— Вы говорили, что порой слушаете даже русский рок. Что сейчас играет у вас в наушниках?

— Удивительно, но сейчас я все больше слушаю джаз. Возможно, потому что стал меньше его играть. Десять лет назад я играл в биг-бэнде Игоря Бутмана, и джаз занимал в моем плейлисте большое место. Сейчас я пытаюсь миксовать разные стили. У меня бывают периоды, когда я не могу слушать джаз вообще. И тогда я слушаю все, что угодно: фанк, соул, какую-то поп-музыку.

— Кого слушаете?

— Ой, да всех. Мой любимый трубач — Фредди Хаббард. Буквально сейчас слушал Херби Хэнкока. Особенно его альбомы 70-х годов, фанковые такие, джаз-роковые. Трубач Уинтон Марсалис, The Brecker Brothers.

— Вы часто слушаете молодых музыкантов на конкурсах. Кто-то из них вас поразил?

— В нашем жанре встречаются молодые гении, которые играют очень зрело и интересно. Но все-таки джаз — это импровизация, а импровизацию я люблю сравнивать с чувством юмора, потому что и то и другое — это абстрактное мышление. Чувство юмора ребенка отличается от чувства юмора взрослого, для ребенка смешно, когда кто-то упал и, желательно, чтобы еще при этом попал лицом в лужу. Импровизация, повторюсь, — это абстрактное мышление, оно очень редко бывает развито у молодых людей. В моем жанре молодые музыканты — это, как правило, все же 30+, редко бывает 20+.

Джаз — это как жизнь. 15-летнему человеку редко есть что сказать такого, чтобы нас удивило, как глубоко это сказано. Все будет на поверхности. Приведу пример: Александр Сергеевич Пушкин — блестящий поэт, но ведь глубина у него появилась с возрастом, когда его друзей-декабристов отправили на каторгу. А до этого его интересовала кружка, «сердцу будет веселей» и любовь. Это прекрасно, но для того, чтобы говорить о любви по-настоящему, человеку нужно пройти через страдание.

— Но у Лермонтова и в юном возрасте получалось писать глубоко.

— Ну, Лермонтов участвовал в войне, а война — такая вещь, которая ни для кого не проходит даром. Это нам по кино кажется, что все легко: аксельбанты, шашки, кони. А война — это всегда ужасно. Поэтому, конечно, у него глубина есть. Она может быть у кого угодно, у пятилетнего ребенка, который видел нечто страшное.

— Один из ваших альбомов называется Point of view («Точка зрении»). Что вы хотели этим альбомом заявить?

— Само это название довольно часто используется джазменами. В джазе иногда повторяются названия альбомов, композиций, это нормально. С одной стороны, это был легкий троллинг. С другой, это была наша совместная с пианистом Антоном Барониным точка зрения, потому что мы старались сделать альбом на грани джаза, классики, импровизации, хулиганства и чуть-чуть здорового аферизма. Сейчас я бы, честно говоря, переписал часть этого альбома, но 2-3 удачные композиции там есть.

— По вашим интервью у меня сложилось впечатление, что в джазе есть что-то от буддизма. Это так?

— Безусловно. Джазовая импровизация — это свобода разума. Для того чтобы это были не заученные фразы, должно быть абсолютно медитативное состояние. По большому счету, и восточные практики, и джаз — это то состояние, которое ты проводишь через себя. Я вообще считаю, что джаз — это йога чистой воды.

— Вы как будто противопоставляете себя джазовой среде: татуировки, спортивная форма. Чувствуете себя бунтарем?

— Я никогда не хотел принадлежать к какой-то группе — социальной, философской, этнической. Я за содружество индивидуальностей. Мне странно, когда люди надевают футболки с изображением джазовых музыкантов и думают, что теперь они принадлежат к сакральному сообществу, в которое не вхожи другие. Мы живем в XXI веке, когда человек может выглядеть, как он хочет, и заниматься, чем он хочет. Раньше все были одинаково плохо одеты, а сейчас все хорошо одеты, но тоже одинаково. А я люблю, когда внешний вид — отражение нашего внутреннего мира.

— У вас скоро планируется концерт в филармонии и выступление на фестивале «Усадьба Jazz». Что это за концерты?

— Особенный концерт у меня планируется 1 июня в Московской филармонии. Это первый фестиваль, который сделали я и моя команда. На каждом концерте мы боремся за свою публику. Ты должен не просто удивлять, и ты не можешь каждый раз выводить лошадь на сцену или надевать пионерские шорты. Люди приходят получать эмоции. Если ты дал яркие эмоции — они придут опять. И я стараюсь давать эмоции.

Фестиваль «Усадьба Jazz» в Москве в этом году пройдет уже в 16-й раз, и я выступлю в большом составе Eilenkrig Orchestra в первый день фестиваля на одной сцене с Нино Катамадзе и The Cinematic Orchestra.

— Есть теории о том, что в искусстве все истории уже давно рассказаны. Вы согласны?

— Мне вообще кажется, что история одна. Это история про жизнь. Мы рождаемся на вдохе, а умираем на выдохе, а между ними — жизнь.