Весной этого года в Екатеринбурге заработала первая в России онлайн-школа поэзии «Земля Санникова».
— Русская поэзия — вершина национального духа, нравственное и художественное основание общества. Без присутствия в нашей жизни Пушкина и Блока, без Маяковского и Есенина, без Заболоцкого и Кузнецова мы и в самом деле всего лишь «страна-бензоколонка». Сегодня русская поэзия обитает в двух несоединяющихся «резервациях»: классическая русская — в школьном курсе литературы, а современная — в замкнутой и токсичной среде литературной тусовки.
Это ненормально, считает автор социального проекта, поэт, журналист и общественный деятель Андрей Санников. Он собирается вернуть русскую поэзию в жизнь общества.
Среди сияющего горя невыносимой немоты
— Начнем с того, что я один из двух живущих на Урале персонажей (второй — Виталий Кальпиди), которые вошли в качестве «живых классиков» в академический учебник «Поэзия». С 2016 года я — живое учебное пособие, меня полагается изучать студентам-русистам по всему миру, — смеется Андрей. — Так вот, в 2006 году я набрал литературный семинар «ЛебядкинЪ». О нем в энциклопедиях написали — «легендарный». Гениальные семинаристы: Ивкин, Чешева, Гришаева, Быков, Семенцул, Кротова, Лихоманова — человек 20 из них теперь в большой литературе, у всех книги, премии. Потом возможность очно вести семинар исчезла, но я обильно консультировал желающих научиться стихам по интернету. Я просто не могу без этого: мне надо объяснять кому-то, как прекрасны стихи, как надо присоединять друг к другу слова, как и зачем в поэзии надо поступать вот таким-то образом. Я похож на курицу, которая все время своих цыплят кормит вкусными червяками и оттаскивает от воды, у меня просто материнский инстинкт какой-то по отношению к нашей поэзии: мне надо ее обустроить, обиходить.
А чтобы русскую поэзию обустроить, не надо орать пьяным голосом о том, что ты гений, не надо голым на Красной площади читать антипутинские стихи. Надо рассказать людям для начала о том, какие стихи хорошие, а какие обычные, какие надо читать, а какие — ни в коем случае. Ну в самом деле, приходя в стандартный книжный магазин, человек натыкается на чудовищную ситуацию. Там нет современной поэзии. Он находит там пять изданий Резника, шесть изданий Рубальской, творчество Розенбаума в рифму, двенадцать изданий Губермана вплоть до размера со спичечный коробок. Всё. Ни Сосноры, ни Кальпиди там нет.
— А запрос на знания о том, как слагать стихи, в обществе есть?
— Человек отличается от любого другого существа тем, что обладает речью. А поэзия — это высшая форма речи. Почему тетя Лида из Алапаевска на свадьбе вдруг начинает молодых поздравлять в дурацких самодельных стихах? Мы смеемся над ней, отводим глаза, нам неловко… Или почему мальчик объясняется девочке в любви с помощью корявых рифм? Да потому что оба эти персонажа полагают, что есть ситуации, где обыденная речь неуместна. Человек понимает, что в высший момент существования (война, любовь, горе, счастье) он должен говорить по-другому, необыденно. И тот, кто испытывает в этом потребность, должен иметь возможность найти образцы высшей речи. А их как бы и нет, и это проблема. Сейчас русская поэзия существует в двух резервациях. Первая — это школьное образование, где обитает классическая русская поэзия. Вторая — очень токсичная узкая литературная тусовка. И эти среды не пересекаются. Поэтому молодой человек, у которого есть потребность писать стихи, берет себе в качестве примера классическую поэзию и начинает, опираясь на ее нормы, говорить о современности. А у него не получается.
Хорошо быть электриком в темной стране
— А школы поэзии в стране есть?
— В России лучшая школа поэзии была организована Евгением Владимирович Туренко (1950 — 2014) — в Нижнем Тагиле. Ее «выпускниками» стали многие русские поэты «первого ряда» — Алексей Сальников, Екатерина Симонова, Наталья Стародубцева, Елена Сунцова, Татьяна Титова, Вита Корнева, Руслан Комадей. С уходом Туренко школы такого уровня больше нет.
— Можно ли сформулировать базовые правила стихосложения?
— Русская поэзия по преимуществу — силлабо-тоническое стихосложение, использующее измерение дыхания, одна строка равняется одному выдоху. Силлабо-тоническая поэзия оперирует скоростью этого выдоха, ударение используется с большим удовольствием и эффектом.
