Россия недополучает 10 — 12% ВВП, так как система образования не дает людям полный набор необходимых компетенций; около 25% школьников не осваивают ядро знаний по математике, естественным, социальным и гуманитарным наукам. Растут различия в образовательных результатах семей с разным социальным статусом — дети из определенных социальных слоев концентрируются в определенных школах. Возникает зона бедности и низкой социальной мобильности, опасная для социальной устойчивости страны. Непрерывность образования необязательна — уровень обновления компетенций взрослого населения втрое ниже, чем в странах-конкурентах. Итог — одна из ключевых проблем качества человеческого капитала в РФ: высокая доля непродуктивных людей. Таковы выводы образовательных сессий по проблемам средней, профессиональной и высшей школы, прошедшие в рамках апрельской конференции НИУ ВШЭ.

Согласно одному из самых популярных исследований — Programme for International Student Assessment (PISA; проводится среди 15-летних учащихся по всему миру, в 2015 году охватило почти 6 тыс. человек из 42 регионов РФ), результаты российских школьников по чтению и математике сравнялись со средними по Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР, РФ участвует в PISA с 2000 года). Однако четверть учащихся не достигли минимального уровня функциональной грамотности хотя бы по одному предмету (в Венгрии, Финляндии и Корее — 10 — 14%).

— Это люди, которые плохо освоили школьную программу. Именно эта когорта характеризуется как продукт имеющейся системы образования. Они обрекают себя на нулевую или отрицательную образовательную премию (разница в средней зарплате у выпускников вузов со всеми остальными. — Ред.), — диагностирует ректор НИУ ВШЭ Ярослав Кузьминов. — Их трудовые и карьерные возможности ухудшаются, они тяжело адаптируются к работе и мало зарабатывают.

Снижение функциональной грамотности наблюдается и в других странах, но если в Финляндии, например, для таких детей существуют поддерживающие программы, которые позволяют через несколько лет повысить показатель, то у нас молодежь с не­удовлетворительными оценками идет в техникумы, и с годами провал в грамотности только увеличивается. Качеством среднего профессионального образования в стране долгие годы не занимались, констатирует научный руководитель Института образования ВШЭ Исак Фрумин.

Ситуацию нельзя считать безысходной: опыт некоторых стран показывает, что количество неуспешных школьников можно значительно сократить. Это удалось той же Финляндии, где их доля составляет 5 — 7%. Там каждый третий школьник занимается с индивидуальным психологом. Но подобное требует финансирования. А Россия, по словам Исака Фрумина, отстает от всех стран, с которыми конкурирует, по доле ВВП, идущей на образование. С 2013 года расходы на образование консолидированного бюджета снижаются, в 2016-м на эти цели было предусмотрено 3,6% ВПП. Результат: «Недостаточное финансирование системы не дает переводить высокий потенциал в капитал страны».

Ярослав Кузьминов особо отмечает нехватку финансирования высшей школы: «Ситуация хуже, чем в общем образовании, и сравнима с ситуацией в медицине. Не финансируются исследования, наука не развивается. Низкий уровень зарплат не позволяет держать в штате сильных ученых».

Как повысить уровень российского образования и почему с этой задачей не справились реформы последних лет?

Факторы успеваемости

С середины прошлого века во многих странах пытаются повысить качество образования и увеличить его доступность, то есть снизить неравенство учеников из разных социальных групп.

— Страны Евросоюза показывают достаточно высокие результаты в PISA. Однако они не так хороши, как могли бы быть с учетом социально-экономического статуса учеников, — рассказал менеджер глобальной практики образования в представительстве Всемирного Банка в странах Европы и Центральной Азии Кристиан Аэдо. — При этом разрыв в баллах у учеников с разным социально-экономическим бэкграундом отличается. Например, во Франции и Болгарии разница между учениками из мало- и высокообеспеченных семей составляет в переводе с баллов PISA два-три года обучения. Также растет разница в баллах у учащихся из города и сельской местности. Поэтому важно обращать внимание на такие факторы высокой успеваемости, как школьный климат, мотивация, а также на учительские практики. Пример Финляндии показывает: даже учащиеся с низкими результатами в PISA могут получить профессию и быть востребованы на рынке труда, если школа работает с ними индивидуально.

В России исследователи тоже задаются вопросом, как меняются результаты у разных групп учеников в зависимости от их материального положения, места жительства и прочее.

Например, исследователи Института образования ВШЭ проанализировали зависимость от наличия высшего образования у матерей школьников (это традиционная характеристика культурного капитала). «Доля детей, чьи матери имеют высшее образование, в выборке (чуть более 200 школ, примерно 5 тыс. учеников) с 2003 по 2015 годы выросла примерно с одной трети до половины, — подчеркивает заведующий Лабораторией анализа образовательной политики ВШЭ Андрей Захаров. — При этом, например, по математике результаты растут в основном у детей, у матерей которых высшего образования нет».

