В цирк или домой?
Оставшихся без матери медвежат с удовольствием берут зоопарки, подращивают в придорожных кафе, выкармливают цыгане и цирковые дрессировщики. В чем отличие Центра спасения Пажетновых? Все просто — мелкие потапычи, которым посчастливилось туда попасть, каждый год в начале осени возвращаются домой, в дикую природу, где живут отведенные им Богом 9 –18 лет и регулярно дают потомство.
Чтобы это стало возможным, медвежат растят по специальным алгоритмам: они не должны видеть людей, нюхать людей, ни в коем случае не должны привыкать к рукам и голосам людей.
Медвежат сначала спасают от смерти, потом подращивают, затем учат жить в лесу самостоятельно. Наконец, отвозят туда, где подобрали. Технология процесса, единственная в мире, разработана и опробована старшим Пажетновым, Валентином Сергеевичем, доктором биологических наук, заслуженным экологом России. Технология невероятная настолько, что половина из 25 живущих в России специалистов по медведям в нее не верят, а представители медвежьих питомников всего мира приезжают перенимать. Впрочем, алгоритмы, созданные Валентином Пажетновым, в адептах не нуждаются — за 28 лет Центр спасения медвежат-сирот выпустил в природу 229 самостоятельных, совершенно диких медведей. Не считая тех, что подрастают там сегодня.
Медвежий угол
До деревни Бубоницы, где проживают биологи и подшефные им медвежата, полсотни километров от городка Торопец. Но назвать их дорогой можно только условно. Сначала асфальт, который, кажется, бомбили, а дальше — грунтовка, не избежавшая той же участи. Впрочем, «киа спортадж» младшего из медвежатников, Василия Пажетнова, довезла нас до места меньше чем за час, лихо лавируя между выбоинами.
Деревня Бубоницы находится в настоящей глуши, в 500 километрах от Москвы. Вокруг болота, холмы, ельники, заболоченные и смешанные леса, а когда-то возделываемые поля заросли березкой и ивой. Да и сама деревня не настоящая, потому что бывшая. В 1984 году, когда ее нашел под свои медвежьи нужды Валентин Пажетнов, там оставался один жилой дом и еще пара брошенных. Это и было нужно — настоящий медвежий угол.
Валентин вместе с женой Светланой и двумя детьми поселился в одном брошенном доме, а в другом, стоявшем на отшибе, семья стала выхаживать медвежат. В год поднимали по 15, а то и по 20 косолапых. Через три года, в 89-м, Валентин при помощи друзей построил себе большой дом, в котором живет и сегодня. Дом, в котором родились внуки. На наличниках которого вырезаны медвежьи следы, а на стеллажах в прихожей расставлены шесть сотен фигурок медведей, подаренных гостями: биологами, охотоведами, специалистами по поведениюю....
— Я всегда говорю новичкам, что в нашем доме как в палатке, — посмеивается Валентин Сергеевич, 82-летний, седой, не крупный, но еще не снимающий руки с пульса медвежьего хозяйства мужчина. — Говорю: будьте как дома, вот холодильник, вот второй этаж, пользуйтесь, у нас так принято… Сначала стесняются, особенно иностранцам трудно дается, — но потом осваиваются и привыкают.
Охота на берлогу
Время любви у медведей в начале лета. Парами самец и самка не живут: 15–18 дней — и в стороны. Беременность длится полгода. Рожает медведица в берлоге, в конце января — двух, трех, реже четырех медвежат. Рожает их крохотными, 400-граммовыми, слепыми и глухими. Медвежата остаются беспомощными еще месяц. В конце марта мать выводит медвежат из берлоги, и, если не случается неприятности, не расстается с выводком до полутора лет. После этого медвежата сами ищут территорию, прокорм, ночлег….
