Вы позиционируете свою музыку как «русско-цыганский уличный народный алкохардкор на душевных инструментах». Как появилось такое обозначение?
Все очень просто. Когда группа только появилась, мы сделали страницы в социальных сетях — там что-то нужно было про себя написать. И мы в своей театральной выпендрежной манере с молодой подачи это напридумывали. Мы не могли охарактеризовать свой стиль какими-то простыми словами: это не джипси-панк, не просто рок… Написали все что есть.
Ваш первый крупный концерт в составе группы был на «Дикой Мяте». Как вы себя тогда чувствовали?
Это была паника! Очень большая площадка для нас. Но проблема даже не в этом — раньше мы по отдельности выступали перед большим количеством людей в разных проектах. А тут Андрей Клюкин (генеральный продюсер фестиваля. — «РР») просто на своем доверии водрузил на нас такое бремя. Мол, парни, вы хотели — получите! Боялись этого доверия не оправдать. Это одно из тех выступлений, когда на сцене каждая секунда длится как год. Ты уходишь со сцены — и как будто вообще ничего не было. Ф-фух! Вот на этом адреналине все и пролетело.
«Дикую Мяту» называют самым комфортным музыкальным фестивалем. Чем он отличается от других?
Отличия на самом деле существенные. Я по работе ездил на европейские фестивали и могу сказать, что «Дикая Мята» максимально приближена к ним по уровню комфорта, по атмосфере.
Для артистов?
Для всех. В первую очередь для слушателей. Здесь по обе стороны ограждения — и на сцене, и перед ней — условия одинаковые. Это делает фестиваль уютнее, он действительно семейный. На него можно и нужно приезжать семьей. Я сам пробовал.
На пресс-конференции «Нашествия» вы говорили, что быть частью русского рока — неприятное звание.
Сейчас да.
Вы хотели бороться с «говнарством», но сами в интервью часто указываете на то, что вдохновение находите в алкоголе. Чем ваш посыл отличается от рок-тусовки?
Мы не призываем людей к каким-то глупым лозунгам, которые запросто берутся с полки. Там все очень поверхностно, невдумчиво, все ненастоящее. Мы поем о том, о чем реально думаем, о том, что происходит. И в довольно саркастичной манере.
Вы также играете в театре «Лицедеи». На сцене как музыкант вы ощущаете себя в роли хорошего клоуна?
Конечно. Я не то чтобы чувствую себя таким, просто музыкальная карьера — это естественное продолжение моей актерской профессии. Тут просто способ воздействия другой, а суть та же. Когда ты на сцене, что-то профессиональное срабатывает — ты не можешь себе позволить просто стоять. Тут уже против театральной природы не попрешь. Только если у тебя нет установки сдерживаться: ты стоишь, а все пляшут.
Одна из ваших татуировок — Чебурашка. Что он для вас значит?
Для меня это особенный персонаж. Я люблю этот мультик. Мы делали с товарищем татуировки, нам предложили сделать своих любимых героев, и он предложил набить Гамбита (персонаж вселенной Marvel. — «РР»), а я в противовес набил Чебурашку. Потому что это герой моего детства — я не верю, что у моего приятеля Гамбит действительно любимый.
В одном из интервью вы сказали, что ваши слушатели — это алкоголики. А если серьезно, кто они?
Наши слушатели — это все. У нас были истории, когда на концерт приходили бабушка, мама и ее дочь — три поколения. А про алкоголь — это самоирония. Это было сказано для тех людей, которые не чувствуют себя алкоголиками, а выпивают, чтобы расслабиться. Мы никогда не кричали, что мы жандармы морали. Мы все учились на эстрадном отделении. Наше дело — развлекать.
У вас должен выйти альбом. Как бы вы его охарактеризовали?
Это будет совсем другая работа, очень неожиданная для нас. Если раньше мы были просто самоироничными, то теперь будем объяснять, почему — и советовать всем вести себя так же.
Почему же вы были самоироничными?
Потому что нет смысла бороться с тем, что вокруг тебя есть! Нужно прийти, залезть в эту систему, понять, как она работает изнутри, разбираться, а не кричать: «вы плохие, пошли вон отсюда!». Мы так иронично ко всему относились, потому что мы тоже часть этой системы и того мира, который вокруг нас. Поэтому мы так поверхностны, легки — это тоже про нас, ведь мы поем про то место, где живем. А теперь будем еще и настаивать на этом.
У вас в песне «Время пришло» есть строчка: «Мы захлебнулись своей свободой». Это про вас?
Конечно, обилие выбора делает выбор невозможным. Тем более, в наше время этот выбор к тому же ненастоящий. Не мы его делаем, а нам говорят, из чего выбирать. А нам не хочется выбирать из того, что предлагают.
