— Элемент некоммерческой работы присутствовал всегда. Как это обычно выглядит: идёт первичный поток пациентов, и среди них появляется, например, мать с ребёнком, который остро нуждается в помощи, но у семьи денег нет. И тогда врач, который работает с этой семьёй, звонил мне, рассказывал о ситуации, и я либо принимал решение помочь за свой счёт, либо находил благотворителя, который помогал оплатить ребёнку слуховые аппараты. Изначально решения по детям были в приоритете, но позже стали добавляться и другие: пожилые пациенты, которым нужна похожая помощь, но у них нет возможности её получить. Сначала случаи были разовые, потом их стали десятки, начала проявляться система. И вот год назад мы подумали и решили, что нужно создать фонд и продолжать заниматься тем, чем и так занимаемся, но уже в рамках НКО. Зачем? Во-первых, чтобы сделать эту работу системной, во-вторых — чтобы расширить возможность для поиска дополнительного финансирования, партнёров. Идей и запросов на помощь стало больше, чем возможностей в частном порядке их решить. Благотворительность — это процесс со своими KPI, она требует командной работы.

Нарушения слуха как ниша для НКО

— Как сейчас выглядит список направлений работы?

— У фонда есть базовое направление — это помощь пациентам, которые нуждаются в компенсации тяжелых потерь слуха, и дальнейшая реабилитация. Но помощь в подборе и настройке слуховых аппаратов — это лишь начальная часть работы. Технические средства реабилитации компенсируют утраченную функцию, утраченный слух. Но чтобы научиться пользоваться тем, чего у тебя не было от рождения, либо тем, что ты утратил из-за каких-то заболеваний, нужна реабилитация. И вся остальная большая работа — это работа по реабилитации. Как только возможность физически воспринимать звуки у ребёнка появляется за счет правильного подбора и настройки аппарата, его начинают учить эти звуки распознавать, отличать речевые от неречевых, переводить звуки в слова, в понятия и эмоции. При этом реабилитация — это всегда вовлечённость семьи. Поэтому тех, кого мы берём на реабилитацию, мы оцениваем с точки зрения психологической готовности семьи в этот процесс вовлекаться. И когда понимаем, что на той стороне есть родители, которые добьются максимальных результатов для ребёнка, мы также максимально вкладываемся со своей стороны. Это направление ключевое, это основная ценность фонда.

Но есть и другие программы. Есть подшефные детские дома, такие как интернат для слепоглухих в Сергиевом Посаде и Чернышевский детский дом в Крыму. Первый — реально передовое учреждение, очень на хорошем уровне работа поставлена, но там живут дети, которым требуется наша медицинская помощь. Мы её регулярно оказываем — приезжает врач на настройки и диагностику, слуховыми аппаратами обеспечиваем детей, новыми. Но они не просто пациенты. Они дети. И нуждаются ещё и в поддержке другого рода. Как в Подмосковье, так и в Крыму. Это второе направление.

Сейчас добавилась работа с беженцами с Украины. Стихийно выстроилась программа, точнее, несколько программ: «Своих не бросаем» и «Наши дети Донбасс». Получилось так, что мы помогли семье из Таганрога, у которой сгорел дом. Про это писали СМИ: женщина, у неё трое детей, им не нужна медицинская помощь, но это дети и мать в тяжёлой ситуации. Мы привозили сначала продукты, предметы первой необходимости, а потом, когда семья вернулась в отстроенный заново дом, уже помогали с мебелью для детей. Сейчас есть несколько семей вынужденных переселенцев, которым мы помогаем.

— А как получилось организовать работу с потоком беженцев?

— Нам чуть проще, потому что нас связывает двухлетняя работа с ОНФ, в частности, с акцией «Мы вместе», которая началась в пандемию. Помните, как сидели по домам? Многие не могли выйти, закрыты медцентры, у людей батарейки заканчиваются для слуховых аппаратов. Никто ведь не делал запасов и не ожидал, что какой-то новый вирус «загонит» в изоляцию. И мы за эту идею уцепились, буквально за несколько дней прошли волонтёрские курсы, с таганрогской командой сколотили первые добровольческие отряды и поехали. Повезли людям батарейки, питание. А потом та же волонтёрская команда занялась и проблемой беженцев, когда пошел поток из Мариуполя, Донецка.

Первая девочка из Донецкого детского дома №1, из ПВР «Ромашка», которую к нам привезли с диагнозом «глухота» — Елизавета. Она уже звезда. Её даже показал «Первый канал». Ребёнок — «мотор», живая, энергичная. У Лизы задержка речевого развития. Потеря слуха очень тяжёлая, но мы подобрали и настроили девочке слуховые аппараты сверхмощные, и она теперь слышит. Сейчас ездит с педагогом из «Ромашки» на занятия несколько раз в неделю, учим её пользоваться новыми «ушками». Сурдопедагог говорит, что прогресс есть — словарный запас увеличился, да и вообще она стала живо интересоваться тем, что вокруг происходит. С помощью наших партнёров — Фонда Дмитрия Маликова «Проникая в сердце» — в Москве нашлась семья, которая настолько была Елизаветой очарована, что захотела взять ее на полное обеспечение.