Но неприятности случаются. К примеру, люди стреляют из ружей прямо в берлогу, в ничего не подозревающего зверя. До 2012 года (пока президент не подписал указ, запрещающий подобную практику) этот «замечательный» способ охоты был законным. Иногда во время охоты «на берлогу» люди заодно с медведицей убивают медвежат. А иногда медвежат не убивают, но гуманизм этот сомнительный, потому что без матери шансов выжить у мелких нет.
И охота далеко не единственный способ оставить медвежат сиротами. Лесоповал, проход по лесу тяжелой техники, буровые работы, — любая опасность может спугнуть медведицу. Сбежав, к медвежатам она уже не вернется. Спасти их смогут только люди, да и то если поспешат.
— У нас случай был, — рассказывал Василий Пажетнов. — Торопчанин Денис пошел гулять с собаками через озеро Соломенное, и собаки стали рыть в ивняке. Хозяин думал, что кабан, и не стал им мешать, а они отрыли берлогу. Выскочила медведица, собаки на нее напали, она убежала. Денис услышал в берлоге писк и тут же позвонил нам. Мы с отцом прыгнули в машину и как могли быстро поехали. Но не успели. Два медвежонка — один весил 415 граммов, другой 450, — замерзли. На улице было минус 15.
Сны о ПМЖ
Деревня Бубоницы сегодня, она же Центр спасения медвежат-сирот, — это добротный хутор на холме, похожий на фермерское хозяйство где-нибудь в Айове. Все сделано на совесть, все необходимое под рукой, но без излишеств. В центре большой сруб на две семьи: с одной стороны основатель, 82-летний Валентин Пажетнов с женой Светланой; с другой — его сын, в настоящее время руководитель Центра, 59-летний Сергей Пажетнов с женой Екатериной. Чуть ниже по холму дом сестры Сергея Пажетнова, Натальи, биолога-почвоведа. Наконец, еще один сруб без окон, который здесь называют берлогой и где живут, подкапливая силы, медвежата. Для полноты картины добавим туалет на улице, три автомобиля в центре двора (два небольших кроссовера и один пикап «тойота хеликс») и хозяйственную пристройку. А в стороне, за ручьем, — строящийся дом младшего медвежатника, внука Валентина и сына Сергея, 32-летнего Василия Пажетнова.
Еще два объекта, наиболее важные в деле питомника, то есть вольеры, из Бубониц не видны. Они в лесу, в полукилометре от хутора, куда не проникают шум и запахи людей. Вольер, который мне показали, размером 1,8 га. Лес внутри дикий, с упавшими толстыми елями, похожий на шишкинскую картину «Утро в сосновом лесу». Территория выходит с одной стороны на болото, с другой — на возвышенность. В центре два сруба: еще одна «берлога» и технический домик. По периметру сетка-«рабица», вчетверо толще и вдвое выше обычной, а вдоль забора протянуты провода устройства «электрический пастух» — для защиты медвежат от незваных гостей из леса.
В вольеры медвежат переведут через месяц. Поначалу разрешат выходить из «берлоги» на время, затем разрешат покидать домик когда вздумается, а затем откроют дверь в ограждении, и медвежата начнут выходить без присмотра. Но обязательно будут возвращаться, потому что с «берлогой» связаны прокорм, безопасность и комфортный ночлег. В августе-сентябре восьмимесячных медвежат, уже способных жить самостоятельно, погрузят в сон и отвезут на ПМЖ: либо туда, откуда забрали, либо туда, где необходимо увеличить популяцию. Выводок будет считаться успешным, когда медведи лягут спать.
Скотина и скотинники
По дороге в Центр спасения мне не терпелось спросить биологов-медвежатников об их отношении к охоте на медведя. Что думают люди, спасающие медвежат, о тех, кто делает косолапых сиротами? Я был почти уверен, что они разделяют позицию Джима Джармуша, замечательно выраженную в фильме «Пес призрак». И был неправ.
