В конце июля 2017 года председатель правительства РФ Дмитрий Медведев утвердил объемный документ — программу «Цифровая экономика», в которой было сформулировано пять ключевых направлений изменений: от кибербе­зопасности до кадров нового типа. Прошел год, но документ, который по всем признакам должен был стать историческим, остался в основном незамеченным традиционной системой образования. Заточенная под формальные требования аккредитационных комиссий, подготовку документации к очередным конкурсам на финансирование и статусы, лавирование между обязательной астрономией и обязательным же духовным просвещением, система школ, колледжей и университетов встретила программу равнодушно.

Однако за год нельзя было не заметить, что ставки для традиционных образовательных институций выросли. Еще в ноябре 2017 года Агентство стратегических инициатив объявило о создании новой образовательной платформы для цифровой экономики — «Университета НТИ 20.35», параллельно в рамках движения Нацио­нальной технологической инициативы (НТИ) создается фактически параллельная система образования детей — сеть «Кванториумов», движение WorldSkills, центр «Сириус», Олимпиада НТИ, сотни образовательных стартапов стремительно отвоевывают у школ и вузов монополию на образование. Один из ключевых идеологов этого движения Дмитрий Песков в июле назначен спецпредставителем президента по вопросам цифрового и технологического развития. Однако, вероятно, даже ему понятно, что задачу заявленного двукратного увеличения количества специалистов для цифровой экономики формирующейся альтернативной системе образования не решить. А потому с мастодонтами индустриальной эпохи придется каким-то образом договариваться.

Программа с амбициями

Программа «Цифровая экономика» — с одной стороны, типичный правительственный документ, изобилующий понятиями, которые можно трактовать в выгодном для отчитывающихся свете (см. «Чего хотели бы от системы образования авторы программы «Цифровая экономика» *). Например, что такое «направления подготовки, связанные с информационно-телекоммуникационными технологиями», по которым запланирован двукратный рост выпускающихся, — вопрос нужного толкования. Или, например, «компетенции в области IT на среднемировом уровне», которых Россия наверняка давно достигла (учитывая, что большая часть населения мира живет в Азии и Африке).

Настораживают и цифры, предусматривающие двукратный рост количества выпускников IT-направлений. «Разница между существующими и плановыми показателями, конечно, колоссальна, — полагает заведующий кафедрой смарт-сити Сибирского государственного университета телекоммуникаций и информатики (СибГУТИ) Дмитрий Гоков. — Например, Новосибирская область, занимая третье место в стране по подготовке IT-специалистов, выпускает их всего две тысячи в год. Чтобы достичь поставленных целей, регион должен увеличить выпуск IT-специалистов в десять раз».

У программы есть и другой существенный изъян — она, строго говоря, не содержит конкретных инструкций. Точнее, содержит, но (на первый взгляд) для вполне конкретного круга организаций вроде Высшей школы экономики, МШУ «Сколково» или РАНХиГС, которые традиционно занимаются разработкой карт компетенций, моделей образовательных систем и прочих мероприятий, венчающих начало программы. Вместе с тем, уверены эксперты, задачи программы можно экстраполировать на любой университет — было бы желание.

 «120 тысяч IT-специалистов — амбициозная задача для российских вузов. Это воплотимо, но придется не только резко повысить количество преподавателей, которые владеют современными технологиями, но и радикальным образом поменять образовательный процесс. Недостаточно просто увеличить число инженерных специальностей в вузах. На смену традиционному сочетанию лекций, семинаров, экзаменов приходят новые форматы — интенсивы, онлайн-обучение, проектные форматы, самостоятельное обучение, — констатирует ответственный секретарь оргкомитета Олимпиады НТИ, президент Ассоциации участников технологических кружков Алексей Федосеев. — В старые меха новое вино лить вредно, особенно учитывая тягу к бюрократизации любых начинаний. Но любую задачу можно декомпозировать и решать существующими средствами».

