409 млрд рублей — столько будет направлено из федерального бюджета на развитие цифровой экономики в 2019 — 2021 годах. Соответствующий закон в конце ноября подписал Владимир Путин. 

Звучит внушительно. Для сравнения, например, на образование пойдет 362 млрд рублей, на науку — 135, на городскую среду — 318, на дороги — 371. Превзошли диджитал по расходам только статьи «Демография» (1,5 трлн рублей) и «Здравоохранение» (почти 700 млрд рублей).

Чтобы эти 400 миллиардов дали эффект, программа «Цифровая экономика», принятая летом 2017-го, должна быть преобразована в одноименный нацпроект — с ясными (а не обтекаемыми, как раньше) формулировками, паспортом, планом мероприятий, пониманием, как должны проходить согласовательные процедуры. 

Очевидно, что в следующие три-пять лет Россия обречена на цифровую трансформацию. Какой она должна быть и где уже случилась — рассуждали участники конференции «Российские регионы в фокусе перемен», организованной аналитическим центром «Эксперт», журналом «Эксперт-Урал» и УрФУ. 

Шесть вопросов к цифре

Главный вызов трансформации сегодня — однозначно информбезопасность (ИБ). Цифровизация критической инфраструктуры предприятий и городов, внедрение интернета вещей (Internet of Things, IoT) в повседневную жизнь, развитие искусственного интеллекта — все это порождает новые, доселе невиданные угрозы. ИТ-специалисты любят припугнуть публику, описывая последствия взлома, например, системы управления дорожным движением: перевернутые автомобили, искореженный металл, кровь.

— Количество киберугроз в последние несколько лет ощутимо выросло, — констатирует руководитель направления «Информационная безопасность» компании Softline в УрФО Дмитрий Губернатчук. — Готовые решения для хакерских атак с подробной инструкцией сейчас несложно найти в интернете, вредоносное ПО совершенствуется и обзаводится новыми модификациями, используются в том числе искусственный интеллект и машинное обучение. Все чаще взламываются платформы интернета вещей, защита которых в условиях жесткой конкуренции пока не является приоритетом как для производителей, так и для заказчиков. К сожалению, большей части предприятий недостает системности в управлении ИБ. В организациях не налажены процессы классификации информационных активов, оценки актуальности каждой уязвимости, управления инцидентами. В итоге эффективность защитного инструментария не превышает 5 — 10%. Фигурально выражаясь, мы лечим не там, где болит.

С госфинансированием ИБ в стране пока тоже не так гладко. В конце ноября на SOC-форуме руководитель службы кибербезопасности Сбербанка Сергей Лебедь заявил: сегодня до исполнителей проектов в этой сфере доведено ноль рублей, задержка в выполнении программы составляет почти год.

 — Безопасность, безусловно, является одним из столпов диджитализации, — развивает тему директор по экономической политике НИУ ВШЭ Юрий Симачев. — Но чрезвычайно важно, чтобы она не стала поводом для ориентации на изоляционистские решения. Если страна не работает в рамках международных стандартов и подходов, если она не задействована в мировой торговле, она сразу обрубает себе некоторое количество выгод от цифровой трансформации. Баланс должен быть и в политике импортозамещения. Есть сектора, в которых мы, конечно, можем конкурировать с иностранными продуктами (в конце концов у нас самые лучшие программисты в мире). Но также есть вещи, закапывать ресурсы в которые на основании чьих-то страхов не имеет никакого смысла. Я понимаю, что в России есть ряд групп, продвигающих идею «давайте от всего отключимся», но, по-моему, это тупиковый путь. Верное направление — открытость при условии обеспечения безопасности.

Второй идеологический момент диджитализации связан с попытками оцифровать хаос и неэффективные процедуры без погружения в проблематику. Майский указ президента с одной стороны стал сильнейшим стимулом для госорганов и госкомпаний к внедрению цифры, но с другой — породил острое желание у чиновников и директоров отрапортовать о достигнутых результатах и позитивных сдвигах. В итоге — сплошь симулякры.

Третий блок вопросов связан с мораль­но-этическими и социальными последствиями внедрения цифры. Набившая оскомину проблема «что делать с вымирающими профессиями» никуда не исчезла. Ее убедительного решения пока так никто и не предложил. Более того, система образования по-прежнему тысячами выпускает специалистов, которые в перспективе десяти лет почти гарантированно останутся на улице.

Большая головная боль — приватность. Уже всем понятно, что в цифровой век она станет одним из элементов роскоши. Но необходимо выстроить систему, при которой люди будут понимать, кто и какие данные о них собирает (например, из перечня на площадке Госуслуг). Кроме того, очевидно, пришла пора определиться, каким путем идти — условно американским, при котором человек фактом своего рождения дает согласие на сбор сведений о себе, или европейским, когда люди должны осознанно ткнуть кнопку «Принимаю» в конце лицензионного соглашения.

