Травля и позор

Сотрудник одного из ведущих московских вузов уже целый год пишет гадости в Твиттере про одного хорошего парня, журналиста и видеоблогера. Хороший парень пожаловался в Фейсбуке на травлю. Книжный критик написал все в том же Фейсбуке ругательный пост по поводу дебютного фильма одного известного сценариста. Сочувствующие режиссеру-дебютанту пришли к критику в Фейсбук и ругают его в ответ: наверняка у тебя на него личная обида. Что, девушку у тебя отбил? Слово «травля» не прозвучало, но его зловещий призрак уже замер на входе, гремит кандалами. Феминистка попросила компанию, занимающуюся косметикой, прислать ей бесплатный образец косметики. А она потом расхвалит этот образец у себя в Инстаграме. Компания отказалась, феминистка обнародовала эту историю, а над ней потом посмеялись половина Фейсбука и две трети Телеграма, сочинили сотню фотожаб и один отличный стих. Друзья феминистки (вернее, подруги) бьют в колокол: травля!

Ну и о литературе. Премия «Национальный бестселлер» всегда отличалась зашкаливающей открытостью: к примеру, она всегда публиковала рецензии Большого жюри, которое формирует шорт-лист. Среди рецензий и раньше встречались негативные, но в этом году организаторы собрали ударную команду ругателей, и производство злых отзывов поставлено на поток. Степень убедительности этих отзывов разная, но писатели неизменно обижаются в своих Фейсбуках, к ним приходят их друзья и поносят последними словами ругателей; потом ругатели наносят ответный удар, и так далее. Опозоривание оппонента, превентивное, опережающее контропозоривание оппонента и крик «травля» — все более и более распространенный опыт коммуникации. Возможно, это и есть та самая новая русская национальная идея, которую с 1996 года ищет Игорь Борисович Чубайс.

Дэвид Духовны

Мисс Подземка

Издательство «Фантом Пресс»

Артист Дэвид Духовны написал роман, который можно поместить в литературную палату мер и весов как эталонный нью-йоркский роман: «Примерно в 1815 году начали расширять Бродвей и собирались тянуть эту магистраль прямиком через его сад, но Бревурт продавать свою землю отказался. Вот почему Бродвей в районе Десятой и Четырнадцатой улиц искривляется к западу. Эмер много чего знала об истории Бродвея, поскольку заброшенный проект, над которым она работала много лет, был посвящен чужестранным богам в Нью-Йорке, ассимилировавшимся вместе со своими ассимилировавшимися иммигрантскими общинами».

Вячеслав Ставецкий

Жизнь А. Г.

Издательство «Редакция Елены Шубиной»

Редкий случай — в довольно скучном и лишенном света мраке нынешней отечественной прозы игра красок: роман, в котором перепридумана заново современная история Испании. То есть на самом деле разговор, конечно про Россию, Испания лишь метафора. Но все равно книгу стоит отметить: «Ему все казалось, что это происходит не с ним, что эти горящие каудильо и облитые кровью статуи — лишь донельзя затянувшийся кошмар, увиденный им в горах Сьерра-Невады, и изо всех сил цеплялся за это хрупкое ощущение, чтобы не сойти с ума и не дать толпе еще один повод для ее глумливого торжества».

Джеффри Евгенидис

Найти виноватого

Издательство Рипол Классик

Сборник рассказов одного из живых американских классиков (без преувеличения), лауреата Пулитцеровской премии Джеффри Евгенидиса, автора «Среднего пола» и «Девственниц-самоубийц», что, в данном случае, довольно важно. Тексты, попавшие в книгу в какой-то степени связаны с другими романами или рассказами, это, своего рода заметки на полях, которые разрослись до отдельных произведений. Впрочем, наверное, главное, что стоит сказать про эту книгу, так этот то, что она безупречно написана. 

Эрик Скотт

Свои чужаки

Издательство «Новое литературное обозрение»

Американский историк написал книгу о грузинах в советской истории: тут не только и не столько про Сталина — тут вообще про вклад как в политику, так и в культуру и, конечно, в кулинарию. Но, даже больше, автор рассуждает о важности роли диаспор в Советском Союзе; по сути, он предлагает новый подход к СССР, называя его «империей диаспор». Подход не бесспорный, уже встречавшийся в том числе и в отечественной историографии, но все равно любопытный.