— Охота была, есть, и будет, — неожиданно отреагировал Василий Пажетнов. — Если охотник идет на медведя соблюдая закон, по правилам, с путевкой, с ружьем — это нормально. А если охотится «на берлогу» или стреляет из винтовки с оптическим прицелом и тепловизором, да еще с вышки, это не охота, а уничтожение! Надеюсь, настанет время, когда уничтожителей будут судить.
— Охота должна быть, — согласен с сыном Сергей Пажетнов. — Медведи должны на генетическом уровне бояться человека. Иначе людям не сдобровать. Медведи начнут выходить из леса и, например, убивать скот. Медведь, попробовавший корову, снова и снова будет искать это лакомство. Такие медведи называются скотинниками и подлежат отстрелу. С другой стороны, медведи, не боящиеся человека, становятся легкой добычей охотников.
— В середине прошлого века медведь еще был промысловым зверем, — подхватывает Валентин Сергеевич. — А я был охотником-промысловиком. Однажды меня наняли, чтобы отстрелить шестерых скотинников, которые повадились жировать на стаде, готовившемся для Норильска. Иначе в Норильске не было бы мяса. Я больше скажу — чтобы люди и медведи продолжали жить в гармонии, около 10% популяции в год должны отстреливать охотники. В России сегодня порядка 130–140 тысяч бурых медведей — больше не нужно. И еще один резон: только благодаря охоте у нас появилась возможность узнать особенности поведения диких животных и вывести эти знания на уровень науки.
— То есть вы спасаете медвежат, чтобы они потом стали добычей охотников?
— Во-первых, работа по спасению медвежат — это придаток к основной работе, изучению экологии и поведения бурого медведя, — все больше загорался Валентин Сергеевич. — Во-вторых, мы спасаем медвежат, потому что они не должны замерзать в лесу из-за действий людей. Мы ведь не только спасаем медвежат и изучаем их, но и рассказываем об этом. У нас есть биостанция «Чистый лес» в соседней деревне, где мы занимаемся просвещением детей и взрослых, организуем экскурсии и летние лагеря. Зло по большей части не в людях, а в их незнании, непонимании природы. Именно это мы стараемся исправить. Дети и взрослые, которым мы расскажем, что медведица рожает в берлоге в конце января, вряд ли когда-нибудь пойдут охотиться «на берлогу». Мы работаем в основном для того, чтобы люди понимали: рядом с нами есть мир, за который мы в ответе.
Геша, Кеша, Маша, Миша…
Медвежата-сироты в Центр спасения попадают со всей страны. Брошенок, как правило, находят егеря и звонят Сергею или Василию (о семье Пажетновых, оказывается, хорошо знают те, кому это необходимо). Иногда медвежат в Бубоницы привозит нашедшая сторона, но чаще Сергей или Василий сами едут за малышами на автомобиле — за 300, 700, 1200 километров. Привозят и начинают выхаживать — оставшись без матери даже на двадцать минут, медвежата могут подхватить воспаление легких.
Первые пять дней самые критичные — если удастся победить болезнь, не произойдет интоксикации, питомцы начнут пить коровье молоко, дальше с ними все будет нормально.
Сейчас в Центре подрастают 16 медвежат: Геша, Кеша, Дина, Чук, Гек и Герда, Молчун, Ворчун, Сава, Сева, Маша и Миша, Тора, Ленка, Шойга и Топтыгин. Они здоровы, спят и играют, им делают массаж живота вместо медведицы, чтобы хорошо какали, и кормят молоком и витаминами.
В два часа дня как раз время очередного кормления. Медвежата не должны взаимодействовать с людьми, привыкать к их запаху, голосу и рукам. Поэтому разговаривать внутри «берлоги» нельзя даже шепотом. Люди входят сюда в специальных костюмах, в сетчатых масках и перчатках. Но медвежата распознают запах даже сквозь костюмы, поэтому входить внутрь могут только трое: Сергей, Екатерина и Василий. Мне в порядке исключения разрешили наблюдать за процедурой из предбанника, метров с двух от двери в сруб.
