Фантастические произведения в художественной форме отражают настроения гражданского общества, причем более откровенно, чем речи общественных деятелей или результаты соцопросов. И реалии таковы — российское общество смотрит в будущее с изрядной долей пессимизма. Страхи выражаются в стремлении подправить историю социально-экономического развития России и в попытках решить проблему «лишних» людей, рассказывает профессор РАН, доктор политических наук, ведущий научный сотрудник Института философии и права УрО РАН Леонид Фишман.
Хромая судьба
— Фантасты действительно отражают доминирующие в общественном сознании идеи?
— Что у трезвого на уме, то у фантаста нередко на языке. Одно дело — анализировать выступления политиков и идеологов, данные социологических опросов, совсем другое — наблюдать, как те же идеологии, лозунги, массовые настроения выражаются в фантастике наиболее откровенно, развернуто, в картинах будущего, с объяснением мотивации людей.
Фантастика выступает в роли зеркала — и оно не всегда кривое. Отечественная фантастика (про всю говорить не могу, поскольку интересуюсь преимущественно имеющими массовую популярность жанрами — попаданческой, отчасти постапокалиптической, фэнтези) в период с конца 80-х и по сей день отражала нашу странную революцию. Она изначально совершалась под либерально-демократическими лозунгами, но в действительности скрывала под собой массовое стремление уклониться от истории в этакую «простоту» и «естественность». До того семь десятилетий мы якобы шли по тупиковой ветке, попирая законы истории и человеческого естества. К началу 90-х всех вдруг осенило — ничего не надо было придумывать, все нужное для «нормальной жизни» уже давно придумано: рынок как естественный порядок отношений, демократия как наилучший из политических режимов, либерализм как самая адекватная из идеологий и т.д. Надо только повторить это у себя. Эта псевдолиберальная утопия, как известно, если и воплотилась, то не совсем так, как ожидалось. Тогда многие российские интеллектуалы
(и не только) пришли к морально обескураживающим выводам в духе Данилевского, Шпенглера и Хантингтона: единого человечества нет, а есть борьба цивилизаций, нет и общечеловеческих ценностей — есть лишь манипуляция сильных слабыми. Пропало желание прислушиваться к «лицемерным западникам», которые под словами об общечеловеческих ценностях скрывают заботу лишь о своем благе. Очень многие согласились с тем, что величайшей глупостью наших предков было стремление принести счастье всему миру вместо того, чтобы заботиться только о себе. Другие же сочли и эту прошлую заботу обо всем мире лишь красивым прикрытием гораздо более понятного «национально-государственного интереса». В конечном счете возобладало настроение в духе «мир жесток и несправедлив, поэтому надо стать такими же».
А для внутреннего употребления придумать какую-нибудь национальную идею с человеческим лицом, достаточно цивилизованную, возвышенную и гуманную. С этим мировоззрением можно восстановить историческую справедливость, отвоевать себе достойное место под солнцем… А кто не спрятался, мы не виноваты.
В российской фантастике 1990-х все это отразилось чрезвычайно выпукло, вылившись в то, что я называю реваншизмом и ревизионизмом. Оба эти неотделимых друг от друга явления были обусловлены социально-психологической травмой 1990-х.
В основе первого — желание хотя бы в воображении преодолеть то унижение и отчаяние, которое испытали бывшие граждане Советского Союза в результате крушения Родины, ценностей и образа жизни. Второй порожден ситуацией разочарования в либерально-капиталистических ценностях нашей странной революции и попытками найти им альтернативу в прошлом или настоящем. Если реваншизм был везде почти одинаков и сводился к торжеству восставшей из пепла России вкупе с низвержением в прах ее врагов, то ревизионизм оказался интересней и разнообразней: он подразумевал пересмотр не только отдельных идеологий или ценностей, но и связанных с ними культурных символов (например, толкиеновского мира с его ценностными координатами или, скажем, миров братьев Стругацких).
— Да, в оптимизме постсоветских фантастов не упрекнешь. Какие настроения преобладают сегодня?
— Разумеется, фантастика стала более пессимистичной. Воззрения в духе Данилевского или Шпенглера по природе пессимистичны. Но дело еще вот в чем. Мода, к примеру, на имперскую фантастику в начале XXI века отражала сильное массовое настроение и, главное, совпала со стремлением власти прибегать к имперской риторике, использовать имперскую символику далекого и недалекого прошлого и при этом отрицать всякий утопизм, революцию, стремление что-то принципиально менять. Но такого рода психотерапия вовсе не превратила «встающую с колен» Россию в ту могучую империю, которую рисовали фантасты. Утопия, реализовавшаяся не так, как ожидалось, искаженно и частично становится антиутопией.
