Форум «Открытые инновации» в этом году, отмечая десятилетие осмысленной инновационной политики в стране, ненароком повернул русло разговора в сторону той темы, о которой разговаривать, так сказать, удобнее. Обнаружился крен в сторону диджитализации во всех её видах. Судя по программе форума, главным событием инновационного развития последнего времени стал национальный проект «Цифровая экономика»,предусматривающий затраты в размере триллиона рублей. «Источники цифрового прорыва», «Цифра во главе государства», цифровизация энергетики, логистики, торговли, кадры для цифровизации, «Город как сервис» — вот основные темы главного инновационного форума страны.
До сих пор казалось, что инновационное развитие — это про технологические разработки и их коммерциализацию, про учёных, которых надо обучить предпринимательству. И совсем другой разговор — про эффективность, внедрение технологий, адаптируемых к запросу организации. Объединить эти темы не так-то просто. Для этого в словарь эпохи понадобилось ввести новое понятие — цифровая трансформация. Её суть доходчиво объяснила глава компании IBS Светлана Баланова: многие думают, что цифровизация ограничивается автоматизацией, но цифровая трансформация предполагает создание новой ценности для клиента, а значит — новой, то есть уже цифровой, бизнес-модели. Компания, начинающая автоматизацию, по этой логике, должна понимать, что в конце этого пути — трансформация самого бизнеса. Но с бизнесом — это ещё не так сложно, а попытайтесь себе представить трансформацию государственных институтов, городов, страны. А пленарное заседание задавало тему smart country, не больше, ни меньше. Что это? Кто-нибудь понимает, о чём речь, кроме того, что все и повсеместно будут устанавливать датчики за счёт государственных средств? Люди, презентующие программу «Цифровая экономика», по большому счету, предлагают считать инновацией любое управленческое решение, принятое на основе больших данных. Трудно спорить с тем, что такое решение будет более эффективным, но не теряем ли мы тем самым главного героя инноваций? Совсем недавно им был технологический предприниматель.
Весьма красноречивой получилась дискуссия об итогах десятилетия инновационного развития. Это делали руководители трёх ключевых институтов развития — Анатолий Чубайс (ГК «Роснано»), Дмитрий Песков (АСИ) и Кирилл Варламов (ФРИИ). Для начала их попросили назвать показатель, измеряющий инновационность отечественной экономики. Чубайс выбрал долю инновационной продукции в ВПП, но признал, что в России её не умеют считать. Песков рассказал байку о том, как в 2012 году появился указ о создании 25 млн высокопроизводительных рабочих мест, и началась в кабинетах дискуссия о том, что такое высокопроизводительное рабочее место. Договориться не вышло, отдали задачу Минтруду и Росстату, и те через некоторое время сказали: всё в порядке — уже всё достигнуто. Так же, не выходя из кабинета, можно было бы сделать инновационной и всю российскую экономику. Для Варламова главный показатель — абсолютная цифра высокотехнологического экспорта, но тот в последние годы падает. Правда, Песков заметил, что под высокотехнологический экспорт подпадает сборка двигателей для автомобилей из японских комплектующих в Калуге — из-за курсовой разницы появляется смысл их экспортировать. Но этот рост не имеет отношения к инновационности российской экономики. Поэтому Песков предлагает считать динамику экспорта на новых рынках — и тут уж он не привёл ни одного примера. Точку опоры найти не получается и здесь.
Есть успехи — в России созданы все самые прогрессивные институты развития, используемые в современном мире. Но, по мнению Варламова, институты не образуют экосистемы, которая могла бы вырастить национального чемпиона из технологического предпринимателя. Более того, говорит он, в России сегодня не может быть реализована даже самая крутая идея, обещающая создание многомиллиардной компании, — так многого в России сегодня нет: от технологий и специалистов до партнёров и инвесторов. Вот это, надо заметить, и есть реальная повестка инновационного развития — и её в проект цифровизации не вписать.
В какой-то момент прорвало Чубайса. Инновации — это плод любви инвестора и инноватора, сказал он. А инвестор — это целая система, венчурная индустрия, которой в России нет. Мы пытаемся создать инновационную систему, не имея источников финансирования. Варламов по этому пункту добавил: рынок инвестиций в 2013 году был в зачаточном состоянии, а в 2014 году он обвалился, по некоторым оценкам, в 15 раз. Во всем мире главный источник — частные деньги, продолжает Чубайс. Они есть в России: например, в некоммерческих пенсионных фондах лежит 3,5 трлн рублей, которые размещаются сейчас на депозитах в коммерческих банках. Все, что требуется, — разрешить НПФ инвестировать туда, куда во всём мире им разрешено инвестировать.
Десять лет назад, говорят они все, не было ничего — ни стартапов, ни площадок, ни квалифицированных инвесторов, ни людей, которые понимают, что такое венчурный рынок, сделки. За десять лет появился общий словарь инновационного развития. «По ощущениям, мы готовы к серьезному технологическому развитию», — говорит Песков. Это ощущение пока сложно подтвердить статистикой. Песков призывает входить в коалиции, не веря в то, что госкомпании смогут стать во главе процесса. Ряд из них обосновывает перед бюджетом всё большие и большие расходы, и не просматривается политической воли заставить их отдать в частный сектор ощутимую часть своих ресурсов. То, что говорит Песков на официальном форуме, на котором государство формулирует свою стратегию развития инноваций, удивляет отсутствием иллюзий. «Драйверами изменений в ближайшие несколько лет станут компании из банков, телекома, цифры, которые заработают много денег на программе “Цифровая экономика” и будут вынуждены их инвестировать», — это буквальная цитата, которую, кажется, и комментировать не нужно.