На 1 апреля медвежата были размером со взрослого английского бульдога, только мохнатые и беспокойные. Кормят их пока что натуральным коровьим молоком, но скоро начнут добавлять детское питание, яйца, масло и другие ингредиенты. Сейчас же малышей только перевели от сосок к мискам. И хотя молоко в мисках у всех одинаковое, медвежатам кажется, что у соседа больше, жирнее, вкуснее. От зависти они начинают вести себя агрессивно, агрессия передается, и вот уже вся дюжина изо всех сил ревет, пищит и мяукает. Разбушевавшиеся малыши дрыгаются, крутятся, машут лапами, пытаются выбить миску из рук и отказываются есть.
Биологи берут по одному за шиворот, относят чуть в сторону от остальных и, преодолевая сопротивление, терпеливо пихают носом в миску. В какой-то момент молоко попадает в пасть, и медвежонок начинает жадно шумно лакать. Биолог (а ближайшим ко мне — Василий) старается не дать медвежонку отвлечься от миски и подливает молоко по мере необходимости.
Когда медвежонок выпивает около литра, его на полчаса сажают в большой деревянный ящик с вентиляционными отверстиями, чтобы немного успокоился. Остынет — переместят в игровую, где будет лазить по специальным тренажерам и взаимодействовать с товарищами.
— Не царапают друг друга? — спрашиваю у Сергея позже, вспоминая мощные когти воспитанников.
— Царапают, кусают и набивают шишки, — посмеивается руководитель. — Мы мажем раны йодом и зеленкой, иногда разнимаем, но запрещать медвежатам играть нельзя. Они должны расти как в природе.
На одно кормление малышей у троих медвежатников уходит час. Кормить нужно четыре раза в день.
— Сейчас уже легче, — комментирует Екатерина Пажетнова. — В феврале совсем маленьких кормили через каждые два часа.
А всего за прошлый 2018 год 8 медвежат съели 14 тонн каши и яблок, не считая молока.
Узнать этот мир
— Много разных причин, — отвечает на вопрос о выборе пути биолога-медвежатника Валентин Пажетнов. — Во-первых, знаменитый профессор МГУ Леонид Викторович Крушинский, руководитель лаборатории физиологии и генетики поведения, поручил мне провести работу по изучению формирования поведения у медведей. Во-вторых, сказался мой интерес к лесу и его обитателям — это у меня с детства.
Валентин родился в ростовском Каменске. Впервые проявил страсть к медвежьему делу во втором классе, когда жил в эвакуации в Ташкенте: перелез через забор, чтобы попасть в зоопарк и посмотреть на медведя. Нарушителя поймали, но вместо наказания разрешили приходить в зоопарк без билета, когда захочется.
В 13 лет у Валентина появилось собственное ружье. Вместе с двумя дядьями он уже регулярно ходил на охоту. На зайца, на птицу, мечтал пойти на волка. Волки таскали скот, считались вредителями сельского хозяйства. За волка колхоз давал барана, а охотничье общество в придачу платило 150 рублей за шкуру. Добыть волка считалось очень почетно.
— Мне было четырнадцать, когда я впервые участвовал в загонной охоте на волка, — рассказывает доктор Пажетнов. — Взрослые стояли на линии, а мы с приятелем загоняли на них зверя. И когда загнали, волк оказался худощавый, ободранный, а на шее у него висел целый ошейник из клещей. Ему явно жилось не сладко. Он был совсем не похож на волков из зоопарка. И все мои представления о вольной, свободной, отчаянной, княжеской жизни волков рухнули. Я понял: мы ничего о них не знаем! Мы не представляем, что звери постоянно выживают, что им трудно, а любая ошибка для них становится роковой. И я захотел узнать этот мир.
Нас куча, и никто не охотится
В 8 классе Валентин бросил школу и пошел в ученики столяра. Хотел научиться работать топором, чтобы в лесу легче выживать. Научился, получил 4-й разряд, но увидел кузницу и перевелся работать учеником кузнеца. Выучился на кузнеца и сварщика. Потом была армия, а после нее четыре года работы охотником-промысловиком в тайге, в Красноярском крае. За это время Валентин познакомился со Светланой и женился. А также понял, что для дальнейшего изучения природы не хватает образования.
