Мария Богораз живёт и работает в Ростов-на-Дону. В 2000-м окончила художественное училище имени Грекова. Свои скульптуры Мария создаёт из папье-маше, композитной смеси, стекла, кожи, металла, а также живых людей. Специализируется на киберпанке и мифологии. Богораз участвовала в выставках у Марата Гельмана в проекте «Культурный альянс» в Перми, международных ярмарках современного искусства в Вене, Париже и Лондоне, Петербурге. На её счету оформление нескольких спектаклей в театрах Ростова, в Архангельске, Калининграде. Она работала с такими известными режиссёрами, как Руслан Маликов, Сергей Чехов. В последний допандемийный год у Богораз прошли персональные выставки в Ростове и Краснодаре. Маша считает, что сейчас модно развивать искусство в своём городе и не уезжать в Москву. Возможно ли такое в Ростове-на-Дону — вот в чём вопрос. «Эксперт ЮГ» пообщался с художницей в рамках проекта о лидерах культурных индустрий, поддержанного Фондом креативных индустрий и банком «Центр-инвест».
Картинка — на первом месте
— На днях вы вернулись из Москвы, где в арт-пространстве Mutabor прошёл ваш перформанс.
— Я давно хотела сделать этот перформанс, но не могла найти подходящее интересное и атмосферное помещение. К тому же за время пандемии я ушла в себя, и мне нравилось это ощущение. Друзья спрашивали, почему же я не делаю этот свой перформанс? И я уже договорилась об одном пространстве в Ростове, но тут мне написали из Москвы, из клуба Mutabor, мол, хотят что-то сделать вместе со мной — выставку или что-нибудь в этом роде. Я им предложила сделать перформанс.
— Что это было?
— 10 актёров, студентов ВГИКа, в масках сидели за столом и ели.
— Это была настоящая еда?
— Да, это была настоящая еда, они по-настоящему ели, хотя это было непросто. Кому-то, например, приходилось засовывать пищу в глазные отверстия.
— Что это были за персонажи?
— Ворон, грифон, медведь в кокошнике с бельмами вместо глаз, череп совы, череп другой птицы, просто чёрный шар, большая голова ребёнка, жук-носорог, насекомое типа таракана, голова демонического божества. Такие инфернальные образы.
— Что это должно было обозначать?
— У меня было много ассоциаций, одна из них — пир во время чумы... Много было разных отсылок… Когда я придумываю перформанс, я исхожу не из конкретной идеи, я вижу картинку. Потом картинка обрастает смыслами.
— В Ростове будет такой перформанс?
— Должны были показать в Ростове в ноябре, но думаю, что сейчас не время. Лучше будет показать, когда ситуация немножко разрядится. Ещё раз поеду в Москву в декабре, 18 декабря вместе с музыкантами буду делать инсталляцию с кроликами типа тех, что стояли на Ворошиловском (скульптуры Маши Богораз были выставлены в витрине остановочного комплекса на пересечении Ворошиловского и Большой Садовой, но граждане потребовали убрать кроликов, мол, они пугают детей. — «Эксперт ЮГ»). Кролики на длинных паучьих лапках. Буду делать их огромными. Я их уже почти сделала, надо только на ноги поставить.
Сколько стоит папье-маше
— Маски для московского перформанса были сделаны из папье-маше?
— Папье-маше легче удержать на голове.
— Но даже папье-маше стоит каких-то денег.
— Конечно, стоит. Многие считают, что это какой-то дешёвый материал, но в Большом театре вся лепнина сделана из папье-маше. Это не такой уж и дешёвый материал.
— Тогда возникает вопрос, откуда деньги на папье-маше? Нужны для этого какие-то партнёры?
— Лично я сама никогда не искала партнёров, я не такой уж контактный человек. Часто приходили и сами предлагали. Тот же центр Mutabor.
— Получается, что вы сейчас работаете на стыке театра и скульптуры?
— С театрами я сотрудничала по их просьбе. Лично меня сейчас интересуют перформансы с масками. Мне нравится работать с живым материалом, он тёплый. Меня интересует взаимодействие живого тела и скульптуры, нравится, когда скульптура оживает. В этом есть что-то сказочное. Я люблю такое. Из бронзы подобного не сделаешь — это холодный материал, гипс тоже.
