Благотворительная организация «Синяя птица» работает на Кубани 13 лет. Под ее патронажем находятся 642 ребёнка с различными нарушениями здоровья и особенностями развития как из обычных семей, так и из специализированных учреждений. «Синяя птица» помогает первому краснодарскому хоспису в функционировании паллиативного отделения для детей, собирает деньги для лечения и реабилитации своих подопечных и строит такую систему поддержки для детей-инвалидов и их семей, которая позволила бы сделать ребёнка максимально интегрированным в общество. По словам директора «Синей птицы» Лины Скворцовой, важно не просто дать деньги семье, а научить её жить с особенностями своего ребёнка.
— Как строится ваша работа по попечительству над детьми?
— За 13 лет работы нас все уже знают, и сами семьи обращаются за помощью. Мы работаем не только с семьями и детьми, но и с госучреждениями — двумя психиатрическими больницами, онкологическими больницами, специализированными учебными заведениями и т.д. Работаем мы по запросу. Нужно помочь с обустройством больничных палат, оборудованием для детей-инвалидов — открываем сбор. Есть такие расходы для детей-инвалидов, которые государство не покрывает. Детям-инвалидам, например, по госнормам выдают стандартную инвалидную коляску, которая не всем подходит. А специальных колясок, к сожалению, государство не выдаёт, а стоят они от 100 до 300 тысяч рублей. И здесь только благотворительные фонды работают. У нас очень развита система pro bono, благодаря которой мы помогаем детям социализироваться — делаем мастерские для детей-инвалидов, устраиваем спортивные праздники и т.д.
Сейчас помогаем миграционному центру в Краснодаре организовать детскую комнату. В миграционном центре очень много семей, которым живут там годами, пока не решится их вопрос, а инфраструктуры для детей нет. И это не асоциальные люди, многие просто попали в сложную жизненную ситуацию.
— Какие проекты вы считаете сейчас самыми важными?
— Помощь детскому паллиативному отделению краснодарского хосписа. Федеральный фонд «Вера» покупает для этого отделения оборудование, которое необходимо ребёнку: аппарат искусственной вентиляции лёгких (ИВЛ) и другое, а мы обеспечиваем детей необходимыми расходниками — обработочными материалами, спецсредствами по уходу, специальным питанием и т.д. Мы не можем себе позволить купить ИВЛ — это очень дорогое оборудование, но в сотрудничестве с крупным фондом помогаем доорганизовать отделение.
Также у нас есть хороший проект «Верь в себя» для детей-инвалидов и нормотипичных детей. Мы специально эти две группы детей объединили, чтобы они учились общаться друг с другом. Мы подбираем такие профессии, которые могут освоить все. У нас очень часто дети-инвалиды не могут получить классическое образование по каким-то критериям — умственным или физическим отклонениям. Принято считать, что их ждёт только льготная пенсия до конца жизни. К сожалению, так думают и многие родители. Просто не все знают, что есть такие профессии, где не нужно специального образования. Например, ребенок-инвалид не может стать ветеринаром, но может быть грумером (заниматься уходом за домашними животными). Сейчас на рынке много таких услуг, они очень востребованы в городской культуре, и взрослый инвалид может работать грумером. Это очень важно для них, это позволяет им думать о будущем. И мы подбираем максимально возможное количество подобных профессий. Самая большая проблема детей-инвалидов и детей с особенностями — у них нет выбора. В Краснодарском крае, например, только три училища, которые имеют квоты на обучение детей-инвалидов. Их специальности — обувщик, повар и парикмахер. А на самом деле навыков, которые могут освоить дети-инвалиды, гораздо больше.
— А что для вас значит профессиональное НКО?
— Это те, кто оказывает профессиональную услугу. Мы же занимается некоммерческими услугами. Например, работой с детьми с аутизмом. Непрофессионально будет идти за теми родителями, которые хотят на два часа привести ребёнка, оставить его у специалиста, он что-нибудь с ним сделает, а потом забирать его в ту же среду. Профессионально — это заниматься всей семьей и кругом родственников, объяснять, что такое аутизм, что это не заболевание, что ребёнка не надо лечить. Это огромная образовательная работа. И только когда родители будут подготовлены, можно работать с ребёнком. Важно не просто дать деньги семье, а научить её жить в новой реальности. Очень многие родители не могут смириться с тем, что у них особенный ребёнок. Они всё время ждут какой-то таблетки, которая сделает их ребёнка «таким же, как все». Наша задача — помочь семье принять ребёнка таким, какой он есть, и сопровождать их на этом пути.
