В октябре на одном из рядовых совещаний ассоциации «Глобальные университеты» министр образования и науки РФ Ольга Васильева заявила, что единственным эффективным способом выполнить президентский указ о вхождении пяти российских вузов в топ-100 мировых рейтингов университетов (известный как проект «5–100») является сокращение участников проекта — с нынешних 21 до 6 (см. «Не надо друг другу лукавить» на стр. 37). На практике это означало бы, что кроме университетов Москвы и Санкт-Петербурга в стране остался бы только один региональный участник проекта «5–100» — Новосибирский госуниверситет, а в Сибири из него вылетели Томский госуниверситет и Томский политех, а также Сибирский федеральный университет (СФУ).
Ректоры, присутствующие на заседании, прокомментировали это заявление холодно — министр все-таки является их начальником. «Как мы можем комментировать слова министра?» — заявил местным СМИ директор медиацентра Уральского федерального университета Алексей Фаустов. «По итогам собрания ректоров ведущих вузов сформирована рабочая группа, которая должна скорректировать методику оценки эффективности университетов, на основе которой распределяются деньги», — заявил более лаконичный ректор Казанского федерального университета Ильшат Гафуров.
Таким образом, в общественное пространство вброшен, по сути, простой тезис: чтобы достичь успеха в проекте 5–100, в нем нужно оставить только тех, кто гарантированно может достичь успехов, а остальных — исключить из гонки. Несмотря на то, что некоторые попали в нее только недавно (например, СФУ — лишь в декабре 2016 года) и для них проект только-только набрал обороты, а также что для исключенных это к тому же еще и существенные репутационные и организационные издержки. Наконец, есть и два «точных» тезиса. С одной стороны, формально указ президента уже выполнен: согласно постановлению Правительства РФ, в учет берутся и отраслевые рейтинги, а там уже присутствуют семь университетов проекта. С другой стороны, как посчитали специалисты Центра экономики непрерывного образования РАНХиГС, даже если вузы-лидеры проекта «5–100» увеличат за оставшиеся два года проекта свои показатели в полтора раза (что практически нереально), а университеты-конкуренты по всему миру не будут развиваться совсем, все равно попадание в топ-100 мирового рейтинга Times Higher Education грозит только МГУ и МФТИ. О том, как в целом оценивать эффективность реализации проекта «5–100» и о развилках его развития «Эксперту-Сибирь» рассказал руководитель направления «Стратегическое развитие университетов» Института образования Высшей школы экономики Михаил Лисюткин.
Подходы ко всем разные
— В своем выступлении Ольга Васильева выразила вполне четкое предложение, которое, будучи словами министра образования и науки РФ, может считаться едва ли не принятым решением — сократить втрое количество участников проекта «5–100». Насколько это вообще сейчас реально?
— Я бы не стал оценивать это высказывание с точки зрения реалистичности или политической задумки, которая за этим стоит. Я думаю, что гораздо лучше будет отнестись к этому высказыванию с пониманием того, что оно показывает некую развилку этого проекта. То есть, вопрос лучше поставить так: целесообразно или нет (особенно сейчас) сокращать группу университетов, которым выделяется финансирование, или в целом сокращать бюджетные ассигнования на этот проект, оставляя там то же количество вузов.
Если рассуждать так, то целесообразности любого сокращения проекта — как количества участников, так и количества выделяемых ресурсов — не просматривается, поскольку все университеты, которые участвуют в проекте, уже приложили достаточное количество усилий, чтобы перестроить свой вектор развития в сторону международной конкурентоспособности. Речь идет, в том числе, о перестройке распределения финансовых, организационных и человеческих ресурсов — как внутри университетов, так и тех, которые выделяются в рамках проекта «5–100». В связи с этим мы видим довольно серьезные риски, связанные с потенциальным сокращением числа вузов или финансирования, прежде всего потому, что в развитии целого ряда университетов задан положительный вектор, и при отсутствии необходимых ресурсов они могут с него сойти. И тогда страна потеряет большой потенциальный эффект от развития этих университетов, который мог бы быть достигнут.
— Может ли в связи с этим быть принят некий компромиссный вариант, например, сокращения финансирования отдельных университетов, не имеющих больших шансов на резкое продвижение в рейтингах?
— Финансирование уже диверсифицировано. Если мы посмотрим, как сейчас распределяются деньги в группе проекта «5–100», то мы увидим, что подходы ко всем разные. Количество выделяемых денег уже зависит от достижений университетов, которые заложены, в том числе, в их программы развития. Поэтому, на мой взгляд, программа и так достаточно диверсифицирована.
— А если диверсифицировать критерии оценки? Например, если университет слабее, то и спрос с него меньше?
— Это было бы неправильно. Сложно придумать такие критерии, когда в рамках одного проекта, действующего в единой логике и для одной цели, мы начинаем спрашивать с участников разные результаты. Оценивать всех нужно в одних и тех же рамках, однако стимулировать университеты нужно в соответствии с их достижениями.
После 2020 года
— Проводился ли какой-либо анализ связи выделяемых университету денег и динамики его достижений? Есть ли здесь прямая зависимость?
— Она точно есть. Если мы посмотрим динамику университетов, которые участвуют в проекте «5–100», то увидим, что она положительная. И сегодня уже больше, чем пять вузов, входят в топ-100 предметных рейтингов. Многие из вузов существенно продвинулись в институциональных рейтингах. То есть, можно говорить, что возымело действие и повышенное государственное финансирование, и определенное совместное усилие университетов, направленное на встраивание в мировые сети обмена знаниями и технологиями.