— Какого художника вы считаете успешным?
— Если работы продаются, и они хорошо стоят, этот проект успешен… Но не уверена... Раньше я вообще отрицала такой подход, но сейчас не знаю… Сколько нам известно примеров, когда гениальные произведения не продавались при жизни автора…
— И всё-таки.
— Получается, что для живого художника важна материальная оценка его творчества… Если художник не продаётся, это не очень хорошо. А после смерти важно, чтобы его помнили.
— Оценка критиков имеет какое-то отношение к успешности? Есть у художников какая-то критика, кроме комплиментарной или описательной?
— О кино люди пишут...
— The Art Newspaper пишет о региональных авторах?
— Не знаю, что это такое.
— А кто-то из критиков интересуется вашим творчеством?
— Может, есть такие, просто я не очень сильно этим интересовалась.
— А что у вас лучше всего продаётся?
— У меня всё хорошо продаётся. Мне предлагали в Москве, в Mutabor купить много моих работ, но я себя, с точки зрения многих, очень странно повела — я сильно напряглась. Ой, я же не смогу сложить инсталляцию! Потом я подумала, что я могу сделать ещё. В общем, я поняла, что мне сейчас трудно расстаться именно с теми работами, которые они захотели купить. У меня такое бывает. Пока мы ведём переговоры. Я поставила побольше цену, ту цену, за которую готова расстаться с этими работами. Они думают. Но меня удивило, что они хотели купить именно те работы, которые я делаю не на продажу, не коммерческие работы. На продажу у меня идут сказочные существа в стиле киберпанк, там я больше уделяю внимания дизайну, деталям. Но оказалось, что многие хотят купить и маски. Но я их не продаю. А как я буду показывать перфомансы?
Без группы лиц
— Входите ли вы в какое-либо художественное объединение?
— Раньше входила, были объединения «Прачечная», «Группа лиц». Сейчас я могу сказать, что не принадлежу ни к какому сообществу.
— А почему?
— Сейчас все разделились, каждый работает индивидуально. Иногда, правда, мы делаем что-то вместе. Например, сейчас с куратором Лейли Аслановой и художницей Еленой Лапко в Волгограде к биеннале, посвящённой военной посттравме, мы делаем проект про Змиевскую балку.
— А Союз художников?
— Я знаю, что там меня не очень любят, считают, что я очень мрачный художник. Не все, конечно, некоторые хорошо ко мне относятся. Но не вижу смысла вступать в эту организацию, не вижу бонусов.
— А зал они могут предоставить?
— В их зале вряд ли проведёшь инсталляцию.
— Как вы думаете, в Ростове хватает «сумасшедших», способных пробить какой-то «безумный», на первый взгляд, проект? Или в городе маловато пассионарных личностей?
— Было Товарищество «Искусство или смерть»...
— Уж 30 лет прошло. Но они и не ставили перед собой задачу закрепиться именно здесь, в Ростове.
— Тогда всем хотелось быть дальше Ростова. Но сейчас модно развивать искусство в своём городе, такая тенденция сейчас. И не ехать в Москву. Те же ЗИПы (Группировка ЗИП — художественная группа, основанная в 2009 году и базирующаяся в Краснодаре. — «Эксперт ЮГ») получили премию Кандинского (2020). Ещё в Краснодаре есть арт-группа Recycle (лауреаты премии Кандинского 2010 года. — «Эксперт ЮГ»), звёзды современного искусства.
— Может, краснодарские художники активнее ростовских?