Вернувшись в Ростовскую область, Пажетнов устроился наладчиком сельхозмашин и пошел в вечернюю школу. Окончил ее и поступил во Всесоюзный сельхозинститут заочного образования в подмосковной Балашихе, на специальность охотоведа.
— Позже тот же институт по той же специальности окончили моя жена Светлана, сын Сергей, его жена Катерина, внук Василий и внучка Эльвира, — смеется Валентин Сергеевич. — Так что видите, нас целая куча охотников — и никто больше не охотится!
После вуза Валентин устроился работать в Центральный лесной государственный заповедник научным сотрудником. Быстро дорос до директора. А в 1972-м получил в личное распоряжение 412-й «москвич» и разрешение ездить на нем в столицу, продолжать образование. В МГУ, на кафедре Крушинского, Пажетнов прослушал курс «Поведение».
Подарок леса
В 1975 году, узнав, что Валентин Пажетнов профессиональный охотник и может долгое время автономно жить в лесу, профессор Крушинский поручил выпускнику изучить то, что никому еще не было известно, — поведение медвежат в природе. А также подсказал необходимые приемы и методы.
— Лес сделал мне тогда подарок, — говорит биолог, глядя на литографию на стене «Преподобный Серафим Саровский, кормящий медведя». — Медведица в конце марта сбежала, оставив мне трех медвежат. Необходимо было проходить за ними два года, а я проходил два с половиной. Эта работа позволила нам понять, как выхаживать медвежат — надо ли их учить строить берлогу, отличать съедобное от несъедобного, чем кормить, как лечить, — и дала ответы на десятки других вопросов.
До 1984 года Пажетнов продолжал трудиться над монографией и умножать знания о медведях в заповеднике, но ему все больше хотелось продолжить работу вне охраняемой территории. В 1984-м, по подсказке знакомого егеря, Валентин Сергеевич заехал в деревню Бубоницы и остался в ней насовсем. Жизнь на хуторе, ко всему прочему, давала возможность выхаживать медвежат-сирот.
Сначала Центр спасения финансировался заповедником. Затем Российский фонд фундаментальных исследований выделил грант. А в 1996-м эстафету подхватил Международный фонд защиты животных IFAW.
В прошлом году из-за санкций Фонд вышел из России — теперь у медвежат появились проблемы с деньгами. Ряд российских компаний уже думает о спонсорстве. Но пока, если захотите помочь, наберите в поисковике «Центр спасения медвежат-сирот» — на сайте есть вся необходимая информация.
Такая мечта
К пяти пополудни биологи занялись неотложными делами. Нужно было съездить в соседнюю деревню за молоком, подготовить питание, убраться у медвежат, сделать им массаж, взять у них анализы для генетических исследований, а также провести работу по отслеживанию выпущенных в прошлые годы медведей: где они, что с ними.
— Вы знаете каждого медвежонка лично, любите их? — спросил я перед отъездом Екатерину Пажетнову, москвичку, переехавшую в Бубоницы по зову души и любви к мужу Сергею.
— Конечно, — улыбнулась Екатерина. — Это моя жизнь. Мы все их любим и различаем, у каждого из них свой характер: злой, добрый, наглый, ленивый, агрессивный… Но мы стараемся не привязываться, не проявлять нежности, чтобы не навредить. Ведь скоро расставаться. Медведи должны оставаться дикими. В начале осени они уйдут и больше не вспомнят людей.