— Можно ли на основе исследований мирового опыта говорить, достаточным ли является финансирование проекта сейчас?
— Мы можем сравнивать российский опыт с аналогичными программами в других странах, а их было за последнее время несколько десятков. К тому же постоянно запускаются новые. Если мы посмотрим на Китай, Францию, Тайвань или Сингапур, то там объем финансирования на университет составляет более 100 миллионов долларов. В среднем это более существенные деньги, чем в России. Однако парадокс в том, что результатов, аналогичных нашим ведущим вузам, они добились за гораздо более продолжительный период времени. Это 10–15, а то и 20 лет
Тогда, учитывая эти исследования, становится небессмысленным вопрос о том, чтобы проект «5–100» был продлен и после 2020 года.
Совместное усилие
— Участники проекта, как известно, объединены в ассоциацию «Глобальные университеты». Насколько в реальности она работает?
— Ключевая задача деятельности ассоциации состоит в обмене опытом и лучшими практиками между университетами, которые участвуют в проекте. Несомненно, это имеет очень большой эффект для их развития. Кстати, это также одна из причин быстрого развития — вузы не закрываются друг от друга, не смотрят друг на друга исключительно как на конкурентов. Нет, они понимают, что в одиночку выполнить задачу по вхождению в рейтинги было бы сложно, а когда есть возможность выполнить ее групповым действием, то нужно этой возможностью пользоваться. Кроме того, ассоциация формирует консолидированную позицию университетов и выступает как площадка для обсуждения общих проблем.
— Как работает эта площадка — как место, где все просто собрались и поговорили? как профсоюз? как лаборатория обмена лучшими практиками?
— Основной формат — это как раз обмен опытом. Реальных примеров такого обмена довольно много. Это, прежде всего, успешные управленческие практики, которыми обмениваются университеты. Первое, что мне приходит в голову, — это опыт Высшей школы экономики, которая довольно долго выстраивала систему внутреннего мониторинга и сбора обратной связи, чтобы понимать, чем живут люди и что они думают по поводу того, что происходит в университете.
МИСиС делится своим опытом по развитию англоязычной среды. ИТМО силен в продвижении и брендинге. То есть, обмен опытом и лучшими практиками — это ключевой формат работы.
— В России на уровень ниже сейчас формируется еще одно сообщество — опорных университетов. Как ведущие университеты с ними коммуницируют?
— Сразу хочу обозначить позицию. Опорные университеты не находятся уровнем ниже, они имеют совершенно иные задачи. Глобальная конкурентоспособность университетов важна также, как их вклад в социально-экономическое развитие территории их локализации. В этом смысле я бы не говорил про вертикальную стратификацию. Это не так. Более того, вузы проекта «5–100» и опорные университеты часто пересекаются в своем развитии. Потому что, с одной стороны, мы видим, как ведущие университеты включаются в развитие своих регионов, работают с основными стейкхолдерами на территории. С другой стороны, опорные университеты стремятся встраиваться в глобальные научные и образовательные проекты.
Сами себе рейтинги
— Формально проект «5–100» свою задачу уже перевыполнил: в топ-100 предметных рейтингов вошли уже даже не пять, а семь наших университетов. То есть, формально министерство уже может сказать: «Мы хорошо потрудились, всем спасибо». Насколько реалистичным в связи с этим выглядит продолжение проекта после 2020 года?
— Важно отметить, что вхождение в рейтинги — это действительно формальная задача. Но за этим стоит конкретное содержание — сфокусировать деятельность ведущих университетов на глобальные научные фронты, трансформировать образовательную деятельность так, как это делают лучшие вузы мира. Поэтому содержательно университетам есть куда расти и куда стремиться.
— Можете сформулировать критерии эффективности, которые в связи с этим нужно применять к университетам, учитывая, что формальные критерии достигнуты?
— Уже сейчас для участников проекта в связи с задачей вхождения в топ-100 мировых рейтингов есть три критерия работы: положение в рейтингах, динамика продвижения в показателях результативности, которые заложены в проекте, и оценка Международного совета проекта. Вопрос о балансе этих критериев, конечно, важен.
Еще одна характеристика, на которую стоит обращать внимание, — это субъектность или инициативность университетов. Это те проекты, с которыми университеты выходят сами, без формальных требований государства. Этот показатель тяжело оценивать, но он также важен для анализа результатов проекта. И если такую субъектность удастся сохранить, то это само по себе будет хорошим достижением проекта.
— В этом году МГУ представил, хотя пока и не полностью, свою версию мирового рейтинга университетов — так называемый «Три миссии университетов». Можно ли себе представить, что с учетом общих тенденций на обособление нашей страны на мировые рейтинги будут смотреть все меньше и меньше?
— Могу сказать, что я и сам скептически отношусь к тем или иным рейтингам. Конечно, это не лучший индикатор развития университетов. С другой стороны, вопрос участия в мировых, зарубежных рейтингах — это не вопрос нашего желания, а вопрос выбора: мы хотим себя видеть на мировой карте науки и высшего образования, или мы хотим себя с нее убрать? Поэтому, как бы кому-то не было прискорбно, единственный инструмент, который позволяет измерить всю глобальную систему высшего образования, — это как раз мировые рейтинги.