И раз уж мы начали с Лизы, то решили, что пойдём дальше — ведь в «Ромашке» около 400 детей из детских домов Украины. Мы начали скрининговую диагностику слуха у них. Те, у кого выявили сурдологические патологии, будут углублённо обследоваться и реабилитироваться уже в условиях наших медцентров.

Патологии слуха: масштаб проблемы

— Можно ли оценить масштаб проблемы, которой занимается фонд, в целом по России?

— Есть статистика, что в стране 13 миллионов слабослышащих, из них больше миллиона — дети. Эти данные, подозреваю, сильно устарели, но более свежих, по крайнее мере в открытых источниках, я не встречал. Масштаб ощущаете? Патология слуха прогрессирует с годами. И по прогнозам, в ближайшие 30 лет эта проблема коснётся практически каждого третьего. Врождённые нарушения прогрессируют и лидируют. Если с патологией слуха рождается один ребёнок на тысячу, то к двум-трём годам таких детей выявляется уже трое. Более того, патология слуха редко бывает «чистой» — только слух — как правило, нарушения сочетанные. К сожалению, полную картину родители осознают спустя несколько лет. Несмотря на отчёты Минздрава о том, что неонатальный скрининг внедрён в 90 процентах роддомов России, система на практике «зияет» чёрными дырами. Плюс существующая традиция, когда родителей уговаривают «подождать», пока ребенок заговорит. Всё это нередко приводит к тому, что спохватываются к трём годам, к шести. Ребенку идти в сад, в школу — а у него задержка развития речи. Почему? Да потому, что не слышит. И вот тут становится уже совсем не весело.

— Какое количество получателей помощи прошло через фонд за год? Каким был бюджет?

— В 2021 году помощь от фонда получили 45 благополучателей, поступления пожертвований за этот срок составили почти миллион рублей. Бюджет фонда маленький, пополняется он за счёт средств компании. Компания отчисляет с каждой коммерческой продажи слуховых аппаратов определённую сумму в счёт фонда. Со сбором средств наши партнёры помогают очень, с которыми много лет мы работаем: фонд Дмитрия Маликова «Проникая в сердце», фонд «Открытое сердце». Сотрудничаем и с другими таганрогскими и региональными благотворительными фондами.

— А какие задачи по расширению организации вы ставите?

— Во-первых, уже понятно, что работа должна вестись в системе, в проектной логике и опираться на компетенции людей, которые этим занимаются. Мы этому учимся. В частности, передачу опыта благотворительной деятельности как системной работы на себя взял фонд Маликова и его президент Алсу Куантаева по личной инициативе. Обещали «подтянуть», обучить, как делать благотворительность хорошо работающей системой.

Второй момент: перед фондом стоит задача поиска и расширения списка партнёров и софинансирования. Потребностей становится больше, мы могли бы помочь большему количеству детей. Будем искать и привлекать помощь. На начальном этапе ставку делаем на корпоративных благотворителей. Обращения будем делать адресными, станем искать софинансирование на конкретные кейсы, на конкретных детей. Ну и без опоры на государство, в определённых моментах, «вывезти» не получится.

Есть программы и институты развития, на которые мы могли бы опереться в софинансировании благотворительных проектов. Это ещё одно направление, над которым надо работать.

Дефицита не будет, это можно точно сказать

— Как дела у самой сети «Мастер­Слух»? С какими показателями компания подошла к февралю 2022 года?

— В сети больше 30 центров, 14 регионов России, включая Москву и Калининград. Мы широко представлены по Югу: в Краснодаре, Новороссийске, Армавире, в Крыму — Симферополе, Севастополе — под нашим брендом работает партнёрская сеть. У них самостоятельное управление и собственники, но мы объединены брендом и ценностями. Две точки мы закрыли.

В пандемию компания не понесла убытков и не растеряла потенциал. Даже выросли немного. А вот сейчас по нам ударили нарушение логистики и санкции. Это гораздо более тяжёлое испытание, проверка на прочность, которую предстоит пройти.

Мы оказываем очень сложную услугу, она на 80-90 процентов состоит из квалификации специалистов, но на 10-20 процентов мы опираемся на технические средства реабилитации, слуховые аппараты и речевые процессоры систем кохлеарной имплантации. На всё самое прогрессивное, что в сурдологии существует сегодня. А производится это всё европейскими компаниями. В России нет пока технологий, которые способны качественно заполнить эту нишу.

Пока нет прямого запрета на поставки медицинской техники в связи с санкциями, но есть реальный дефицит техники у дилеров. И изменение условий в одностороннем порядке. Работали на одних условиях годами, но последние события перевернули всё в сторону стопроцентной предоплаты при росте цены на отдельные позиции почти на 50 процентов. И это произошло одномоментно!

Антикризисная тактика заключается в том, чтобы перестроить систему логистики, как делают многие, кто работает с импортными технологиями и товарами. У нас есть примерно три-четыре месяца, в течение которых мы можем работать относительно спокойно. Дефицита не будет, это можно точно сказать. Но будет меняться соотношение брендов. Мы сотрудничали напрямую с двумя ключевыми производителями: Signia — это компания, которая «отпочковалась» от аудиологического направления концерна «Сименс», — и второй европейский бренд — Resound. У нас более чем десятилетний опыт работы с ними. И мы совершенно точно знаем, в каких ситуациях и какую эффективность даёт их оборудование. Но рынок меняется, и мы вынуждены перестраиваться, чтобы «держать планку».