Квадратное на круглом

Минувшие 20–30 лет для системы высшего образования — это время постоянной турбулентности, однако это была, в основном, история про формы, бюджеты и статусы. Сформированная в 1930 годы, российская система высшего образования вошла в XXI век с устаревшей организацией обучения: как по форме (педагогические, сельскохозяйственные, строительные и прочие институты — на фоне растущей междисциплинарности), так и по содержанию (индустриальной системе нужны были одинаково стандартизированные кадры). Система вначале расширилась за счет массового появления «рыночных» специальностей в каждом вузе (и это была функция количества, но не качества), а затем усилиями Рособрнадзора за 5 лет (2013–2018 гг.) сжалась почти вдвое. Если пять лет назад в стране работало 2 400 вузов и филиалов, то в 2018 их осталось чуть более тысячи.

Вузовская зачистка сопровождалась и резким расслоением университетов. Вначале появились федеральные университеты (один из первых двух — Сибирский федеральный, в Красноярске), затем — нацио­нальные исследовательские, университеты программы «5–100», наконец — опорные университеты. В итоге сегодня в стране порядка полутора сотен университетов, в развитие которых государство и корпорации инвестируют бюджеты и внимание, а остальные очутились фактически в безвременье.

А пока университеты делили бюджеты и статусы, экономика и общество стремительно менялись. «В период с 1990 по 2015 годы Россия вошла в волну глубинных технологических и социальных перемен. Это цифровая и коммуникативная революция, революция потреб­ления, новое мироустройство и социальная революция: переход к однополярному миру и капиталистическому обществу», — констатирует директор центра стратегических исследований и разработок СФУ Валерий Ефимов. Над содержанием в системе образования все это время мало кто задумывался, и к концу 2010-х общепринятым стало мнение, что вузовское образование и реальная жизнь — два разных полюса мироздания.

В это время и стали формироваться альтернативные системы — например, уже упомянутая Национальная технологическая инициатива (НТИ). В ней было мало про формы, но много про содержание. В частности, там было сформулировано несколько приоритетных рынков для развития технологий и образовательных программ: «Нейронет», «Энерджинет», «Маринет» и т.д. В ноябре 2017 года в рамках этой идеологии было объявлено о начале работы так называемого «Университета 20.35», в которой государство за два года (2017–2018) намерено инвестировать около двух миллиардов руб­лей — на порядок больше, чем получают в качестве инвестиций для развития опорные университеты и некоторые вузы проекта «5–100». Задуманный как платформенное решение для подготовки кадров в сфере цифровой экономики, «Университет 20.35» уже в июле собрал в кампусе ДВФУ на острове Русский тысячу специалистов со всей страны на образовательный интенсив по цифровым компетенциям «Остров» — действие, недоступное ментально и ресурсно регио­нальным и большинству столичных университетов.

Ставки возросли и в связи с формированием нового правительства, в котором было создано министерство цифрового развития, а также анонсировано введение должностей замминистров (Chief Digital Officer, CDO) по цифровому развитию в ключевых министерствах. Кстати, несколько недель назад аналогичная должность (похоже, первая в России) была создана в Томском политехе — там теперь есть проректор по цифровизации. Конфликт между формой и содержанием, таким образом, наметился как нельзя более явно.

Специалист новой эпохи  

Несмотря на то, что формально требования по цифровым компетенциям на федеральном уровне пока не сформулированы, у экспертов в основном сложился компромисс по этому поводу. «Фактически мы говорим о цифровой грамотности сотрудников, и она формируется из двух составляющих, — говорит вице-президент, директор МРФ «Сибирь» ПАО «Ростелеком» Николай Зенин. — Во-первых, нам нужны неравнодушные сотрудники, у которых есть желание учиться новому. Во-вторых, важно, чтобы у специалистов было понимание, куда движется мир в части цифровых технологий, робототехники, блокчейна, квантовых вычислений, биометрии и так далее. Кроме того, цифровая экономика — это уменьшение человеческого фактора во всех бизнес-процессах. Для работы такой системы нужны программисты, аналитики, IT-специалисты, сетевые специалисты, причем вопрос насыщения рынка этими специалистами точно не возникнет на горизонте даже 20–30 лет».