«Мы никогда не приходили к бизнесу с заученным текстом»
— Как устроена работа внутри организации?
— В штате три человека. Работать нам помогают 46 волонтёров. У нас есть как постоянные волонтёры, которые ведут отдельные направления, так и те, кто появляется периодически и решает какие-то небольшие задачи: перевозки, организация праздников, написание статей и т. д. Мы стараемся серьёзно работать с волонтёрами и отсеивать тех, кто приходит «спасать мир». Это вредная мотивация, которая ведёт к выгоранию. В благотворительность нельзя приходить на эмоциях. Серьёзное волонтёрство должно базироваться на ответственности и на ценностях, совпадающих с той организацией, которой ты помогаешь.
— Удаётся ли планировать финансы? На какой срок?
— Фактически мы не можем планировать на долгий срок, потому что зависим от сборов. Мы планируем акции, какую-то текущую деятельность, не требующую больших финансовых затрат. Но запланировать покупку колясок мы не можем, потому что не знаем, какие будут сборы. Это проблема.
— А как устроены сборы? Какие инструменты вы здесь используете?
— Структура пожертвований такая: 40 процентов составляют средства физлиц, 60 процентов — бизнес. Грантов в 2017 году у нас не было. Частные деньги собирать всё тяжелее: экономический кризис ударил именно по той категории жертвователей, у которой выросли собственные расходы, и, естественно, они сокращают свои траты. Благотворительность от бизнеса — это монотонная регулярная работа, в основном личные переговоры с руководителями компаний. Мы рассказываем о нас, а потом спрашиваем, как они видят себя в наших проектах, потому что бизнес очень разный, и запросы у него очень разные, и тогда выстраиваем схему сотрудничества.
— Есть какие-то технологии в общении с бизнесом?
— За 13 лет моей работы ни разу не было, чтобы мы приходили с каким-то заученным текстом. Повторюсь, все компании очень разные. Здесь важно искать единомышленников. Мы часто годами общаемся с многими компаниями, они знают о наших делах, но ничего не жертвуют. Я не ставлю во главу угла в общении с бизнесом единственную просьбу «Дайте нам денег». Я против социально ответственного бизнеса по принуждению. Бизнес платит налоги. Это его главная ответственность. А до благотворительности он должен созреть сам и понимать, что это ему даёт — удовлетворение, репутацию и т.д.
— Вы часто устраиваете акции для привлечения средств. Они работают?
— Акции больше работают на усиление бренда, но не дают всплеска сбора средств. В Москве акции работают, но там и людей больше, и доходы у них другие. Когда нам москвичи советуют, как надо поступать, я им предлагаю в край приехать. У нас очень много станиц, люди с другим менталитетом. Очень важно, в какой среде ты работаешь, местный менталитет играет огромную роль. Есть регионы с высокими частными сборами. Мы — в середнячках, потому что культура таких пожертвований у нас пока в зачаточном состоянии.
— А что мешает бизнесу больше жертвовать на благотворительность?
— У бизнеса, который жертвует средства, нет никаких преференций. В начале нулевых в России был прекрасный механизм, который работает во всех развитых странах: налоговые послабления. В период, когда такой механизм работал в России, пожертвований от бизнеса было больше, и они были регулярнее. Его отменили из-за большого количества формальных НКО, через которые прогонялись деньги, чтобы не платить налоги. Но всё это вопрос контроля. Должны быть жёсткий налоговый контроль и отслеживание благотворительных денег. В западных странах этот механизм работает именно так.
— Какие сейчас главные тренды в российском «третьем секторе»?
— Государство поворачивается к НКО лицом. 10 лет назад было сложно достучаться, а сейчас мы чувствуем, что мы не отдельно от него. В объединении с государством я вижу более эффективное решение наших общих задач. Невозможно одной благотворительностью решить социальные проблемы. Например, паллиативную помощь, как систему, можно построить только на уровне государства. Мы можем купить лекарства, помочь определённому количеству людей, но обеспечить достойный уход нескольким десяткам тысяч человек — это задача государства. То же и с созданием инклюзивной среды для детей с аутизмом. Её построение влечёт перестройку всей социальной в государстве, работу Минтруда, Минпроса, Минздрава.
Интервью подготовлено с использованием гранта президента Российской Федерации на развитие гражданского общества, предоставленного Фондом президентских грантов в рамках проекта «Социальные инвестиции Юга России: лучшие практики управления в некоммерческом секторе».