Схожая ситуация и с баллами учеников, живущих в городах-миллионниках и в небольших населенных пунктах. В крупных городах по математике и естествознанию прирост фактически не наблюдается, а в небольших населенных пунктах он налицо, утверждают исследователи. Доля матерей с высшим образованием увеличивается во всех населенных пунктах примерно одинаково, а образовательная инфраструктура лучше развита в крупных городах, там также лучше доступ к образовательным ресурсам. Очевидно: школа смогла «подтянуть хвосты» и помочь детям в менее выигрышных условиях. Но если результаты детей из разных социальных групп сближаются, как школа, не способная обеспечить прирост детям с высокими образовательными запросами, будет работать с ними дальше?

Успехи учеников, находящихся в худших стартовых условиях, могут быть связаны с усилением инструментов контроля за качеством образования — ЕГЭ, других стандартизированных тестов, когда школа становится более ответственной за результат, или же с реструктуризацией сети школ в сельской местности. На государственном уровне успехи российских школьников в PISA принято объяснять успехом реформ — постепенным переходом на новые стандарты (при том что 15-летние дети в 2015 году по ним еще не учились), введением ЕГЭ, усилением контроля за качеством образования, когда школа становится более ответственной за результат. Подобные объяснения бытуют и в европейских странах. Например, замминистра образования Польши в 2012 — 2014 годах Мацей Якубовски связывает рост результатов польских школьников в PISA эффективной госполитикой, в частности ростом автономии школ, изменением принципов финансирования. «Но не исключено, что в России существенную роль играют и внешкольные факторы — прежде всего доступность интернета и рост популярности соцсетей, когда дети малообразованных родителей, живущие, например, в селах, сами осваивают способы работы с информацией, и это помогает им в решении практико-ориентированных задач PISA», — предполагает Андрей Захаров.

Руководитель директората по образованию и компетенциям ОЭСР Андреасс Шляйхер (это он в 1999 году придумал PISA) назвал ключевые факторы, которые будут определять успешность развития национальных систем образования на ближайшие два десятилетия. Основные — информационная грамотность, эффективное применение талантов и содержание школьного образования.

Ректор Всероссийской академии внешней торговли Сергей Синельников-Мурылев предложил для повышения общекультурного уровня школьников ввести обязательный ЕГЭ по 6 — 7 предметам (с 2009 года выпускники школ сдают два обязательных экзамена — русский язык и математику, идет дискуссия о введении обязательного ЕГЭ по истории).

Теоремы Пифагора недостаточно

За спорами об эффективности ЕГЭ подкрался 10-летний юбилей указа о его введении. Единого мнения о целесообразности этой формы сдачи выпускных экзаменов нет до сих пор. Процесс апробации единого госэкзамена длился семь лет и ежегодно охватывал около 1 млн школьников: регионы выбирали предметы для сдачи, а вузы — предметы, которые они будут засчитывать в качестве экзаменов. По словам одного из основателей ЕГЭ Владимира Филиппова (министр образования с 1998 по 2004 год), подготовка к госэкзамену и его введение встречали большое сопротивление в стране, но отказываться от него было нельзя, чтобы уравнять шансы детей из разных регионов на получение высшего образования в лучших вузах страны: «Московские университеты строились не только для жителей столицы».

Действительно, с введением ЕГЭ доля иногородних выпускников, поступающих в московские вузы, приблизилась к 60% (ранее менее трети). Но проявились и минусы новой системы — уровень школьного образования снизился. Самая распространенная претензия — ЕГЭ урезает программу. Раньше был аттестат, который давал представление об уровне общей культуры человека. А сейчас есть обязательные предметы, а все остальное — для видимости, потому что сдавать экзамены не надо.

Сергей Синельников-Мурылев убежден, что дополнительные обязательные ЕГЭ повысят уровень знаний: «Также следует учитывать при поступлении в вузы средний балл аттестата, а чтобы прекратить вымывание талантливых абитуриентов из регионов, усилить сотрудничество региональных вузов с ведущими столичными».

Несмотря на непрекращающийся диспут вокруг ЕГЭ, отменять его не будут. Тем более что от ЕГЭ в его первоначальном виде почти ничего не осталось. Так, из экзаменационных вариантов по всем предметам, кроме иностранного языка, исчезла тестовая часть. По русскому, наоборот, для выпускников вводится устная часть, чтобы продемонстрировать уровень владения речью, а не только знания на бумаге.

Глава Минобра РФ Ольга Васильева убеждена: ЕГЭ прочно утвердился в реалиях современной России, он не уйдет, но может видоизмениться. Ранее она утверждала, что обучение в школах зачастую подменяется «натаскиванием».