Другое дело, что все эти компетенции не обязательно достигать за четыре года бакалавриата, можно гораздо быстрее — отсюда и сотни альтернативных университетам образовательных траекторий. «В IT все очень быстро меняется: если мы все сейчас научимся технологии Икс, через два года так же массово мы останемся без работы, ведь распространится технология Игрек, — говорит Алексей Федосеев. — Поэтому в цифровой экономике возникает необходимость быстрого обновления образования. Освоили технологию Икс, через полгода прошли короткий курс, освоили технологию Игрек». Кроме того, не способствуют продвижению традиционных образовательных систем и их нацеленность на специализацию — в условиях, когда успех за междисциплинарностью. «Важная компетенция — это способность совмещения нескольких специальностей, именно такими профессионалами будет двигаться цифровая экономика, — продолжает Дмитрий Гоков. — В частности, программист, понимающий в тестировании и администрировании, будет способен писать код так, чтобы его было удобно тестировать и администрировать».

На этом фоне в тех самых «передовых» университетах, сформированных за годы реформ, в последние годы начинают прорастать отдельные проекты, направленные уже на содержательную реструктуризацию образования. Каждый из них фактически — отдельный прецедент, стоящий особняком от «большой» системы. Вместе с тем, это уже прерогатива не только столичных университетов (как, например, сквозной курс Data Culture для всех студентов бакалавриата в ВШЭ), но и регио­нальных. Так, в про­шлом году в СФУ совместно с ведущими вузами страны (СПбГУ, СПбПУ, ИТМО, БелГУ, ПГНИУ, Самарский университет и др.) был инициирован проект цифровой платформы обмена знаниями и управления авторскими правами — фактически, блокчейн-платформа для университетов. Проект решает также сложную задачу согласования действующих законов в сфере авторских прав с цифровым пространством авторского права, — отмечает директор библиотечно-издательского комплекса СФУ Руслан Барышев. — В основе решения этой проб­лемы — комплекс нетривиальных информационно-технических решений, заложенных в основу платформы, ключевым из которых является блокчейн-движок, позволяющий надежно зафиксировать авторство и собственность в цифровой среде».

В Томском политехническом университете с нового учебного года студенты будут учиться по перестроенной программе, изучая сквозные фундаментальные технические дисциплины, в том числе, «цифровое ГТО» — общее вне зависимости от направления подготовки. «В него вошли дисциплина «Информатика», ориентированная на развитие алгоритмического мышления и навыки работы с данными, летняя практика по цифровым технологиям и широкий спектр «цифровых факультативов»: «Методы искусственного интеллекта», «Компьютерная графика, VR&AR», «Нейросети», «Машинное обучение», «BigData», «BlockChain», «Интернет вещей», — рассказывает руководитель проектного офиса ТПУ Лилия Кирьянова.

В соседнем Томском госуниверситете одна из стратегических академических единиц — «Институт человека цифровой эпохи» — специально ориентирована на «цифровую трансформацию», а с текущего года для непрофильных направлений подготовки предложен minor-курс по компьютерным наукам. «В рамках пилотных программ мы решаем две важные задачи: с одной стороны, как сократить время подготовки IT-специалиста с шести лет до двух (как минимум), а с другой — как экспортировать нашу модель образования», — констатирует проект ТГУ по информатизации Олег Змеев.

