложное представление, что сотрудники благотворительных фондов — это такая надбавка к помощи. А это не так. Мы и есть помощь. Посмотрим, например, на больницу и спросим: помощь — это скальпель, аспирин, анальгин… или помощь — это помощь? Даже уборщица в больнице — это невероятная помощь! Вы же не хотите лечиться в грязной обстановке…. Вот информация для тех, кто любит считать деньги: когда мы открыли сайт «Такие дела», мы в следующем же году собрали больше денег. У нас было 12 миллионов, а в следующем году стало 120 миллионов. Вот вам пример, как работает рыночный механизм: мы вложили деньги, собрали людей, построили инфраструктуру, и это позволило нам собрать в 10 раз больше денег. Стопор для системной благотворительности — это то, что люди думают, что они умнее. Нельзя знать все, иногда нужно доверять профессионалам. Вы не будете сами себе лечить инфаркт.
— Дилетантство очень мешает, — говорит председатель Ассоциации «Партнерство фондов местных сообществ» Борис Цирульников. — Фонд местных сообществ — это очень непростая модель, она строится на партнерском взаимоотношении во всех секторах гражданского сообщества, бизнеса и власти, требует очень большой отдачи. А имитаторы деятельности рассказывают, что все очень просто: задружись с властью, власть тебе будет давать субсидии, ты будешь раздавать, и вроде ты — фонд местного сообщества. Или задружись с большим бизнесом, стань корпоративным фондом, и ты вроде тоже фонд местного сообщества от имени корпорации.
Мила Геранина на простом примере показывает, что идея не платить профессионалам приводит к тому, что платят мошенникам:
— Почему для фондов сбор на улице неэффективен? Люди, которые называют себя волонтерами, каждый день в пользу организации ходят и собирают средства в электричках, на перекрестках. Наверное, это все-таки ложь, что эти люди действительно делают это безвозмездно, потому что они должны где-то работать и как-то добывать себе деньги хотя бы на еду. И эти люди не выглядят как очень хорошо обеспеченные, то есть наверняка не могут себе позволить заниматься этим бесплатно. Много раз СМИ и наши коллеги из сектора уже выясняли, что это совсем не волонтеры, что они получают за сбор денег на улице зарплату. Как правило, в виде процента — около 20% от собранных средств. Вспоминаем закон о том, что 20% может тратить благотворительная организация на административные расходы. А здесь так называемые волонтеры уже получают эти 20%, причем черными. Если бы они были оформлены в штат, нужно было бы еще добавить налоги. Этих «волонтеров» кто-то курирует — сотруднику тоже надо платить деньги. Мы уже настолько далеко вышли за 20%, положенные по закону, что если бы авторитетные фонды по таким схемам работали, они бы уже напрямую нарушали законодательство. Нормальные НКО действительно иногда собирают наличные, но исключительно на мероприятиях, в течение нескольких часов, о чем заранее часто предупреждают. На субботу-воскресенье человек действительно может оторваться от работы и поволонтерить, но не каждый день в электричке.
Председатель правления фонда «Арифметика добра» Наиля Новожилова рассказывает, что помощь детям-сиротам и семьям они начинали с точечных вещей, но скоро пришли к необходимости системной деятельности:
— Для нас пример системной благотворительности — наша попытка сделать так, чтобы в двух тысячах сиротских учреждений хотя бы кадры появились, которые могли бы профессионально заниматься своей работой. Сейчас у воспитателей обязанности есть, но как их исполнять — не очень понятно. Мы хотим, чтобы вузы выпускали людей, которые понимают, как заниматься воспитанием и подготовкой детей-сирот к взрослой жизни. Это путь очень длинный: сначала разработка профстандарта, потом разработка образовательного стандарта (ФГОС), потом процесс внедрения — и только потом само образование. Но мы уже сейчас, без профстандарта, можем запускать пилоты в университете. Например, с МПГУ запущена программа в бакалавриате, которая так и называется: «семейное воспитание». Ректораты нужно убеждать в том, что это тренд и подобные программы можно делать и для магистров.
Кооперация и сети
«Партнерство фондов местных сообществ» существует с середины 2000-х и объединяет множество полезных инициатив.
— У нас есть еще такой пример: создан альянс «Серебряный возраст», руководит им Татьяна Акимова, это фонд «Самарская губерния», — рассказывает Борис Цирульников. — Когда мы приезжали, у них была тема про старшее поколение, про «серебряный возраст», и сегодня практически все фонды ведут вместе с Татьяной программу, которую она придумала. Действенный обмен практиками. Другой пример — фонд «Добрый город Петербург», находящийся в Санкт-Петербурге; у них есть технология «Добрые города», и сейчас у нас все наши партнеры входят и в содружество «Добрых городов», помогают продвигать их. Помимо того, не только сами используют эту технологию, но являются еще и распространителями этой технологии. Фонд «Славный город Пенза», фонд «Гражданский Союз» развивают большую технологию, связанную с целевым капиталом, совместно с фондом Потанина. Олег Шарипков, директор пензенского фонда «Гражданский Союз», объясняет всем нашим эту технологию, передает ее. То есть многие тренды, которые сегодня существуют на социальном пространстве, продуцируются фондами местных сообществ.