— Психология многих людей свелась к тому, что в школе учатся для того, чтобы сдать ЕГЭ, но она имела место и раньше… Натаскивали не на ЕГЭ, а на какие-то специальные ответы, — рассуждает экс-министр образования и науки (2004 — 2012 годы) Андрей Фурсенко. — Это ментальная беда, в нашем обществе сложилось неправильное отношение к экзаменам, надо задаться вопросом: для чего люди учатся, а не как сдать экзамен.

— Во всех странах мира есть те, кто критикует национальные экзамены. Иногда критика бывает по делу, — говорит научный руководитель центра мониторинга качества образования ВШЭ Виктор Болотов. — Нужно было работать не столько с профессиональным сообществом, сколько с общественным мнением (см. «Образование, оглядываясь назад, жить не может»). Надо было показывать ребят из глубинки, которые выиграли от ЕГЭ и смогли поступить в хорошие вузы. Вторая серьезная проблема в том, что задания экзамена ориентированы на предмет, а в мире во главе угла стоят умения и компетенции. Мало знать теорему Пифагора, надо уметь высчитать самый короткий путь к школе. А это ЕГЭ пока не проверяет.

В этом учебном году ЕГЭ в основной период (с 29 мая по 1 июля) будут сдавать 703 тыс. человек, из них 618 тысяч — выпускники этого года. Экзамены в 11-м классе разделены на три этапа: досрочный, основной и «сентябрьский». Первый прошел с 23 марта по 14 апреля. Экзамены сдали около 26,5 тыс. участников, примерно на 10 тысяч больше, чем в прошлом году.

В основном работу писали выпускники прошлых лет, пожелавшие улучшить результат по тому или иному предмету. Самыми популярными были обязательные предметы и обществознание. Более 20% участников выбрали историю, свыше 16% — физику и биологию,11% — химию.

Рособрнадзор выступил с рекомендацией по результатам ЕГЭ не наказывать учителей, а направлять их на повышение квалификации: «Из указа президента по оценке эффективности губернаторов исключен показатель ЕГЭ. Итоги экзамена, других оценочных процедур нужно использовать не для наказания, а для развития».

Колледж — лазейка …

На прошлой неделе МИА «Россия сегодня» представило исследование «Навигатор абитуриента: колледжи России 2017» (охвачены 524 учреждения среднего профессионального образования из 60 регионов, всего в стране их 3,9 тысячи). «Если в прошлом году рост спроса на среднее профессиональное образование вызывал удивление, то в этом году тенденция подтверждается, — заявили исследователи. — Две трети страны делает выбор в его пользу. В топ-5 по максимальным средним баллам аттестата на бюджетный прием вошли такие направления, как юриспруденция (4,85), сестринское дело, экономика и управление (оба по 4,8), образование и педагогические науки, а также фармация (по 4,7). Минимальные баллы аттестата зафиксированы в колледжах, которые готовят работников сельского, лесного и рыбного хозяйства (3). За последние пять лет объем финансирования системы СПО вырос на 30%. Более 500 колледжей считаются ведущими».

Ярослав Кузьминов тенденцию подтверждает: «В последние годы наблюдается рост желающих получать образование в техникумах, колледжах и профучилищах». Но делает другие выводы: «Казалось бы, это положительный тренд — интерес к рабочим профессиям растет. Однако это не так. 83% выпускников колледжей после окончания обучения идут в вузы, таким образом, они всего лишь используют среднее специальное образование как лазейку для поступления в вуз, минуя ЕГЭ. То есть та четверть школьников, которая не осваивает программы общего образования, идет учиться в техникумы, где качество образования, дающего функциональную грамотность, очень низкое, а поддерживающих программ для детей этой группы, как в Финляндии, у нас нет. Этой проблемой в нашей стране никто не занимался — общее образование целенаправленно улучшали в школах, хотя почти половина старшеклассников получает его в техникумах. Как и раньше, среднее профобразование собирает молодежь из самых бедных слоев населения».

По мнению Кузьминова, профессиональное образование в стране переживает кризис: больше 60% выпускников техникумов и 40% выпускников вузов не собираются работать по специальности; «в результате оно используется как общее высшее образование, как продолжение школы, как набор общих жизненных компетенций. То есть блок профессионального обучения становится ненужным, оно не того качества, чтобы человек мог делать профессиональную карьеру».

… абитуриент — заложник

Как увеличить вклад образования в экономический рост, как с его помощью гарантировать социальную мобильность и устойчивость? Сергей Синельников-Мурылев предлагает изменить распределение контрольных цифр приема (КЦП) между

вузами: «Система непрозрачна, не учитывает потребности экономики, бюджетные места получают в большой степени успешные вузы, а также вузы проблемных регионов. А слабые вузы получают недостаточно бюджетных мест, даже если нужны экономике, хотя можно принять меры к их развитию — поменять руководство, привлекать студентов стипендиями и местами в общежитиях».

