Ситуация борьбы с распространением коронавируса породила массу вопросов, которые мало кто сегодня готов публично обсуждать. «Эксперт ЮГ» такого собеседника нашёл.

Тестирование стало выборочным

— Сайт Стопкоронавирус.рф показывает, что с середины июля среднесуточное количество заболевших в Ростовской области выросло примерно на 30 процентов. Мы видим этот скачок не во всех регионах ЮФО. Ростовская область реально выделяется в худшую сторону?

— У меня нет такого впечатления. Ростовская область очень быстро вошла в десятку наиболее инфицированных регионов и в ней так и держится. Коллеги говорят, что Ростов отличается тем, что люди практически игнорируют маски. Учитывая, что коронавирус — это инфекция, передающаяся преимущественно воздушно-капельным путём, отсутствие масок при достаточной плотности населения обеспечивает и высокий уровень инфицированности населения. Но при этом я понимаю, что мы сейчас выявляем гораздо меньше людей, чем выявляли на входе, когда занимались диагностикой практически всех попавших в поле зрения. Сейчас же у нас достаточно ограниченный круг тех, кто попадает под диагностику. Поэтому я думаю, что реальные цифры, если бы мы использовали те же подходы, которые были в феврале — марте — апреле, были бы гораздо больше.

— В чём смысл выборочной диагностики? Вы точно знаете, что она выборочная?

— Да. Если мы смотрим последний выпуск рекомендаций, указывающих, кого надо подвергать диагностике, мы видим, что там показания меняются. Сейчас шесть показаний: раньше рекомендовали тестировать тотально всех, кто приезжал из-за рубежа, сейчас — только тех, у кого есть признаки инфекционного заболевания. Есть же разница. Далее — лица старше 65 лет, лица контактирующие — врачи и находящиеся в закрытых учреждениях (казармы, тюрьмы, лагеря, дома-интернаты) — и лица с подозрением на внебольничную пневмонию. Раньше смотрели гораздо больше категорий людей — сейчас ограничили. Это официальные данные.

Второе — если раньше у нас лаборатории работали без перерыва, то сейчас у основных служб, которые заняты диагностикой, есть выходные – субботы, воскресенья. Они не работают в таком авральном режиме, который мы видели в том же марте и апреле. То есть явно снизилось количество исследований. Далее — мы практически перестали исследовать эпидемиологические цепочки, когда приезжал, например, человек из Уханя, и мы начинали смотреть всех, с кем он контактировал. Сейчас уже практически не выявляем, потому что очень много контактов.

В какую сторону врут тесты

— Вот одна из типовых ситуаций, которую мы постоянно встречаем: одна семья, несколько членов с симптомами, у одного из них тест на ковид положительный, у другого отрицательный. Тест положительный так и не приходит, хотя симптомы те же, вопрос: почему? Второй момент: членов семьи никто не стремится отслеживать, более того, кажется, что это задача самого заболевшего — объявить государству, что он заболел. Давайте попробуем это объяснить. Во-первых, почему врут тесты?

— Опубликованы оценки независимой исследовательской группой, которая даёт оценки тем или иным медикаментам, исследованиям. По их данным, ложноотрицательных тестов очень немного — 0,2 процента, гораздо больше — около 25 процентов — ложноположительных. То есть тесты чаще говорят, что есть ковид, а на самом деле ковида нет. Поэтому, когда мы говорим о семье, возможно, тут ложноположительный результат, и у них ОРЗ. Есть вопросы к качеству забора материала для исследований, к качеству тест-систем и навыкам их использования. Вероятно, мы наблюдаем сочетание причин.

— А можно сказать, что врачи ослабили мониторинг потому, что они уже знают, что коронавирус — это не очень опасная штука?

— Нет, мониторинг осуществляется. То, что вы описали, скорее, недоработка системы. Говорить о том, что врачи сами не считают эту инфекцию опасной… У меня в коллективе были люди, которые реально испугались и в первое время боялись взаимодействовать с потенциально инфицированными. Полагаю, этому много причин. Ведь профессиональной коммуникации с социумом было очень мало. У нас самыми ведущими и говорливыми эпидемиологами были губернаторы. Вот эти в эпидемиологии разбирались великолепно.

Политический ущерб борьбы с ковидом

— А помешало ли реальной работе то, что тема сразу стала политической?

— Конечно. Теме был придан сразу статус страшной. Страх начал насаждаться, накачивался. Вспомните, что происходило в СМИ: конец света. Да даже этот вот перчаточный режим — жуть. Чем он обусловлен — непонятно, нет эпидемиологических обоснований: в Питере только маски, в Ростове только маски, а Москва требует перчатки — а это нарушает биоценоз кожи, приносит вред. Эти рекомендации не понятно, чем обоснованы.

Когда всё началось, я даже выпустил собственный ролик, говоря о том, что не надо паниковать, ничего страшного нет. Потому что ощущение было, что власть перепугалась, не смогла адекватно оценить ситуацию. Есть ощущение, что они насмотрелись этих итальянских роликов, китайских, постановочных — и начали делать множество неадекватных угрозе шагов. А сейчас задний ход давать, наверное, стыдно — ну и объяснять нужно, для чего это сделали. Например, пандемия объявлена была, а эпидемии в России объявлено не было. Придумали некую новую юридическую форму повышенной готовности. Закон быстренько приняли, по которому вводились ограничения. Сейчас у нас даже данные о смертности от ковида не публикуют. А есть данные, что она 0,2–0,3 процента — гораздо ниже, чем когда мы видели эпидемию птичьего гриппа в 2002, 2008 годы — там до 1 процента доходило, но ничего подобного с экономикой ни в мире, ни в России тогда не было.