— Да, там происходит гораздо больше событий. Они всё время что-то делают, кажется, что они более дружные, что они все вместе, но потом я, кстати, поняла, что не такие уж они дружные… Но результатов у них больше, чем у ростовских. Я не вижу здесь администраторов, которые что-то пробивают, кого-то приглашают, наводят мосты. Таких людей здесь нет. Но, может быть, я чего-то не знаю, я в последнее время мало общаюсь. Не могу быть экспертом в этом вопросе. Есть люди активные, но они совершенно не разбираются в искусстве. Они не знают, что пробивать, кого с кем сводить. А те, кто ориентируются в искусстве, не хотят ничего пробивать. Я в принципе такая же... И ещё такой момент: когда открывается что-то новое, та же «Макаронка» (арт-центр. — «Эксперт ЮГ»), вся тусовка ждёт, когда это всё закроется. Казалось бы, богемная тусовка должна поддерживать подобные начинания, но по их реакции я вижу, что им это всё не нравится. Когда для «Макаронки» настали тяжёлые времена (главный спонсор Евгений Самойлов отпустил арт-центр в «свободное плавание». — «Эксперт ЮГ»), я видела, как они злорадствовали. Почему? «Макаронка» же ничего плохого вам не сделала. Они показывали другое искусство, вам это может не нравиться, но оно — другое, альтернатива традиционному. Тусовка злорадствовала вместо того, чтобы как-то помочь... Ещё пример. Я искала для выставки помещение. В Ростове очень много пустых заводов, много интересных помещений, с высокими потолками, брутальных. Но никто не может сказать, кому они принадлежат. Если ты всё-таки дозвонился какому-то посреднику, то тебе говорят, что можно только купить, аренда под выставку невозможна. Как будто никто не хочет, чтобы здесь развивалось искусство. Есть даже такие деятели в ресторанном бизнесе, которые открыто заявляют, что борются с искусством своей жратвой. Не буду называть имена. Они считают, что современное искусство — это профанация, тем более у нас. А вот жратва — это хорошо.
— Может быть, Ростов не готов к восприятию чего-то необычного? Помните, как люди возмущались, когда ваши скульптуры выставили на углу Садовой и Ворошиловского.
— Мне кажется, что есть люди, которые готовы воспринимать. Думаю, что в том случае были личные мотивы. Мне кажется, что против тех скульптур выступали люди, которых я знаю, и они знают меня. Детей не шокируют такие скульптуры, им либо вообще плевать, либо они им нравятся.
— Мне тоже кажется, что детям такие скульптуры должны нравиться, дети же любят фильм «Вий».
— И сказки часто бывают страшными. Думаю, что роль сыграли какие-то личные мотивы.
— Бывало в вашей жизни такое, чтобы один художник помог другому?
— По сравнению с другими творческими профессиями художники относятся друг другу хорошо. То, что я видела в театре, просто ужас... Помогают, конечно. Художники не так сильно конкурируют друг с другом, хотя бы потому, что работают каждый в своей мастерской. Стараюсь Елену Лапко поддержать, Машу Хардикову поддерживала, когда её хейтили (считали, что своими росписями Хардикова «портит» исторические стены. — «Эксперт ЮГ»).
Что может государство?
— Мне кажется, что государство должно просто дать возможность молодым художникам с периферии показать себя, заявить о себе, сказать, что они вообще есть. В Москве выставляют одних и тех же художников, как будто у нас нет других. Кураторы в Москве их не видят. Конечно, если ты очень активный, приедешь и сам выставишь. Вот тот же Пасмур Рачуйко (ростовский художник, работающий в стиле «наивный сюрреализм», сейчас живёт в Тбилиси. — «Эксперт ЮГ»), у него только что прошла выставка в Москве во VLADEY Space.
— Я бы не сказал, что Пасмур как-то гиперактивен, что он что-то пробивает.
— Но он же ездит, а это уже активность. Есть люди, которые сидят в своей мастерской и вообще никуда не выходят. Государство могло бы создать какие-то институции или структуры, которые давали бы художникам возможность чаще вывозить свои работы в другие города. Региональные выставки Союза художников — это скорее мероприятия «для галочки». Мероприятия, которые не имеют отношения к искусству... Я говорю о молодых начинающих художниках, у меня нет сложности с продвижением, у меня есть сложности с мобильностью. Мне рады во многих местах, мне пишут из Питера, из Москвы. Но если предлагают под выставки какие-то небольшие помещения, то думаешь, стоит ли всё это туда везти? Да ну его!
— А были попытки получить какой-нибудь грант?
— Никогда не пробовала. Всё время думаю, что надо, но не делаю этого.
