По мнению первого зампреда правления Сбербанка Александра Ведяхина, в целом российская экономика адаптировалась к санкционным потрясениям прошлого года: «Бизнесу и государству удалось перенаправить торговые потоки, обеспечить непрерывность платежей и сохранить макроэкономическую стабильность», — отметил менеджер, выступая на ХIV Международном экономическом форуме «Россия — исламский мир».

Эксперт обращает внимание на умеренную ситуацию на рынке труда: «Безработица находится на историческом минимуме 3,5%, заработная плата практически вернулась к докризисному уровню».

Не произошло катастрофы и на макро­уровне. Аналитики ожидали падения ВВП на 9,2% по итогам 2022 года, в итоге же спад составил 2,1%.

Компании пережили несколько периодов экономического спада, они понимают, как действовать в условиях структурных кризисов

Лучше прогнозов выглядит официальная оценка ВВП и в этом году. По предварительным данным Росстата, по итогам первого квартала 2023 года ВВП России снизился на 1,9% в годовом выражении. Между тем Банк России считал, что экономика в первые три месяца года снизится на 2,3%, а Минэкономразвития предполагало спад на 2,2%.

Однако это только начало масштабной структурной трансформации, через которую стране придется пройти в ближайшие годы.

За счет чего будет восстанавливаться российская экономика? На эти вопросы попытались ответить российские экономисты в ходе Школы экономического анализа Ассоциации независимых центров экономического анализа (АНЦЭА), которая прошла недавно в Екатеринбурге на площадке института экономики и управления УрФУ.

Уроки бизнеса

К сожалению, традиционный инструментарий, применяемый исследователями, в текущих условиях часто оказывается неработающим. К примеру, главный экономист «Эксперт РА» Антон Табах скептически смотрит на статистику Росстата: «Мы сравниваем экономические показатели с прошлыми годами, но это очень сложно сделать, потому что за последние три года структура бюджетных расходов кардинально изменилась, а последние два года из-за пандемии вообще были нетипичными».

И тем не менее у экспертов есть гипотезы менее сильного провала экономики в санкционный кризис, чем изначально предполагалось.

Директор Центра исследований структурной политики НИУ ВШЭ Юрий Симачев находит этому два объяснения: «Наряду с грамотными действиями властей у нас сформировался хорошо адаптирующийся к новым условиям бизнес. Компании пережили несколько периодов экономического спада, они понимают, как действовать в условиях структурных кризисов. А в такие кризисы первым делом происходит нарушение цепочек создания стоимости. Так было в пандемию, это случилось и после введения санкций».

Во-вторых, у компаний была возможность переориентироваться на другие крупные рынки.

И тем не менее санкции не прошли незамеченными для бизнеса. Об этом, по словам Юрия Симачева, говорят результаты опроса среди руководителей промышленных предприятий. Как выяснилось, санкции почувствовали 67% компаний. О том, что у них в результате появились проблемы в бизнесе, сказали 39%, и то и другое ощутила четверть респондентов. Сложнее всего пришлось предприятиям, которые включены в цепочки добавленной стоимости. А это экспортеры, предприятия, использующие импортные комплектующие, компании с иностранными инвестициями и инновационно активный бизнес. О том, что санкции «стали проблемой», чаще всего говорили металлурги, представители фармацевтики и автомобилестроения.

Наученные прошлым опытом, предприниматели начали быстро разворачивать бизнес-модели. Юрий Симачев выделяет несколько типов стратегий, которые применяли компании в этот кризис.

Первую модель поведения эксперт называет «инновационный рост». К особенностям этого подхода можно отнести поиск новых рынков, внедрение технологий или научных разработок. Такой линии поведения, к примеру, придерживалась фармацевтическая отрасль.

Второй подход можно условно назвать «прямой рост». В этом случае компании привлекли квалифицированные кадры и увеличили объем инвестирования. Такую стратегию чаще всего применяли производители мебели и текстильных изделий.

