Ваш центр существует несколько лет. Вы с самого начала планировали создавать открытое пространство, или такая идея возникла из-за участившихся случаев домашнего насилия?

Я думала о том, чтобы в первую очередь информировать людей о проблеме. Я не разбиралась в теме так хорошо, как сегодня, и мне казалось, что если рассказать об уже существующих организациях и местах, где помогают жертвам насилия, если привлечь к кампании звезд и СМИ, этого будет достаточно. Но потом оказалось, что в Москве действительно нет ни одной организации, куда пострадавшие могут просто прийти сами. Стало понятно, что нужно предоставить такое пространство.

Насколько важно и реально для человека, который оказался жертвой домашнего насилия, именно самому прийти туда, где его выслушают?

Наша исключительность в том, что под одной крышей есть и юрист, и психолог. К нам не идут только за юридической помощью или только за психологической. Помимо этого, мы в Москве сейчас запускаем первую постоянную группу поддержки — хотим, чтобы образовалось сообщество женщин, которые будут еще и помогать друг другу. Пока что у людей просто нет возможности увидеть человека, который столкнулся с такой же проблемой и справился, взять его за руку. А такая поддержка порой даже важнее, чем помощь психолога или юриста.

Тяжело ли жертвам довериться не подруге, не родственнику, а психологу из центра?

Есть немало женщин, которым как раз близкие друзья и родственники говорят: «Сама виновата». Порой именно сотрудники нашего центра первыми сообщают женщине о том, что она не виновата, что она имеет право обратиться за помощью. Но, конечно, если человеку достаточно поддержки со стороны окружающих, если нет финансовых сложностей и проблем с коммуникацией, чтобы справиться, — это прекрасно. В Москве живет 12 миллионов человек. Если верить Росстату, насилие происходит в каждой пятой семье. Естественно, мы не можем физически помочь каждому. Если к нам придет даже малая часть потерпевших, работы уже будет более чем достаточно.

Человек может прийти просто так, безо всякой записи?

Конечно, это и есть ключевой момент. Мы работаем без записей, без бумажек. Часто человеку нужна не столько даже помощь, сколько возможность просто сесть и осознать, что он находится в том безопасном месте, где готовы его поддержать. А потом уже вместе с нашими специалистами мы придумаем план работы в зависимости от ситуации. Может ведь быть и наоборот: человек узнает, что в его семье никакого насилия, оказывается, нет.

А если человеку некуда пойти и он придет к вам с вещами — что тогда?

Мы не предоставляем убежище, это не входит и не будет входить в нашу задачу. Наша задача — связать человека с нашими коллегами, которые могут в зависимости от ситуации разобраться и помочь. Если речь о человеке с московской регистрацией и есть документально подтвержденный факт побоев, можно отправить потерпевшего в городской кризисный центр. Это эффективное решение, но дело осложняют бюрократические процедуры, поэтому многие так и не получают необходимой помощи. Скорее всего, мы направим того, кто к нам обратился, в негосударственный кризисный центр, с которым поддерживаем дружественные связи, и попытаемся понять, надо ли человеку прятаться или ему нужно просто где-то побыть в безопасности, не ожидая нападок.

Вы акцентируете внимание на том, что адрес вашего пространства остается открытым, хотя это риск. А в чем риск?

Может прийти агрессивно настроенный человек, который будет требовать, чтобы ему, например, вернули как собственность его женщину. Или заявит, что специалисты нашего центра разрушили его семью. Не стоит забывать, что наше пространство имеет непосредственное отношение к фем-тематике, и все наши сотрудницы, естественно, придерживаются профеминистских взглядов. Такие люди из власти, как Милонов, тоже любят удивлять… Мы их всех ждем в гости — если что, у нас есть программа и для них, но просто не хотелось бы тратить на них свое время.

Вы планируете делать программу не только для жертв насилия, но и для агрессоров. Как это будет работать?

Это будет первая программа такого рода в Москве. Здесь вот какая проблема: если мужчины не платят за психотерапию, они не воспринимают ее всерьез. Потому очень важная часть любой психотерапии — именно финансовая основа, иначе человек обесценивает слова специалиста и может в любую секунду сказать: «А я завтра не приду». И методичность рушится. Нам сейчас нужно понять, сколько мужчин готовы проходить программу, чтобы сохранить отношения, возможен ли групповой формат, который, естественно, будет бесплатным, или мы будем проводить индивидуальные занятия. В любом случае речь не идет о прибыли для нашего центра — просто мы хотим, чтобы это не обесценивалось. Нет никаких сомнений, что к нам сразу не выстроится очередь из мужчин, которые хотят себя перевоспитывать, но мы будем делать все, что в наших силах.

Какова вероятность, что агрессор пойдет за психологической помощью туда, где от него пытаются спрятаться?

У нас все-таки не пытаются спрятаться от агрессора. Официально мы называемся центром по работе с проблемой насилия — это не кризисный центр, не центр помощи пострадавшим, не центр помощи женщинам; мы работаем с проблемой. Если к нам пришла женщина, которая считает возможным вести диалог с мужем, мы должны дать ему шанс. В некоторых странах суд может заставить абьюзера проходить реабилитацию. Израиль вообще хвастается тем, что у них на 95% эффективны курсы, где мужчины временно погружаются в заботы по дому: стирают, следят за детьми, а параллельно работают с психологом — то есть пересматриваются гендерные роли. У нас пока ничего подобного нет. Но мы хотя бы попробуем, потому что нередко семьи можно спасти, а насилие происходит по той причине, что люди не считают это насилием. Потому что они заложники поколенческого паттерна, то есть воспроизводят модель семьи, которую видели в детстве. Если мы сможем это объяснить, это уже победа.

К вам обращаются мужчины?

Такой случай был далеко не один. Во время выступления на публичных площадках ко мне несколько раз подходили мужчины и говорили: «У меня есть знакомый, который столкнулся с насилием, дайте, пожалуйста, контакты специалистов». Не раз писали мужчины, которые сталкивались с насилием со стороны мужчин в том числе — это могли быть папы или старшие братья. Психологическое насилие со стороны женщин, о чем у нас очень любят шутить в телеэфире, как-то нам не встретилось пока, хотя мы никому не отказали бы в помощи.

Вы хотите развивать «направления равного консультирования». Что это такое?

Поддержку женщинам будут оказывать волонтеры, которые сами в прошлом были жертвами насилия. В Питере почти в каждом районе есть кризисный центр, а в Москве ситуация гораздо хуже, чем в регионах: мы отстаем даже от Ростовской области, например. Мы открыли возможность для психологов обучиться у нас работе именно с жертвами насилия; прошло два дня, и люди даже обижаются на нас за то, что им придется ждать следующего набора — желающих слишком много. У нашего центра пока еще смешной уровень финансовой поддержки. Недавно мы получили свой первый грант на полгода, который позволяет оплатить аренду и раздать минимальные зарплаты сотрудникам. И пока мы можем оплатить нашему психологу только один день в офисе, поэтому появилась идея набрать психологов-волонтеров, у которых есть желание или потребность помочь тем, кто столкнулся с насилием. С октября мы сможем перейти на ежедневный режим психологической помощи.

Вы можете поддержать центр "Насилию.нет" и оформить разовое или ежемесячное пожертвование по сссылке https://nasiliu.net/podderzhat/