Сам процесс и особенно приговор «ловцу покемонов» блогеру Руслану Соколовскому дал пищу множеству комментариев. Писать об этом деле в плоскости морали, свободы слова, отношений между церковью, обществом, государством и гражданином после таких «акул пера», как Познер, Быков или Губин, я бы не осмелился. Но с точки зрения права могу добавить свои «пять копеек», причем в обсуждение дела не только этого, но и целого ряда подобных, когда людей судят за слова, а не за действия.
Мой знакомый юрист упрекнул меня в том, что рассуждать о судебных решениях, не читая целиком текст приговора, не имея юридического образования, нельзя. Но попробуем. В таких неосязаемых вещах, как оскорбление, возбуждение ненависти и вражды, пропаганда, как никогда справедливы пословицы «закон что дышло» и «докопаться можно до телеграфного столба». Будем руководствоваться здравым смыслом, а не юридической казуистикой.
Само понятие преступления должно осознаваться обществом, то есть большинством граждан, как таковое. Вопервых, потому что «незнание закона не освобождает от ответственности», вовторых, каждый может поставить себя на место потерпевшего. Государство защищает и свои интересы, но в этом случае «что такое хорошо и что такое плохо» вполне доходчиво доносится до граждан. Еще у преступления должны быть последствия, ущерб хотя бы потенциальный. В данном случае большинство не понимает, что такое «чувства верующих», не может поставить себя на их место, а также отсутствует ущерб (за возмещением морального вполне логично обращаться с гражданским иском).
Плохо пахнут дела, в которых преступление нельзя кратко описать на обывательском уровне. Если человеку инкриминируют, что он «бразильский шпион», «украл лес», «причинил скол зубной эмали», то обвинение хотя бы понятно, независимо от того, виновен ли человек, доказана ли его вина надлежащим образом. Есть специфические преступления «нарушение правил ... , повлекшие тяжкие последствия», но здесь дается отсылка к самим правилам, да и последствия весьма осязаемы.
В чем обвинялся блогер? Изначально в ловле покемонов в храме (таковым он и войдет в историю), по итогу добавились эпизоды «хранение шпионской ручки» и размещение в интернете роликов, которые кому-то не понравились. Было бы что-то другое — СМИ бы оповестили. Вопрос — могут ли являться преступлением такие действия, как публичные высказывания, а также посты, репосты, лайки, для описания которых необходимо пересказать или изобразить их содержание? Наверное, в ряде случаев да — если слова прямо призывают к совершению противоправных действий. Тут весь вопрос в экспертизе (предвзятость экспертов — отдельная тема). Но если это имело место — дайте цитаты, каждый может оценить сам.
Также сомнительны дела, возбужденные по заявлениям потерпевших не сразу после происшествия. К делу Соколовского это не относится, но часто привлекают за действия, совершенные несколько лет назад. Если вас ограбили, избили, оскорбили и т.д., то нахлынувшие чувства как никогда сильны сразу после преступления, и логично если не тут же обратиться за защитой, то хотя бы рассказать об этом.
Следующая проблема — статус интернета. Можно согласиться, что преступление против одного человека менее тяжко, чем против нескольких. Интернет в наш век, с одной стороны, занимает все большую часть нашей жизни, расширяет границы общения и стирает расстояния, но с другой — не является столь необъятным, что непросто наткнуться на нежелательный контент случайно (продвижение контента — и есть суть бизнеса в интернете). Уголовный кодекс же приравнивает высказывание в интернете к публичным или с использованием СМИ, что или образует состав преступления, или является отягчающим обстоятельством. В случае с нецензурной бранью (это административное правонарушение) законодатель все же не стал приравнивать интернет к публичному выступлению.
Если же вернуться к теме преступлений против веры, то тут можно найти целый ряд уязвимостей в существующих нормах. Прежде всего кто может выступать потерпевшей стороной? Церковь как общественная организация — это одно, а отдельные верующие — другое. Если у зарегистрированных Минюстом религиозных объединений есть руководящие органы в соответствии с уставом, то каждый отдельный верующий представляет только себя самого. Формально жалобу на Соколовского подала не РПЦ, а православный верующий. В дальнейшем другие граждане, называющие себя православными, выступали свидетелями как защиты, так и обвинения. Могут возникнуть следующие коллизии. Позиция одних верующих (или называющих себя таковыми) может не совпадать с позицией других, а также с официальной позицией церкви. Чьим свидетельским показаниям суд должен отдавать предпочтение? Руководствоваться количеством свидетелей или их рангом в церковной иерархии? Или сразу обращаться к руководству конфессии? Это при том, что есть религии, не имеющие единой на всю страну организации, нет строгой иерархии. Да и закон устанавливает равенство всех граждан, а церковная иерархия признается только внутри церкви.
Нельзя не согласиться с мнением, что процесс Соколовского нанес ущерб репутации РПЦ. Получается, что отдельные граждане могут инициировать судебные разбирательства, которые потенциально способны нанести ущерб всему религиозному объединению, независимо от того, на чьей стороне будет суд.
Другая проблема — вынос внутриконфессиональных дискуссий на суд государства. В таких известных в истории явлениях, как раскол, реформация, сектанство, ереси, раньше как раз активно участовали светские власти. Не говоря уже о межконфесиональных конфликтах. Судебные разбирательства в том, что такое истинная вера, вероотступничество, богохульство, вполне естественны в странах, где религия возведена в ранг государственной. Если же провозглашено отделение церкви от государства, равенство всех конфессий, свобода совести, то чувства верующих не должны защищаться отдельно от других чувств.