Вопрос четвертый — регулирование.

— Сейчас все, в том числе и законодатели, пребывают в таком радостном оживлении, что велика опасность напридумывать кучу нормативных актов, которые потом станут колом в горле цифровизации, — опасается Юрий Симачев. — Надо понимать три вещи. Во-первых, в новых областях законы устаревают в момент их написания. Во-вторых, пока никто не знает, как и в какую сторону пойдет диджитал. В-третьих, в нормотворчестве, как и в любой сфере госуправления, сталкивается масса интересов, и есть риск перегибов. Поэтому, с моей точки зрения, регулирование в сфере цифровизации должно быть рамочным, мягким, настраиваемым.

Пятый идеологический момент: почему цифровая только экономика?

— С нашей точки зрения, диджитализация не может осуществляться только ради экономического результата, — говорит Сергей Кортов. — Она должна затрагивать все сферы жизни. Поэтому в проекте «Умный регион» мы предложили опираться на концепцию устойчивого развития ООН, которая предполагает, что любое действие должно оцениваться с трех точек зрения — социальной, экономической и экологической. 

И, наконец, последний большой вопрос — нужно ли покрывать цифрой все и вся. Большинство экспертов сходится в том, что «съесть слона целиком» вряд ли удастся. Позитивные эффекты в первую очередь проявятся в больших агломерациях, где плотность взаимодействия, темп жизни, конкуренция высоки, где временны?е издержки являются определяющими. 

Что делать с малыми городами? Сосредоточиться на их инфраструктурном развитии.

— Когда мы разрабатывали концепцию «Умный регион» для Свердловской области, то обнаружили, что уровень цифрового неравенства даже в границах одного субъекта очень велик, — комментирует первый проректор УрФУ Сергей Кортов. — Екатеринбург в разных рейтингах уверенно занимает места в первой десятке. Область не менее уверенно — в пятой-шестой. Этот разрыв — очень большая социальная и экономическая угроза.

Запрос на справедливость

Умные города — к обсуждению этого феномена рано или поздно сводится любая дискуссия о цифровой трансформации. Причина проста — люди живут не в отраслях, не в сферах, а на территориях. Потому тема smart city имеет самую высокую общественную значимость и ценность. На федеральном уровне сегодня за нее взялись крепко. На любой крупной урбанистической конференции только и говорят о том, как стимулировать муниципалитеты к внедрению цифровых технологий, как понять, кто из них готов к трансформации, а кто еще нет. 

— Мы в этом направлении работаем достаточно давно и в 2018 году сформулировали очень четкий ответ на вопрос, какой город может стать умным, — замечет директор проектов макрорегионального филиала «Урал» компании «Ростелеком» Владислав Сюркаев. — Тот, в котором есть заинтересованное лицо, готовое драйвить проекты в цифровой сфере и делать все, чтобы достичь максимального эффекта с помощью технологий. Именно в эти города мы идем с пилотами и решаем любые проблемы, в том числе финансовые и регуляторные. Размер территории значения практически не имеет. Простой пример — нашим «флагом» в Челябинской области является город Сатка с населением 42 тыс. человек.

Отрасли, где сегодня реализуется подавляющее большинство городских smart-проектов, — ЖКХ и управление домами. Объяснить перекос довольно просто. Во-первых, в коммуналке можно добиться быстрого и видимого эффекта. В той же Сатке в одном из домов за счет внедрения цифры до нуля была сведена неучтенка по воде, на 40% сократился объем электричества, расходующегося на общие нужды, суммарный платеж за коммунальные услуги снизился на 10%. Во-вторых, у россиян сформировался сумасшедший запрос на справедливость и примерно того же уровня раздражение по поводу постоянного роста стоимости жизни. Инновации в ЖКХ позволяют убить обоих зайцев. 

Следующее по популярности направление — проекты, в той или иной мере, связанные с транспортом (умные остановки, парковки и светофоры, каршеринги, беспилотники и т.д.).

Ярким подтверждением такой расстановки приоритетов является челябинская «Интерсвязь». Пару лет назад этот оператор с базой в 1,5 млн абонентов, понял, что в телекоме больше расти некуда, и переформатировался в ИТ-компанию. Приоритетными направлениями развития были выбраны интернет вещей и умные города. Челябинцы установили более 70 тыс. точек бесплатного Wi-Fi-доступа и развернули во всех городах присутствия IoT-сеть.