В русском языке при ударении ты выдыхаешь в два с половиной раза больший объем воздуха, чем при произнесении простых гласных звуков. Предположим, в слове хорошо на последнем «о» ты выдыхаешь больше воздуха, чем в первых двух случаях.
И вот регулируя дыхание длинной строки количеством ударений, силлабо-тоническая поэзия на самом деле производит с человеком эйфорические вещи — она распоряжается его дыханием. Человеческая речь — это именно звучащий выдох.
Когда человек занимается силлабо-тонической поэзией, он на самом деле занимается проблемами построения не только волшебного, «гипнотического», но и физиологического воздействия на слушателя. Человек ведь, слушая красивые стихи, испытывает в первую очередь не интеллектуальную эйфорию, он испытывает физиологическое наслаждение. Самый распространенный пример — русские детские стишки. Мы читаем их, и у нас наступает ослепительное, необъяснимое удовольствие. Все знают скороговорку «Ехал грека через реку». С точки зрения логики в этой истории про нелепого иностранца ничего нет. Но нам почему-то она очень нравится.
А почему? А вот возьмите и вычеркните из стишка про греку все согласные, оставьте только гласные. И вы увидите чрезвычайно тонко и точно, виртуозно выстроенный выдох.
Силлабо-тоническая поэзия предполагает, что человек при создании стихотворных текстов должен на математическом уровне обладать способностью мгновенно учитывать все факторы — гласные, согласные, скорость дыхания, тип гласных, йотированные, не йотированные, иначе этот человек не сумеет создавать предметы, являющиеся совершенным звуком. Стихотворение — это ведь реальный предмет.
— Имеющиеся школы эти детали не раскрывают?
— Обычно занятие при обучении поэзии проводят следующим образом: слушателям рассказывают об обстоятельствах, при которых был создан этот текст, детально описывают биографию несчастного поэта. Какое отношение имеет все это к устройству текста, к причинам его воздействия на слушателя, к скорости дыхания?! Ни-ка-ко-го. На своих занятиях я всегда говорю, что мы имеем дело не с поэтом, и не с биографией. Мы всегда имеем дело со стихотворением как с предметом. Стихотворение должно быть сделано с абсолютным совершенством. Это не карточный домик, который надо держать руками, чтобы сквозняком не сдуло. Стихотворение должно быть сделано, как серебряное яблоко, отполированное серебряное яблоко с бронзовым черенком. Вот ты его поставил со стуком на стол и вышел. На тридцать лет. Пришел, а оно неизменно, в том же весе, ну, может, только тонкая патина цвета стрекозиного крыла, да два дактилоскопических отпечатка твоих пальцев, может, бронза черенка вместо золотистой стала коричневой. Но вес, плотность, материал — все сохранилось. Хармс вообще говорил, что если стихотворением бросить в окно, то оно разобьет стекло!
Моя задача как раз в этом — научить создавать такие предметы тех, кто хотел бы учиться сейчас. У многих моих современников есть настойчивая, изнуряющая их потребность говорить в классической форме, но современной речью, и мало кто их этому может научить. Педагог поэзии — это ведь уникальная специальность. Это даже гораздо более редкий дар, чем педагог балета или скрипки. Человек, обучающий игре на скрипке, совершенно не обязательно должен быть первого ряда скрипачом. А вот преподавать поэзию должен человек, который сам создает первоклассные стихи.
О, ветер! Приношу подмышкой слово — вот скоро. Вот сейчас. Вот все готово…
— На чем построена методика в вашей школе?
— Мы провели довольно большой объем социологических работ, чтобы понять, почему и как люди хотели бы дистанционно получать образование. И пришли к выводу — нужно максимально упростить процесс обучения. Не стоит в нынешнем мире погружать человека в чрезвычайно насыщенную интеллектуальную, полную полунамеков среду. Надо делать точно и прочно. Наш курс рассчитан на 12 недель.
Мы используем четыре модуля: тест-тренинги, видеолекции, общение с мастерами и интенсив.
Тренинговое обучение я начал применять давно. На первые мои семинары брал принципиально людей разных возрастов, в группе могли быть шестилетние и восемнадцатилетние. И они выполняли одни и те же задания, заглядывали друг другу через плечо. Так человек и обучается основным поэтическим техникам. По сути, выполняя задания, люди учатся храбрости. Многих пишущих стихи от написания первоклассного гениального текста останавливает робость. Я учу их вести себя в поэзии свободно, открыто, храбро. Именно для этого и даются задания. Предположим, «нужно странным образом, но надежно упаковать и перевезти одновременно телеграфный столб и золотую девичью ресницу. Придумайте, опишите, как вы будете это делать».
