— Какие проекты сегодня реализует фонд?
— Первый, «Святая милостыня детям», направлен на уход за брошенными младенцами: мы организовали в больницах посты нянечек. Для развития эмоционального восприятия ребёнку важен тактильный контакт с матерью, нянечки его компенсируют. Бывает, няня смотрит за пятью-семью детьми, а бывает, за одним, но очень тяжёлым, когда ребенок поступил на операцию из детского дома. Это могут быть дети, переживающие стресс, изъятые из семьи, они плачут по несколько суток. Мы поняли, что большинство поступающих в больницу детей, которые затем оказываются в детском доме, имеют живых родителей. Так возникла идея бороться с социальным сиротством — сделали проект, который называется «Счастливая семья». Количество опекаемых колеблется от 360 до 550, сейчас это максимальное число, так как положение многих людей после кризиса ухудшилось.
— В одном из интервью вы говорите, что помощь требует системного подхода, чтобы не возникало иждивенчества. Как такой подход реализуется в ваших проектах?
— У нас есть определённая схема: мы заполняем личное дело семьи. Многие живут в области, и выехать к ним мы не можем, другие инспектируются по месту жительства. Дело в том, что часто кто-то преувеличивает размеры бедствия, а кто-то, наоборот, стесняется и недоговаривает. Но главное, мы пытаемся понять, почему семья оказалась в такой ситуации, какие вопросы надо решить, чтобы люди вновь встали на ноги. Наша задача — поддержать в сложной жизненной ситуации, чтобы они не впадали в депрессию и не скатывались вниз по социальной лестнице от безнадежности. Бывают случаи, когда у женщины умирает или уходит муж, а один из детей — инвалид, за ним нужен постоянный уход. Как правило, это женщины с низким уровнем образования и социальным статусом, их зарплаты будет хватать только на оплату няни. Мы пытаемся максимально их проконсультировать, где какую помощь получить, где какую реабилитацию, помочь со сбором средств, но понимаем, что ситуацию в целом мы не изменим. Но есть истории с перспективой: допустим, мать-одиночка, выпускница детского дома, через два-три года сможет устроить ребёнка в детский сад и пойти работать — важно помочь ей на данном этапе. По каждой семье прописывается примерный план.
— Какой проект вы считаете главным?
— Все проекты взаимосвязаны. Работа с младенцами — это следствие, а работа с семьей — всё-таки первопричина. Для меня важнее профилактика социального сиротства: чем эффективнее работа в этом направлении, тем меньше будет работы в проекте «Святая милостыня детям». В любом случае я очень надеюсь, что в один прекрасный день не будет потребности в реализации проектов, но, тем не менее, пока она сохраняется.
— Динамика какого показателя деятельности является критерием успешности для вашей организации?
— Это количество снятых с учёта. Несколько лет назад на одной конференции я встретила женщину, одну из наших первых опекаемых. Сейчас она создала общественную организацию мамочек, а её сыновья помогают ей. Это хороший пример того, как люди помнят добро, они благодарны, оказывают помощь в рамках своих возможностей. Мы поддержали их в переломный момент, теперь это успешная хорошая семья — в такие моменты понимаешь, что всё не зря.
— Какие задачи вы ставите перед организацией на ближайшую перспективу?
— Мы хотим привлечь большее количество людей для помощи и сократить количество тех, кому она нужна. У нас нет фиксированной ежемесячной помощи, нам постоянно необходимы средства, мы должны кидать дополнительный клич, чтобы проекты были на плаву. Одна из задач — максимально сотрудничать с органами власти и другими НКО, работать в связке, так как у нас много общей работы.
— Что вы делаете для привлечения ресурсов?
— Стучитесь, и будет вам открыто. Видишь цель и понимаешь её необходимость, это придаёт каких-то сил, уверенности. Возможно, для себя очень тяжело быть таким целеустремлённым, но не для людей, которые в чём-то действительно нуждаются.
— Является ли целью самоокупаемость?
— Если мы будем выходить на самоокупаемость, это будет уже другая деятельность. Это уже будет бизнес, мы тогда свою эффективность из проектов помощи забираем и направляем на другое. Кто-то называет пожертвования попрошайничеством, я смотрю на это по-другому: мы даём людям возможность помочь. Если я хочу помочь пожилому человеку, то обращусь в организацию «Старость в радость», а не поеду сама по приютам. Они специалисты в этой сфере, знают, что и где нужно. Я считаю, что НКО объединяют тех, кто хочет помочь эффективно, и тех, кому нужна помощь. Более того, я всегда делаю акцент на том, что мы будем лишь рады, если только обозначим проблематику, а реализуете вы это всё сами.