Один из самых динамично развивающихся проектов «Интерсвязи» сегодня — домофоны, которыми можно управлять с сотового, в том числе голосом (ими сегодня оборудовано 30 тыс. подъездов, услугой пользуются более 1 млн человек). Среди мужчин, замечают в компании, одной из самых популярных команд почему-то является «открыть бомболюк».

Другой перспективный проект челябинцев — умные парковки. Сегодня система может определить, есть ли на них свободные места. План на ближайшее будущее — сообщать автовладельцу, если к его машине подъезжает эвакуатор или кто-то близко подходит.

— Управление всеми имеющимися и будущими сервисами умного города мы объединили в одном мобильном приложении, — рассказывает председатель совета директоров компании «Интерсвязь» Леонид Вахрамеев. — Две его самые популярные функции сегодня — бесплатный Wi-Fi и мгновенная оплата коммунальных услуг. Приложение установлено более 700 тысяч раз.

Роды партнерства

Большинство пилотов в сфере smart city ИКТ-компании сегодня выполняют за свой счет. Застройщики и тем более местные администрации без историй успеха и доказанного эффекта вкладываться в цифровизацию не спешат.

Однако есть все основания полагать, что диджитал свое возьмет, и сейчас самое время задуматься о механизмах финансирования решений, охватывающих кварталы, районы и целый город.

На федеральном уровне первые шаги в этом направлении уже сделаны. В конце октября правительство включило установку «умных» счетчиков коммунальных и энергоресурсов в перечень случаев заключения контрактов жизненного цикла.

— Механизм, который для smart city жизненно необходим, — это госу­дарст­венно-частное партнерство, — уверен доцент университета Турина Альберто Феррарис. — Мы совместно с коллегами из УрФУ только что закончили исследование в этой сфере. Оно было основано на опросе представителей частных европейских компаний-провайдеров проектов в сфере умных городов и рассматривало ГЧП в трех измерениях — совместимость, взаимодополняемость, заинтересованность сторон. Что мы выяснили. Одной из главных проблем партнерства является отсутствие у чиновников технических и проектных компетенций. Они не могут разговаривать с частным бизнесом на одном языке. И эта проблема актуальна даже для крупных городов вроде Милана. Поэтому в большинстве случаев между двумя сторонами должен быть интегратор (например, университет или другая исследовательская организация). Другая глобальная проблема — отсутствие у властей (не важно, местных или региональных) видения будущего. Третий камень преткновения — разность целей. Фирмы, как правило, хотят протестировать технологии и заработать, чиновники — улучшить качество жизни (в идеале) или просто отчитаться. И последний барьер — менталитет власти. Она привыкла к реализации любых программ и проектов по модели «сверху вниз». Но главными выгодоприобретателями умного города являются жители. Соответственно, инициатива должна исходить от них, поэтому нужно активно внедрять методики вовлечения населения.

Директор по бизнес-решениям и инновациям Orange Business Services Робин де Кейзер уверен: главное, что требуется от публичного партнера, — долгосрочная стратегия, в которой описаны цели, задачи, подходы, принципы и единые стандарты цифровизации.

— Опыт Ближнего Востока показывает, что довольно эффективной является модель, при которой государство обеспечивает строительство открытых платформ, а отдельные сервисы отдаются на откуп частным фирмам, — добавляет де Кейзер. — Таким образом даже в экономике с превалирующим присутствием государства можно обеспечить конкуренцию.  

Теперь непосредственно о контрактах. Исследование Феррариса показало: они должны быть гибкими и незабюрократизированными и способствовать внедрению инноваций. Требование выглядит вполне оправданным, учитывая, что в проектах smart city ведущую роль играют отнюдь не чиновники.   

Проблем с ГЧП масса. Отрицать это глупо. Но одно нас радует безусловно — власть готова к изменениям (как минимум на словах). 

— Да, компетенций в проектном управлении не хватает на всех уровнях, — согласен замруководителя администрации губернатора Свердловской области Евгений Гурарий. — Но в последние два года ситуация в этой сфере значительно улучшилась. И сегодня, по крайней мере, в нашем регионе, появляются полноценные менеджеры, способные вести сложные проекты. С инертностью мышления, я уверен, мы тоже постепенно справимся. Для этого нужны две вещи. Первая — переобучение, вторая — успешные кейсы в различных отраслях. 

Что еще обнадеживает — вызревшее со стороны ряда чиновников понимание специфики момента. Глобальная конкуренция между городами с каждым годом будет все возрастать. Никакая изоляционистская политика помешать этому не сможет. И те, кто не придумает, как удержать людей на территории, рано или поздно погибнет. Это понимание, мы надеемся, станет важнейшим стимулом для местных руководителей к тому, чтобы ломать инертность мышления подчиненных, пробовать, рисковать, ошибаться, снова пробовать и в конце концов находить эффективные решения.