К середине нулевых стало понятно, что имперские грезы воплотились в жизнь примерно в той же степени, что и грезы либеральные. В итоге у многих появилось ощущение, что живем мы в сплошной антиутопии. Понятно, что все это не способствовало оптимизму. И тренды в российской фантастике остались прежние.
Парень из преисподней
— Имперский реваншизм — будущее России?
— Реваншизм и ревизионизм в начале XXI века никуда не исчезли, напротив, стали чем-то само собой разумеющимся (разве что изменилась жанровая оболочка, поскольку популярность приобрели альтернативная история и попаданческая фантастика, часто в одном флаконе). Ситуация этому благоприятствовала даже в сравнительно тучные годы, до середины десятых. Что касается имперского будущего, то, понятно, желаемая большинством авторов Россия — это всегда сильное государство, которое если не доминирует на планете, то уж никак не слабей наиболее могущественных глобальных игроков. Это страна с некоторыми элементами либерализма и рыночной экономики. Однако обычно они уравновешены сильными элементами социального государства, во многом патерналистского. Соответственно, и национальная идеология будущей России в целом не либеральная. И, конечно, Россия находится на переднем крае научно-технического прогресса.
У разных авторов оттенки разнятся, встречаются скорее модернизированные варианты советского будущего, хотя они относятся чаще к жанру фантастики не чистой имперской, а попаданческой, или альтернативной истории. В попаданческой фантастике вопрос звучит примерно так: что такого надо сделать в прошлом, чтобы в настоящем и будущем у России стало все замечательно.
— Количество попаданцев в последние годы растет как на дрожжах.
— Какие только попаданцы не встречаются! Попадают в далекое и недалекое прошлое, в своем теле и в тела обычных или выдающихся людей — от Сталина и Николая Второго до Гитлера и Троцкого. Во многом попаданческая фантастика воплощает все ту же идею реваншизма, только перенесенную в прошлое. Это такой упреждающий реваншизм, цель которого — раздавить все чайники, пока они не стали паровозами, заранее нейтрализовать врагов в будущем. В общем, сделать все, чтобы сегодня не надо было думать о реванше.
Что делают обычно попаданцы? Занимая высшие посты в государстве (или получая возможность влиять на решения власть имущих), начинают всячески развивать науку и технику, отстраивать промышленность и заключать выгодные союзы. Все это делается с двумя главными целями: чтобы Россия не проигрывала войны и чтобы в ней не случались революции. Попаданцы укрепляют империю (или СССР), но при этом складывается впечатление, что идеологические симпатии для них — не главное. Главным оказывается модернизация, на путь которой они стремятся подвигнуть Россию, пользуясь познаниями в истории, науке и технике. Из опыта прошлых веков они извлекли самый важный урок: модернизированные страны выигрывают историческую гонку, а отставшие — проигрывают. При этом показательно, что все до единого попаданцы, особенно в дореволюционное прошлое, отчетливо понимают, что одной научно-технической модернизации недостаточно — не менее важна модернизация социальная.
— Тот есть чем мы сильны, так это задним умом…
— Оценивать значение попаданческой литературы пока рано. Мы можем считать ее бурный рост проявлением эскапизма, бегством из реальной антиутопии в нарисованную утопию. Можно заключить, что люди бегут из нашего слишком сложного мира в мир заведомо более простой (или кажущийся таковым), а потому доступный изменению усилиями «простого» человека. Возможно, такого рода книги — махание кулаками после драки, признание того, что честным путем (без использования преимуществ человека из будущего) победа России в историческом соревновании с другими народами невозможна. И нередко у авторов по этому поводу иллюзий нет. Наконец, можно считать, что расцвет попаданческой фантастики является выражением своего рода мировоззренческого тупика: авторы явно заставляют своих героев следовать по пути уже опробованных не у нас, так за границей решений. Попаданцы никогда не выдумывают ничего принципиально нового в смысле социальных и прочих технологий; трансформированный в результате их деятельности мир в сущности остается тем же, меняются только победители и проигравшие.