Каждую неделю человек получает тест-тренинг. Он состоит из совершенно сюрреалистических заданий. Например, «составьте изнурительно длинный бюллетень, который вы получили на выборах, где числится двадцать семь партий с идиотскими названиями. В послесловии объясните, почему вы решили голосовать за ту или иную партию. Избегайте политики, ограничьтесь самоиронией». И человек попадает в очень странную ситуацию. Он вдруг перестает контролировать фантазию, он в большей мере начинает следить за тем, чтобы, когда наступило состояние озарения, писать свои собственные стихи. У него не возникает барьера: «Боже мой, я, наверное, что-то неправильное делаю». Он привыкает быть сумасшедшим.
Нам еще повезло с графикой русского языка. В русском алфавите существует большая близость фонем и их обозначений обычными буквами, поэтому, раздавая задания, я с человеком могу общаться без специальной терминологии. Главное, что ему нужно освоить, это осмысленную форму выдоха. Человек получает раз в неделю тест-тренинги, которые он заполняет, отсылает. Специальный директор отслеживает правильность выполнения.
Второй формат — видеолекции. Они проходят один раз в неделю. И читают их не какие-то странные люди, которые в 1968 году были редакторами «Комсомольской правды» в Тюмени. Эти лекции читают русские поэты первого ряда. Представление, например, об основах русской фем-поэзии дает Нина Александрова, основы минималистской поэзии — Руслан Комадей, основы поэтической философии — Виталий Кальпиди. И т.д.
Третий модуль — общение с мастерами. Каждый мастер, а это известный поэт, с помощью телефона, скайпа, по электронной почте общается с тремя, максимум пятью семинаристами. Пришла семинаристу в голову идея? Он тут же может списаться с мастером и спросить.
Четвертый модуль — интенсив. Это очень игровой, веселый, насыщенный курс, который продолжается четыре часа. На нем люди работают парами и выполняют задания, и мы стремимся, чтобы эти пары были парадоксальными. Например — зрячий, «обычный» человек и слепой от рождения. Или мама и дочь. Как они потрясающе сотрудничают, как «рубятся»!
— Кто ваши слушатели?
— У нас очень интересные и очень разнообразные семинаристы. К силлабо-тонической конструкции поэзии интерес сейчас проявился у людей, которые, казалось бы, с моей точки зрении могут легко обойтись и без нее, их и так миллионы людей слушают. Рэпер всенародно любимый, например. Или тележурналист знаковый. Примерно треть — очень серьезные вузовские педагоги. Довольно большое количество полностью состоявшихся литераторов. Они совершенно открыто обучаются, для них это тоже важно. Есть очень интересные личности, скажем, легендарный московский батюшка отец Илья, у которого десять детей, или Александр Акимов — лучший точильщик ножей в России.
Я рассматриваю это не только как показатель того, что порядочные люди считают важным учиться, но и тот факт, что они мне доверяют. Говорю это без гордыни. Я всегда ориентируюсь на то, чтобы человек входил в профессиональную литературу. Мой воспитанник все знает: как устроена издательская деятельность, литературная среда, как правильно организовать публикацию и критическую тень на эту публикацию. Он должен быть в курсе разных соотношений в литературной русскоязычной среде.
И мне важно, чтобы та среда, которую я создаю, а уже можно говорить о том, что «санниковская» среда есть, не была токсичной. Десятки моих учеников — это очень позитивное сообщество. Никто из них не скололся, не спился, не закончил жизнь самоубийством и т.д. Они все ведут очень интересную жизнь. Среди них нет маргиналов. Маргинальность и качественная современная поэзия — две вещи взаимоисключающие.
…Вот слово и — я не Тебя боялся. Вот все ушли. Не бойся. Я остался
— Молодежь на интенсивы приходит?
— Приходит. Мой любимый слушатель — семнадцатилетняя Варвара, от рождения слепая девочка, бешено одаренная, очень ироничная. И очень ранимая. У нее своя рок-группа.
17 апреля мы для такой аудитории провели специальный интенсив. Мы сформировали семь пар: слепой, который пишет Брайлем, и видящий. И когда они, разговаривая друг с другом, сочиняют истории, мгновенно находят рифмы, подсчитывая количество слогов, с ними происходит совершенно невероятное. Это какая-то удивительная продуктивность. В итоге после этого интенсива мы решили издать шрифтом Брайля антологию «Современная уральская поэзия. 100 лучших стихотворений». Хотим распространять книгу через специализированные библиотеки для слабовидящих в странах СНГ. Издательские расходы взяла на себя Свердловская областная специальная библиотека для слепых.