Неизбежное следствие этих проектов — вопрос, кто встанет за кафедры. В некотором смысле, подготовка преподавателей с новыми компетенциями — отдельный (и, возможно, самый критический) вызов для системы образования. «Новое поколение школьников и студентов выросло с телефоном в руках, и им не нужно на уроках информатики показывать браузер или офисное приложение, зато необходимо преподавать основы цифровой гигиены, чего сейчас никто не делает, — сетует Алексей Федосеев. — В ткань школы цифровые технологии пришли очень поверхностно: в виде интерактивной доски, презентаций, урока информатики, на котором делается упор на изучение офисных пакетов. Основа для работы с данными в школе не закладывается, не даются, например, основы дискретной математики».

Решения этой проблемы также выглядят пока точечными, эффективными в отдельных микро-системах. Так, чтобы заменить до 40% преподавателей на тех, которые способны вести научные исследования и публиковать результаты в ведущих мировых журналах, Высшая школа экономики фактически переманила хороших специалистов из прилегающих к Москве регионов. Такой фокус в Иркутске или Томске повторить уже не получится, и единственный выход — каким-то образом обучать уже имеющиеся кадры. «Мы приняли два стратегически важных решения: организовать обучение преподавателей созданию онлайн-курсов и работе с онлайн-курсами и поручить создание онлайн-курсов самим преподавателям. Благодаря этому нам удалось в рамках повышения квалификации за два года обучить полторы тысячи преподавателей ТПУ и других университетов, — перечисляет Лилия Кирьянова. — В перспективе все дисциплины в вузе должны иметь цифровой компонент. Соответственно, все преподаватели должны уметь самостоятельно разрабатывать и вести онлайн-курсы (сейчас пока только 50 процентов)».

Мирное сосуществование

Разделение труда в старой и формирующейся новой системе кадров для цифровой экономики — вопрос, ответ на которой обе стороны мучительно будут искать в ближайшие несколько лет. Дмитрий Песков к университетам беспощаден, вменяя им едва ли не все грехи существующей системы подготовки кадров. 10–20 университетов по всей стране готовы включаться в проекты АСИ и близких к нему структур (то же НТИ), а остальные — с обоих сторон — пока присматриваются. «Представляется, что важно достижение синергетического эффекта за счет комбинации как «альтернативных» институтов (Университет 20.35 — великолепная попытка такой реализации), так и «классических», — полагает Руслан Барышев. «Вузы — это инфраструктура, которая уже существует и имеет ресурсное обеспечение базовой высшей школы. Отказываться от этой инфраструктуры и строить все «с нуля» категорически неверно, — продолжает Дмитрий Гоков. — На мой взгляд, нужно идти по пути совмещения — фундаментальное образование оставить в вузах (они справятся с этим лучше всего), а профессио­нальную подготовку осуществлять в формате производственного обучения». «С одной стороны, нужна платформа, с другой — наполнение этой платформы, контент. На мой взгляд, основная задача «альтернативных» институтов заключается как раз в построении этой самой новой платформы, а вот контент дают университеты. По сути, строится новая система распределения труда», — резюмирует Олег Змеев.

Платформенные решения в современном мире — главный тренд, по которому идут ведущие операционные системы, службы такси, службы курьеров и репетиторов, и, строго говоря, ничего революционного в таком разделении труда нет. Правда, пока в этом процессе важно не привлекать внимание «санитаров леса» — того же Рособрназдора и его экспертов, для которых сетевые и платформенные решения в образовании сродни признанию в атеизме для средневековой инквизиции. Однако если всего три–пять лет назад идеи альтернативной платформы, в которой роль университетов сводится к поставке контента, были уделом интеллектуальных маргиналов, то теперь процесс, похоже, не остановить — по крайней мере, для ограниченной когорты российских университетов. «На мой взгляд, чтобы изменить систему подготовки кадров под потребности цифровой экономики, нужно не так уж и много, — уверен Олег Змеев. — Перестать вспоминать о «качественном советском образовании», перестать ругать ЕГЭ, осознать, что новое поколение абитуриентов требует и нового содержания, и новых форматов образования. И планомерно и целенаправленно работать».