Или трёхдневное голосование, взятое теперь в основу, — политическое решение, которым обнулили вообще доверие к выборам как институту. Политический ущерб от решения, принятого в связи с пандемией, гораздо более тяжёлый, чем медицинский.

— Доверие подорвано в связи с тем, что трёхдневное голосование невозможно контролировать?

— И однодневное-то было тяжело контролировать, а трёхдневное просто невозможно. Посмотрите, как вяло сейчас идут агитационные кампании. Все понимают, что надо договариваться с избиркомами, а не с избирателями. В этом смысле последствия борьбы с ковидом оказались горше, чем последствия самой эпидемии.

Произошедшему ещё будет дана оценка

— Давайте про систему здравоохранения. Я несколько раз встречал тезис о дефиците тестов. Это реальная ситуация?

— Я ни разу не встречал серьёзных заявлений о дефиците тестов. На начальном этапе это было, да. Нужно было развернуть, обеспечить, открыть лаборатории, стандартизировать. На сегодня, насколько мне известно, тесты есть. Даже бесплатные. У них не очень с достоверностью, но они бесплатные.

— Где узкие места системы здравоохранения сейчас?

— Узких мест достаточно много. Конечно, когда Москва приняла решение, например, и спустила в Ростовскую область, что 15 процентов коечного фонда — 2664 койки — надо выделить, мы просто взяли и позакрывали ряд больниц, притом, что они были на самом деле заполнены не более чем на 10 процентов. Был страх, что ситуация будет развиваться по итальянскому сценарию, что появится поток тяжёлых больных. И система могла просто обрушиться.

Средств индивидуальной защиты было недостаточно. Поначалу были проблемы с масками. Плюс переоборудование учреждений. Начали срочно закупать компьютерные томографы, ломать стены, завозить оборудование. Я знаю, там и кровати закупались по баснословным ценам. Я думаю, что, как и после Олимпиады, произошедшему ещё будет дана оценка. Госпиталей сколько настроили, знаменитое переформатирование «Крокуса», где никто толком и не полежал. Всегда есть люди, которые успевают заработать на всём. А все остальные, конечно, пострадали. Я думаю, что экономические последствия мы только начинаем оценивать.

— Я слышал такие оценки, будто на последнем этапе система настолько увлеклась борьбой с ковидом, что её почти заклинило в обычной работе с самыми разными больными. Прокомментируйте.

— Да, это так. Была паника. При панике надо стрелять паникующих. А тут просто всю страну погрузили в панику. Казалось, другой проблемы нет: нет онкологии, нет инфарктов, нет инсультов, гипертонии — ничего нет. Я в своей работе сталкивался — не мог госпитализировать тяжёлых больных: закрыто, некуда, не возьмём. Я не знаю, выжили ли они.

Бояться ли новой волны запретов

— Вы опасаетесь новой волны запретов? Представьте, что завтра у нас чуть вырастет показатель по заболевшим — и снова по домам?

— Нет, не опасаюсь. Я предполагаю, что власть разумна, она бывает пуглива, но она разумна. Второго такого экономического локдауна экономика, во-первых, не выдержит, во-вторых — нет никаких оснований. Как показывает практика, это ни к чему не приводит, кроме проблем. Людям дали оценить ценность масок — маски надо носить, когда речь идёт об эпидемиях острых респираторных инфекций.

— На ваш взгляд, если обобщать, какой сценарий борьбы против коронавируса был бы более гуманным и правильным?

— Мобилизовывать надо было именно систему здравоохранения. Вспомните, ведь губернатор издал постановление о масочном режиме месяца через два. Сначала остановил предприятия, экономику, а потом додумался, что вообще-то и маски надо бы носить. А начать надо было именно с этого. А экономику нельзя было останавливать. То, что сделали, явно было избыточно. Что даёт почву для вопросов о том, а как вообще принимаются решения.

— Что бы заставило тогда людей надевать маски?

— Лекарство не должно быть опаснее болезни. К сожалению, мы — не очень-то дисциплинированное население. Я с некоторой тревогой жду осеннего всплеска гриппа и ОРВИ. Не качнётся ли маятник в сторону нигилизма? Люди могут занять нигилистическую позицию, и мы получим несерьёзное отношение к опасным заболеваниям.

Вакцина — это большая возможность

— Оцените ситуацию с вакциной от ковида. То, что идёт с центральных каналов по поводу вакцины — это триумфальное шествие: мы на пороге решения мировой проблемы.

— Я считаю, что да, мы на пороге. Во-первых, мы одна из немногих стран мира, которая может это делать. Потому что у нас есть для этого служба, у нас есть кадры, технологии, заводы. Протоколы, которые сегодня человечество приняло и признало, требуют клинических испытаний на большом массиве пациентов, мы этот этап начинаем сейчас. Официально не было заявлено, что эти этапы пройдены. Мы на самом деле совместили две вещи — мы объявили, что эту вакцину создали, и что на 146 человеках она показала свои результаты. Сейчас набираются добровольцы, обещают им по 148 тысяч. На мой взгляд, нормальное решение. Когда объявляли, что у нас первый человек в космосе, это же не было совершенно безопасно. Ну и здесь мы тоже можем быть первыми. Мы можем взять огромный рынок стран, которые не имеют возможностей для создания своих вакцин.