Литературные медведи

Одна из составляющих работы редактора — беседы с потенциальными авторами. Раньше авторы приходили в редакцию лично, потом стали писать электронные письма, а в наш век разговор с авторами протекает в разнообразных мессенджерах. Задача автора — уговорить редактора напечатать его текст или хотя бы принять на него заявку, цель редактора — оценить по юзерпику и первым словам степень вменяемости потенциального коллаборанта. И вот беседую я с достаточно опытной журналисткой, я читал ее тексты, она ведет разговор уверенно и разумно, никаких очевидных безумий вроде обращения «Доброе время суток» (аргументированный повод прервать общение с автором) или «Добрый вечер, Михаил» (еще один аргументированный повод прервать общение с автором, по крайней мере в моем случае). Слово за слово, девушка мне пишет: «Критика умерла, вместо нее теперь книжные блогеры». Тут я искренне удивился. Нет, с одной стороны, я и сам рад поплакать над тем, что критика — такая, какой она была в 90-е и даже в нулевые, то есть большие глубокомысленные рецензии на новинки, — исчезла из СМИ и загнана в гетто толстых журналов и аналогичных им сайтов. А все, кто сейчас называется критиками, включая вашего покорного слугу, — строго говоря, обозреватели. Но вот почему же критиков заменили блогеры? Это прямо загадка. На мой взгляд, тех блогеров, которые могли бы заменить критику, просто не существует. Нет, конечно же, блогеры есть, они пишут посты в Телеграме и на своих собственных сайтах, дублируют свои тексты в Фейсбуке, организуют премии и получают собственные профессиональные награды; среди них есть талантливые блогеры, а есть просто блогеры. И их удельный вес все выше. Вот только они в реальности обычные критики. Которые публикуются как в традиционных СМИ, так и на новых платформах. Которые просто решили называться по-новому. А могли бы называться и литературными медведями.

Мишель Уэльбек

Серотонин

Издательство Corpus

Книга для тех, у кого консервативный вкус и привыкание к романам Уэльбека — то есть для тех, кого не смущает, что «Серотонин» как две капли воды похож на все предыдущие тексты живого французского классика; и для тех, кто любит консервативные отношения между полами, любит старую добрую консервативную Европу наций, а не космополитичный Евросоюз. Главный герой не занимается примерно ничем, только рефлексирует, а вокруг горят комбайны, гибнет французское сельское хозяйство и бродят испанки в коротких шортиках.

Майкл Ондатже

Военный свет

Издательство «Эксмо»

Послевоенный Лондон. Родители двух детей-подростков уехали на край света по работе и бросили их на попечение какого-то подозрительного типа. Куда они поехали? Зачем? Работать? А что у них за работа? А чем они занимались во время войны? А что это за странный тип и что его с родителями связывает? А чем он занимался во время войны? Вопросов тут долгое время будет больше, чем ответов, но главное в этой книге, конечно, чувство детской брошенности и холода, которое Ондатже использует в своих романах в качестве главного козыря уже не первый раз.

Александр Иличевский

Чертеж Ньютона

Издательство «Редакция Елены Шубиной»

Свежая книга Александра Иличевского, как и в случае с Уэльбеком, рассчитана на преданных читателей, которые нового романа ждали давно, причем ждали совершенно конкретных вещей: рассказчика, который подозрительно похож на самого Александра Иличевского, но все-таки не он; рассказов этого рассказчика; путешествий главного героя. Дождались: «Дальше пошли пешком, любуясь слепящими горами, словно отставленными солнечным светом одновременно и в непомерную даль, и в пристальную из-за прозрачности воздуха близость. В полдень зашли в домик к пастухам, где Аюко-Ящерка принялась фотографировать хозяйку, что крутила за столом ручку сепаратора, подливая в него молоко из помятого бидона».

Джонатан Франзен

Конец конца Земли

Издательство Corpus

Сборник эссе Франзена: как писать эссе; какой плохой Трамп; про птиц (Франзен не только великий романист, он еще и великий орнитолог); наконец десять правил романиста, среди которых есть и такие: «Читатель — друг, а не противник и не зритель». Или — «Автобиографическая художественная литература в наичистейшем виде требует наичистейшего вымысла. Никто еще не написал ничего более автобиографического, чем Кафка в “Превращении”». Или: «Интересные глаголы редко бывают очень интересны».