Однако нельзя не заметить, что попаданческая фантастика в массовом порядке вывела на свои страницы индивида, который является субъектом исторических преобразований. И этот субъект при всех его достоинствах и недостатках как нельзя более реалистичен. Ведь это «наш человек», пытающийся реализовать некий мировоззренческий проект, стремящийся что-то изменить, используя силы и знания, доступные ему как именно нашему современнику. Вчера он «разминался» в вымышленном прошлом или в иных мирах, а сегодня, например, попытался воплотить свои мечты в Новороссии. Как некоторые писатели-фантасты, которые туда уезжали на войну.
— Светлое будущее российского общества в современной фантастике видится только через призму укрепления государства как империи? Есть ли альтернативы и насколько они сегодня популярны среди фантастов?
— Не обязательно империи. Встречаются (достаточно для того, чтобы их не игнорировать) и неосоветские варианты будущего. Хотя злые языки скажут, что неосоветские варианты — разновидность российского империализма.
Хищные вещи века
— В последнее время распространение получил жанр литРПГ. Развитие индустрии виртуальных миров выступает как способ утилизации невостребованной рабочей силы и предотвращения социальных катаклизмов?
— Рост числа «лишних людей» — давно уже вопрос не будущего, а настоящего.
В индустриальную эпоху ставшее невостребованным в сельском хозяйстве население уходило в города, чтобы найти там работу в промышленности. Затем, по мере развития и сокращения рабочих мест в промышленности, высвободившаяся рабочая сила нашла применение в сфере услуг. Сейчас в ней занято 60 — 80% трудоспособного населения. И именно по ним бьет развитие новых технологий, именно они становятся первыми жертвам процессов технологического замещения. Только развитие программного обеспечения вытеснит с рынка труда множество работников — начиная с бухгалтеров и заканчивая водителями такси или трудящимися в сфере торговли. Сегодня технический прогресс уничтожает больше рабочих мест, чем создает, а вновь созданные места в большинстве хуже оплачиваются и требуют все меньшей квалификации. «Лишние люди» пополняют ряды прекариата — социальной группы, не имеющей постоянной работы, плохо или вовсе не защищенной социальными гарантиями, и в этих рядах все больше молодежи.
Таким образом, у большинства работников сферы услуг нет перспективы социального подъема, как это было у промышленного пролетариата и даже у среднего класса. Они будут превращаться в андеркласс, положение которого может быть облегчено выплатами базового дохода или какой-то иной разновидностью ренты. Причем рента будет даваться не столько из гуманных соображений, сколько ради поддержания покупательной способности большинства потребителей, которая необходима для продолжения массового производства товаров и услуг и извлечения прибыли.
В условиях развития процессов технологического замещения, автоматизации и роботизации производства наиболее благоприятный вариант будущего для большей части работников сервиса и прочих прекариев — новая модель суперпатерналистского государства. Это означает, что большинство населения будут все-таки содержать из соображений гуманизма, сохранения социальной стабильности и относительно комфортной социальной среды. Почему бы его не содержать в виртуальных мирах, если развитие технологий сделает это возможным? Так проще и дешевле. Собственно, картина такого будущего и является фоном для многих произведений жанра литРПГ.
— То есть в произведениях литРПГ мы видим реализацию старой марксистской идеи о постепенной автоматизации как начале конца капиталистического мира?
— Само по себе отмирание эксплуатации человека человеком в силу тех же процессов автоматизации и технологического замещения вовсе не сделает «лишних людей» счастливее и не сокрушит капитализма. В обозримом будущем реально увидеть то, как капитализм столкнется с многочисленной социальной группой лишних людей, причем вовсе не только в рамках развитых стран, но в глобальном масштабе. Это произойдет в условиях, когда не предвидится возникновения новых рабочих мест, а модель социального государства индустриальной эпохи перестает работать. Что можно сказать точно (поскольку это уже происходит) — очень многие люди будут пытаться вернуть «старое доброе время» под лево- или правопопулистскими лозунгами. Другие же начнут задумываться над будущим, в котором «работа не нужна», а труд, как это было тысячелетиями, не является главным для человеческой самоидентификации и самоуважения. Сможет ли капитализм пережить этот новый вызов или уступит место какому-то новому социальному строю — открытый вопрос. В любом случае он не отомрет естественно, а наступившая эпоха перемен еще неоднократно удивит и поразит нас.
