— Михаил, практически в каждом своем спектакле вы работаете с документами. Как появилась идея сконструировать на основе документов дополненную реальность о расстреле царской семьи?

— Евгений Витальевич Миронов увидел «Чука и Гека» (спектакль Патласова, соединяющий рассказ Аркадия Гайдара, дневники писателя и документальные свидетельства репрессированных и прошедших сталинские лагеря. Спектакль получил национальную театральную премию «Золотая маска» по итогам сезона 2016–2017 года. — «РР»). А в Театре Наций как раз делали театральный сериал «Красное колесо» (спецпроект к столетию Александра Солженицына по роману-эпопее «Красное колесо», посвященному исследованию истории России, — от февральской революции до начала девяностых. — «РР»). Кроме того что Евгений Миронов сыграл Ленина в «Красном колесе», он сыграл его еще и у Владимира Хотиненко в сериале «Демон революции» и фильме «Ленин. Неизбежность», и был, что называется, «в материале».

Миронов и инициировал нашу встречу — спросил, что я исследую, рассказал об этой теме. Затем мы нашли одного из судмедэкспертов, Сергея Никитина, и следователя Владимира Соколова, который вел дело расстрела царской семьи в девяностые. Кроме того, оказалось, что очень много материалов есть в открытых источниках. Так все и закрутилось. Около года мы работали с текстами — собственно, большую часть времени потратили на перепроверку фактов в архиве и музеях. Затем все превращали в видео, которое снято по довольно специфической технологии.

— Что это за технология?

— Был фотограф и изобретатель Сергей Проскудин-Горский (о нем снят фильм Леонида Парфенова «Цвет нации». — «РР»), он первым стал снимать цветные фотографии, снимал в том числе царскую семью. У самой семьи Николая II были фотоаппараты, и они много снимали. Наш видеограф придумал систему, как с помощью старинной оптики реконструировать эти фотографии, предложить зрителю индивидуальный опыт взаимодействия с этими фотографиями и их авторами. Зритель получает очки и наушники и погружается в виртуальное пространство, которое выглядит как шахты, — вообще визуальный ряд крутится вокруг образа захоронения царской семьи. Герои же обращаются напрямую к зрителю — главным смыслом работы было проговорить и озвучить те документы, которые есть в нашем распоряжении. А есть довольно много — сохранились дневники Николая и Александры Федоровны, сохранились письма их дочерей. Интересно было исследовать, кто их окружал в эти дни. Рабочие; те, кто приводил приговор в исполнение, — можно назвать их палачами; охранники…Так, один из охранников говорит, что хотел, чтобы Романовы убежали, — он был меньшевиком. Этот момент истории страны достаточно хорошо задокументирован, но, когда я, например, показал фрагменты материала артистам на гастролях, они удивились: «Неужели это все правда?». Есть некое клишированное представление об этом моменте в нашей истории. А история эта была разной, она состояла и из мелочей, из разговоров на перекурах… Мы искали и светлые моменты этого периода: в Тобольске, например, у царской семьи был домашний театр, они никогда прежде не проводили столько времени вместе. В Екатеринбурге уже этого всего не было — Николай с семьей жили в информационной блокаде, им запретили пользоваться фотоаппаратами. Нам было важно показать Тобольск как дом свободы, а Екатеринбург — как дом «особого назначения».

— Коллеги мне рассказывали, что вы успели поработать следователем до того, как стали режиссером.

— Это не так. Я учился на юриста и проходил практику в следственном отделе. Но да, у меня есть юридическое образование, затем уже я получил режиссерское. И моего первого образования хватает, чтобы понимать, как устроено уголовное дело.

Способ разбора дела, объект преступления, субъект, мотив — это все я понимаю. У нас были допросы белых следователей, воспоминания, было само уголовное дело, которое до сих пор не закрыто, — но в сегодняшний этап его развития мы не лезли.

— Два года назад фестиваль «Территоририя» привозил мультимедийную выставку Робера Лепажа «Ночь в библиотеке», ее курировал как раз Евгений Миронов. Это был спектакль визуальной реальности, там использовалась технология Видео 360°, благодаря которой можно путешествовать по библиотекам мира, надевая наушники и очки — а в реальности ты сидишь в зале за библиотечным столом. Правильно я понимаю, что «Я убил царя» — технологически похожая история, и тем, кто покупает билеты на «живого Миронова», — не к вам?

— Да, технология работает по тому принципу, о котором вы говорите. Наш проект — VR-инсталляция, Евгений Миронов будет в ней присутствовать. Но вы правы, все это будет происходить в дополненной реальности. Это эксперимент для современного театра; в кино VR использовали, в инсталляциях. Мне кажется, если вшить в эту технологию сюжет, то она может раскрыться как вид искусства. Для нас важна хрестоматийность документов, нам хочется, чтобы их услышали. Поэтому технологии используются не для того, чтобы добиться вау-эффекта у зрителей. Кстати, видео будет дублироваться документами, и зритель нас сможет перепроверить. Есть масса нюансов: например, в дневниках Николай писал даты по старому стилю, а Александра — и по-старому, и по-новому. И если зрители увидят какую-то неточность и укажут на нее — мы готовы к диалогу.

— То есть вы хотите исследовать еще и зрительское восприятие этой истории?

— Да, мы ведем анонимную статистику — куда зритель вернулся, где пошел дальше. Нам важно обработать зрительский опыт и оптимизировать эти данные. По сути, спектакль — это мобильное приложение, которое можно будет дорабатывать.

— Тогда вы легко его сможете вывезти — и в Екатеринбург, и в Тобольск, например.

— Да, эту работу легко вывезти чисто технически, поэтому я надеюсь, что мы сможем показать ее в этих городах. Тем более что в момент, который мы показываем в спектакле, политическая карта России была не такая, как сегодня, у каждого региона было свое представление о большевиках и революции.