И вообще ключевой перелом развития общественной сферы произойдет, когда конкуренцию за гранты, меценатов и жертвователей вытеснит кооперация, по итогу выгодная всем:
— Важно понимать, что не существует конкуренции в благотворительной среде, — говорит Алешковский. — Когда у нас есть два адресных фонда, которые работают как кошелек, они борются за рубль каждого из нас. Но когда у нас есть два фонда, которые влияют на системные вещи, тут уже неважно, кому вы пожертвуете свой рубль. Есть какие-то вещи, которые помогают всем. Например, фонд «Вера» занимается помощью хосписам, и неважно, кому вы пожертвуете деньги: «Вере» или самарскому хоспису. Если все организации будут получать больше денег, больше внимания, то всем остальным будет хорошо.
Медиа как система
— В Вологодской области прошла акция: по технологии питерских «Добрых городов» торговая сеть организовала благотворительное распространение продуктовых пакетов, — рассказывает Татьяна Бачинская. — И ни одно серьезное местное СМИ не написало и не показало. Реакция была такая: ни строчки бесплатно о мероприятии, которое может повлиять на увеличение продаж. Некоторые согласны были написать без упоминания компаний. Это прошлый век, дикость!
Мы на всех конференциях, где присутствуют СМИ и НКО, встречали жесткий конфликт. Стороны понять можно: многие местные СМИ унижены зависимостью и бедностью, а тут еще приходят представители крупных фирм и пробуют их «развести на добро» за бесплатно. Но и платить за «джинсу» и опубликованный сухой пресс-релиз тоже глупо: в сфере благотворительности, да и везде, по-настоящему работает только искреннее участие. А большинству НКО к тому же и платить нечем: фонды неохотно дают гранты на раскрутку проектов. Тупик?
На самом деле накапливаются успешные примеры поиска форм будущей системы медиа для настоящих крутых дел. Так, Агентство социальной информации давно и открыто для всех НКО занимается сбором и распространением информации, практик и профессиональной компетентности. «Такие дела» показывают пример того, как грамотно и мощно делать истории о благотворительности. «Благосфера» в Москве занимается системной кооперацией СМИ и НКО в том числе.
— Я считаю, что «Благосфера» — показательный пример того, какие площадки нужны для развития системной работы, — говорит Цирульников. — К сожалению, это недешевый проект, но очень необходимый для территорий; было бы здорово, если нашелся меценат, который помог бы растиражировать «благосферу» в крупные регионы.
«РР», не считая понятной задачи создания образцов крутых очерков и репортажей, в том числе о благотворительности, принимает участие в проекте «Я — Созидатель». Этот конкурс отмечает денежными призами и авторов историй, и их героев. Мы говорим о нем не в порядке саморекламы — это не очень удобно, — а для того, чтобы коллеги знали, что с нами возможно в этом кооперироваться, выигрывать раз в квартал и заодно обмениваться опытом.
— «Я — Созидатель» появился на свет из-за системной проблемы, — говорит Сергей Габестро, автор идеи конкурса. — Есть острый дефицит качественной коммуникации между СМИ и благотворителями. При этом есть общественный спрос на негативный контент. И что получается — страна в постоянном стрессе и непонимании себя? На каждом форуме НКО несколько раз в год высказывалась реальная потребность: «писать никто не хочет о нас», пробиться в СМИ невозможно. И мы, слава богу, с вами и сделали этот проект — соединили журналистов и блогеров с НКО. А дальше созидательная деятельность должна за счет возникновения новых инструментов, ИИ постоянно поддерживать, подсвечивать НКО. Если мы «двигаем» войну в Сирии и войну в соседнем государстве, то кого мы воспитываем?!
Но системные сдвиги, конечно, возможны в условиях широкой кооперации, когда не только благотворители, но и СМИ поймут, что сотрудничество важнее конкуренции, а крупные компании убедятся, что искренние отзывы эффективнее «джинсы». И, наигравшись в бессмысленную возню с плохим контентом, поймут: не только в благотворительности, но и в медиа нужно иметь дело с профи.
Где мы
Итак, мы видим начало сильного рывка в развитии общественного сектора в России, лидеры третьего сектора уже многое сделали. Но это, похоже, только начало пути.
— По некоторым направлениям еще ничего не сделано, — говорит Александр Гезалов. — Скажем, ПНИ и ДДИ — это тоже не те места, где должны находиться люди. Все-таки психоневрологические интернаты и детские дома — дикость. Какие-то изменения происходят, конечно. Санкт-Петербургская «Перспектива» открывает уже второй дом для сопровождаемого проживания. Но дело идет очень сложно. Сироты все-таки вызывают жалость, а тут люди с разными внешними психологическими и физическими проблемами… У нас все еще очень жестоко и брезгливо относятся к людям с особенностями.
В системе психоневрологических интернатов в России — 150 тысяч человек, все они в условиях пыточной тюрьмы.
— Многие НКО сталкиваются с закрытостью государственных социальных учреждений, в первую очередь психоневрологических интернатов, психиатрических больниц и детских интернатов для детей с психическими и неврологическими нарушениями, — говорит Василий Рулинский. — Кроме того, люди не должны жить в огромных домах социального обслуживания в изоляции от общества.
И это только одна из важнейших проблем, которую нужно решать. Все только начинается.