— Можно сказать, что ваша аудитория — это не только нуждающиеся, но и те, кто помогает?
— Да, мы выполняем и некую воспитательную функцию. Когда мы строили площадку для детей-инвалидов, у нас был такой слоган: «Преобразовывая пространство, мы меняем общество». Эти дети раньше находились на балконах своих квартир, казалось: чего не видим, того нет. Возникали вопросы, для кого мы строим эту площадку — разве есть у нас дети-инвалиды? Надо было поднять эту тему. Мы поняли, что не дети не готовы к инклюзии, а взрослые не толерантны.
— Как вы научились делать проекты?
— Ни у кого не было опыта в реализации проектов, это был такой душевный порыв. Десять лет назад я, будущий президент фонда и ещё несколько человек в разное время абсолютно в разных больницах увидели брошенных младенцев, и каждый начал по-своему решать эту проблему. Я, например, пошла к главному врачу и узнала, какая помощь необходима этим детям. Параллельно попросила адреса семей, которым было крайне тяжело, но они всё равно забрали детей. Мы стали собирать вещи, продукты, привозили кроватки, привлекали помощь по «сарафанному радио». Потом так сложилось, что мы познакомились с Верой Тимченко, президентом фонда, другими девушками, которые являются членами попечительского совета. У Веры возникла идея организовать в больницах посты нянечек. Нянечки начали работать в одной больнице, во второй. Непросто попасть в медучреждение, это большая ответственность, надо было зарекомендовать себя. Так и стала шаг за шагом развиваться деятельность фонда, никто даже не думал, что она приобретёт такие масштабы.
— Вы постоянно привлекаете средства не только частных лиц, но и организаций. Можно ли сказать, что бизнес стал больше помогать?
— Из-за кризиса бизнесу тоже стало сложно, но, наверное, если смотреть в разрезе 10 лет, то появились такие понятия, как, например, корпоративная социальная ответственность. Но и тут бизнес находится на разной стадии развития. Бывает, что менеджеру по маркетингу дают задание, определённую сумму, на которую нужно помочь. Но это неэффективно: они не знают, какие проекты необходимы, какая проблема имеет первоочередную значимость. В Москве на многих предприятиях уже специально нанимают людей, которые являются специалистами в этой сфере. Они знают, какой проект поддержать, какой эффект будет иметь та или иная социальная инвестиция. Я надеюсь, что и у нашего бизнеса со временем появится понимание такой системной работы и возможности её осуществлять.
— Почему вы стали заниматься некоммерческой деятельностью?
— Когда я в больнице увидела, что дети лежат со стеклянными глазами, как маленькие роботы, как куклы, задалась вопросом, как такое возможно. В этом возрасте дети либо плачут, либо смеются, как-то выражают эмоции. Мне тогда объяснили, что в семье ребёнок находится в постоянном эмоциональном взаимодействии с мамой или папой, в больнице возможностей персонала на это не хватает. Дети не получают отклика и в какой-то момент перестают проявлять эмоции. Это та картина, которая надолго отложилась у меня в голове, с этого начался проект «Святая милостыня детям».
— Могли бы вы рассказать какой-то эпизод из вашей работы, который оказал на вас наибольшее влияние?
— На заре нашей деятельности мы опекали одну семью. У матери-одиночки не было возможности купить ребёнку форму, мальчик ходил в школу в растянутых трениках. Его начали дразнить и даже бить, учительница не принимала никакого участия в том, чтобы разрешить этот конфликт. Она, наоборот, относилась к ребёнку с неприязнью. Маму, когда она ходила разбираться, тоже всерьёз никто не воспринимал. Мальчик из ребёнка с хорошей успеваемостью превратился в такого заклёванного, закрытого одиночку, стал получать двойки, не ходил в школу. Он в какой-то момент сломался. Да, я тогда поехала в школу сама, мы с этой мамочкой ездили к депутатам, нам обещали разобраться, в итоге ничего не происходило. Сейчас я понимаю, как бы решила эту проблему быстро и эффективно. Для меня тот случай остаётся неким маячком, он дал понимание того, что такая мелочь, как форма, может, по сути, стоить какому-то конкретному ребёнку жизни. Когда мы задаёмся вопросом, насколько важна наша деятельность, все эти вещи, постоянный клич, я сразу вспоминаю эту историю. Если человек с детства видит агрессию, он то же самое будет сеять вокруг себя в будущем. Другое дело, когда ребёнок видит, что обществу не всё равно — он это вспоминает и вырастает с этим посылом к обществу. Будущее напрямую зависит от нашего неравнодушия.