Замминистра образования и науки РФ Людмила Огородова возражает: «При распределении КЦП учитываются региональные потребности в кадрах на среднесрочный период, а также запросы самих университетов, которые реагируют на потребности общества».

Каковы эти потребности? Региональный директор QS по Восточной Европе и Центральной Азии Зоя Зайцева считает, что базовым пунктом, определяющим выбор абитуриента, является связь вуза с производством: «В первую очередь абитуриента интересует репутация университета среди работодателей. По-прежнему выпускники естественно-научных и технических специальностей остаются наиболее востребованными на рынке труда».

По мнению доцента департамента образовательных программ Института образования ВШЭ Натальи Кармаевой, у выпускников нет полной информации о том, какие специальности будут наиболее востребованы на рынке труда, их предпочтения формируются в социальном контексте и зачастую не осознаны на момент выбора: «Важное влияние на отдачу от образования оказывает и состояние рынка труда, и экономики на момент выхода выпускника на рынок труда, тип сектора занятости, пол, материальное благополучие семьи, территориальная локализация».

— Успешность перехода «учеба — работа» — один из показателей вхождения молодежи в рынок труда, эффективности личных и государственных инвестиций в образование, соответствия рынка образовательных услуг потребностям рынка труда, — рассуждает профессор кафедры управления человеческими ресурсами Школы бизнеса и делового администрирования ВШЭ Елена Варшавская. — Есть распространенное представление, что экономика страдает от недопроизводства инженеров при перепроизводстве экономистов и юристов. Анализ («Обследование рабочей силы», «Обследование населения по проблемам занятости» за 2010 — 2015 годы) не выявил значимых различий в показателях успешности перехода от учебы к трудовой деятельности у выпускников технических, экономических и юридических специальностей. А наиболее благополучной группой с точки зрения успешности перехода «учеба — работа» являются выпускники с медицинскими дипломами. Они чаще всего работают на позиции специалистов высшего уровня квалификации, показывают максимальную верность профессии и имеют минимальный уровень безработицы. Самой проблемной группой оказались выпускники аграрных учебных заведений.

Еще один важный тренд — качество реализации отдельных программ и направлений подготовки в вузе становится не менее важным, чем его бренд. Сильных абитуриентов привлекает доступ к международным проектам, долговременные научные связи университета с зарубежными партнерами (см. «Поколение миллениалов»).

Другая особенность — половина абитуриентов, по оценкам руководителя проекта «Типичный абитуриент» Владислава Белого, выбирают место учебы по набору экзаменационных испытаний, результаты которых засчитываются при поступлении.

Тренд подтверждает начальник управления «Приемная комиссия» РЭУ им. Г.В. Плеханова Аюрика Батуева:

— В РЭУ популярностью пользуются новые направления — «Реклама и связи с общественностью», «Лингвистика» и «Гостиничное дело». Конкурс на них в 2016-м составлял больше 90 заявлений на место. Имеет место зависимость между высокой востребованностью этих направлений и тем, что для поступления на них не требуется результат экзамена по математике, а баллы по иностранным и русскому языкам традиционно выше.

По мнению экспертов, абитуриент (выпускник колледжа и вуза) — заложник сложившейся специфической российской модели рынка труда. Его ключевая особенность состоит в том, что адаптация к кризисам происходит за счет изменений преимущественно стоимости труда, а не занятости и безработицы (в развитых странах, как правило, наоборот). «В случае экономических трудностей работодатели снижают зарплаты, но не увольняют сотрудников. Эта модель рынка труда поддерживает стабильно высокую занятность и низкую безработицу, но ценой нестабильных зарплат и значительного неравенства», — подводит итоги директор Центра трудовых исследований НИУ ВШЭ Владимир Гимпельсон.

Директор Института социальной политики ВШЭ Лилия Овчарова полагает, что пока окно возможностей для развития человеческого капитала не закрыто: «Есть значительный класс людей, чьи расходы на базовое потребление не превышают 50% от доходов, и они готовы вкладываться в собственное развитие. Однако окно это будет недолго».

По данным ВШЭ, к 2030 году численность занятого населения в возрасте до 40 лет будет меньше, чем сейчас, примерно на четверть. «И это колоссальнейший шок, — подчеркивает Владимир Гимпельсон. — Разные профессии имеют сильно деформированные возрастные профили. Пострадают в первую очередь компании, которые используют молодую рабочую силу. Так, средний возраст программиста — младше 30 лет». Низкий уровень инвестиций в развитие человеческого капитала, в особенности в образование, становится одним из главных препятствий для дальнейшего развития страны.