А в Пасху, 28 апреля мы провели интенсив для юных поэтов и их родителей. В современной семье пишущий ребенок, если честно, воспринимается как некая проблема. Вроде бы и хорошо, что он тянется к написанию стихов. Но вроде бы и драматично. Как нам заставить родителей и детей друг с другом не конфликтовать, а сотрудничать, радоваться стихам? Люди ведь приходят к компромиссу не тогда, когда сидят напротив друг друга, а тогда, когда сидят рядом. Именно основываясь на этом, мы и организовали интенсив для родителей и детей. Для этого вместе с областной детско-юношеской библиотекой имени Крапивина провели конкурс, по итогам отобрали семь пишущих детей со всей Свердловской области. Семь пар детей и взрослых приехали в библиотеку, а в качестве восьмой и девятой пар я пригласил поэтов и литераторов. Вместе со взрослыми и детьми задания в рамках интенсивна выполняли знаменитые Алексей Сальников, Сергей Ивкин, Инна Домрачева, Анна Батурина. Они сидели, как и все, за партами, решали эти дурацкие задания, стучали камушками, когда слышали ударные слоги. И получали сертификаты. Так возникают огромный энтузиазм и огромное доверие.
— На какой стадии сейчас проект?
— С конца марта этого года мы разрабатывали, наполняли и проводили «обкатку» специализированного «онлайн-школьного» сайта землясанникова.рф. С 1 июня 2019 года он работает. Первые курсы мы делаем бесплатными, потому что в конечном итоге хотели бы предлагать идеальный продукт, и нам нужно проверить все модули в тестовом режиме.
— Что показал первый опыт?
— Грустно звучит, но нужно снизить объем творческих заданий. Очный интенсив и дистанционное обучение соотносятся по плотности друг к другу примерно как один к двадцати. На дистанционном обучении человек с большим трудом входит в состояние творчества.
В то же время то, что я на интенсиве вколачиваю за полдня, здесь у человека растягивается на двенадцать недель. Это гораздо большее пространство, в котором человек пропитывается знаниями и атмосферой.
— Но даже на тестовый режим нужны деньги. Каковы источники финансирования?
— Нам помогают благотворители. Техническую сторону финансирует чешский предприниматель с русскими корнями.
А мастера пока участвуют в нашем проекте бесплатно. Впоследствии курсы обучения будут платными, хотя для некоторых категорий бесплатный режим останется.
— Есть ли у вас конкуренты?
— Перед тем, как запускать проект, я с усиливающимся ироническим унынием посмотрел все попытки организовать дистанционные школы обучения поэзии. Большинство школ закрылись через два года.
А все опять же потому, что люди, не обладающие поэтическим даром, пытались обучать поэзии. Чаще всего такие проекты организовывали редакторы в отставке. Они, как правило, полагали, что если правильно и последовательно пересказать фрагменты монографий и учебников, то все само заработает. Второй тип организаторов — актеры. Они почему-то уверены, что разбираются в поэзии. Вообще, существует специальный такой тип организаторов, которые полагают, что поэзия — это публичное исполнение стихов. Публичное исполнение стихов предполагает выработку дикции, дыхание, отбор репертуара, участие в статусных мероприятиях по чтению стихов. Но это не школа поэзии.
— Почему поэты и актеры читают стихи по-разному?
— В среднем два четверостишия содержат 25 — 30 слов. Каждое слово для меня осмыслено. Я его подбирал, ставил, смотрел — крепко ли? Так камень вставляют в ювелирную оправу. Звук, дыхание, сюжет, финал — все согласовано. Я стихи читаю равномерно, потому что хочу, чтобы каждое слово было услышано. Актер же читает «с эмоцией», выделяя какое-то слово. В стихотворении из 25 слов актер выпятит слово № 2, № 7 и № 19. А остальные тогда зачем? Это как на день рождения пригласить 25 человек и поздороваться только со вторым, седьмым и девятнадцатым гостем. Поэт и актер представители разных профессий, и совершенно не обязательно, что хороший актер может научить поэзии.
— Что лично для вас значит этот проект?
— Меня Господь наградил таким даром — от меня человек получает какую-то дозу поэтической радиации: он начинает интересоваться поэзией, начинает иначе слышать. Мне нравится менять представление о границах, а дистанционные технологии дают мне возможность эту потребность реализовать в гораздо больших масштабах.