— Знаешь, какое самое удивительное открытие сделал мой дед и которое упорно отказывается принимать научное сообщество? — рассказывал на обратном пути Василий. — Медвежат, родившихся в зоопарке, можно сделать дикими! Когда мать выводит медвежат из берлоги в три с половиной месяца, у них происходит «запечатление матери». Если дальше этих медвежат перевести в питомник, подобный нашему, и вырастить по нашим алгоритмам, они станут нормальными дикими медведями. Я сам провел несколько экспериментов. То есть все виды медведей (кроме белого), на сегодняшний день оставшиеся только в зоопарках, можно вернуть в природу. Я как раз готовлюсь провести образцово-показательный эксперимент по восстановлению алтайского подвида бурого медведя на территории Казахстана. Это окончательно покажет всему миру, что наша методика работает. И заодно станет моей кандидатской диссертацией.
Еще Василий рассказал, что медведи не сосут лапу в берлоге, что медведь растет всю жизнь, что мясо медведя вкусное, но есть его без санэпидемдиагностики нельзя, так как встречаются паразиты, черви, живущие внутри мышц. Рассказал, что больших, весом до полутонны медведей в природе практически не осталось, поэтому происходит недострел — охотники желают получить трофейную добычу, а стрелять в 200-килограммовых мишек им неинтересно.
Кстати, как оказалось, родившись Пажетновым, не обязательно посвящать себя медведям. У Сергея Пажетнова пятеро детей от первой жены, но только Василий и его сестра Эльвира работают с медведями — остальные нашли себя в других сферах. Теперь Василию очень хочется, чтобы его трехлетний сын, Василий-младший, тоже стал медвежатником и продолжил дело династии, но выбор будет за последним.
Этой осенью, когда 16 медведей будут выпущены в природу, Василий хочет съездить во Владивосток на автомобиле. Такая мечта.
Они — это мы?
Представьте себя неграмотным земледельцем, живущим без электричества, телевидения и интернета. В заваленной снегом деревне, возле которой бродят гигантские медведи со сложными характерами. Станет понятно, почему наши предки обожествляли медведей, тотемизировали их и включали в сказания — процесс интуитивный.
А вот современной самоидентификации с медведем и использованию косолапого в качестве символа России мы обязаны Западу. А именно барону Сигизмунду Герберштейну. В своих «Записках о Московитских делах», о событиях 1526 года, барон писал: «…Медведи, подстрекаемые голодом, покидали леса, бегали повсюду по соседним деревням и врывались в дома; при виде их толпа поселян убегала от их нападения и от холода погибала вне дома жалкою смертию…»
Позже рассказ Герберштейна повторили многие западные сочинители. В результате медведь послужил обозначением Руси на одной из первых карт Северной Европы, а часть европейцев до сих пор думает, что медведи чувствуют себя на наших улицах как дома. Следом и сами мы, привыкшие равняться на Европу, почувствовали себя «медведями». Но оправданна ли аналогия? Могли ли события, описанные Герберштейном, происходить на самом деле?
— Нет, не могли, — уверен Сергей Пажетнов. — Но узнали мы об этом сравнительно недавно. До того как отец изучил бурого медведя, о нем было известно очень мало. Никто не знал, чем питается медведь, как строит берлогу, какие у него особенности полового, социального, оборонительного поведения….
Как рассказал Сергей, его отцу и матери, Валентину и Светлане, на основе многолетних исследований удалось установить, что в рацион медведей средней полосы входит более ста компонентов: ягоды, орехи, злаки, корешки, листья, плоды и так далее. При таком обилии пищи, каким бы засушливым и неурожайным ни выдался год, медведи в наших краях все равно наберут к осени необходимый вес и лягут спать.
Медведя не накопившего жира для спокойного сна в берлоге называют шатуном. Шатуны на самом деле опасны для всего живого, включая людей, но встречаются они в Сибири и на Дальнем Востоке, да и то довольно редко.
Так что, если барон Герберштейн не доехал в 1526 году до Ямала и Таймыра (что вряд ли), никаких нападающих на деревню медведей он видеть не мог. Просто соврал для красного словца. И получается, что медведи — это совсем не мы. Или все-таки мы?..
– новый журнал для тех, кто развивает Россию.