 И, наконец, последняя стратегия — «сжатие». В финансовые кризисы ее придерживалось большинство участников рынка.

В этом случае компании сокращают персонал, инвестиции и переходят к производству менее сложной продукции. В текущих условия такой путь выбрали производители автотранспортных средств. Это был вынужденный разворот, потому что сектор довольно сильно зависим от иностранных компонентов и их заменить нечем. Оказалось, что 75% предприятий в автомобилестроении привержены стратегии сжатия и упрощения.

Отсюда вроде бы можно сделать вывод о том, что компании, менее интегрированные в мировые цепочки, окажутся более устойчивы к внешним шокам. В кризисы 2008 — 2009 годов так и было. Но действительность опровергла эти доводы. Юрий Симачев приводит аргументы: «В текущем кризисе более устойчивыми оказались компании, как раз, наоборот, интегрированные в мировую экономику. Потому что они привыкли работать с разными игроками, они лучше представляют, где взять недостающие компоненты, с кем по-новому выстраивать взаимодействие. У них больше каналов для получения информации, больше возможностей для реализации новых моделей бизнеса».

Второй фактор устойчивости — опора на цифровые решения. Компании, которые обладают цифровыми технологиями, решают все проблемы гораздо проще и быстрее.

При этом почти всем игрокам приходится заниматься импортозамещением.

И в этом направлении опять же пригодится предыдущий опыт компаний и государства. И его следует переосмыслить.

Практики импортозамещения

В досанкционный период экономической истории России сформировалась практика реализации стратегий в области замены поставщиков, комплектующих и рынков.

По мнению Юрия Симачева, в прежние периоды лучше других эти задачи удавалось решать компаниям, удаленным от мировой технологической границы. Это, к примеру, АПК и деревообработка.

Вторая группа — отрасли с экспортной ориентацией.

Третье условие успешного импортозамещения — предпринимательские мотивации. Очень плохо такие проекты идут сверху вниз, то есть от государства к бизнесу. Должны быть развиты желания самого сектора что-то менять, сам предприниматель должен видеть выгоду.

Реализовать проекты с эффектом импортозамещения можно только при наличии качественного человеческого капитала.

В этом убедились все игроки.

И наконец, в политике должен быть длительный горизонт планирования, как минимум на десятилетие. Бизнесу нужны последовательность и предсказуемость, чтобы он понимал правила игры.

Очень важна также поддержка региональных властей, потому что они лучше чувствуют местный бизнес. Необходимы наличие диалога с бизнесом, учет интересов различных групп.

И вести такой диалог должна компания-лидер. В секторе, претендующем на статус прорывного, должен быть предприниматель, к которому есть доверие со стороны бизнес-сообщества.

Новые вызовы

Эти элементы предыдущего опыта сегодня приходится встраивать в новую парадигму. Сейчас нужно поддержать компании, прошедшие самую острую фазу кризиса и нацеленные на восстановление. Санкции при этом никуда не ушли, они остаются фоном с нами надолго. «И это обстоятельство накладывает совершенно другой трек», — отмечает Юрий Симачев.

В поисках наиболее эффективных решений сегодня исследователи чаще всего пытаются опереться на мировой опыт, предлагая оценить промышленную политику стран, в отношении которых были введены санкции. Как правило, в пример приводятся Иран и Турция.

— При всех общих вводных, санкции на все страны действуют неоднородно. Хотя одно общее правило все же есть. Санкции действуют мягче в отношении тех стран, которые интегрированы в глобальные цепочки, а вовсе не на локальные экономики, как принято считать, — отмечает Юрий Симачев.

При разработке инструментов промполитики стоит сразу обратить внимание на потенциальные риски.

Многие выжившие компании сами сделали колоссальный разворот своих бизнес-стратегий. «В будущем после такой трансформации внутренний рынок может для них оказаться недостаточным для производства конкурентоспособных товаров, — предупреждает Юрий Семичев. — Возможно, в каких-то случаях им будет не хватать человеческого капитала. Значит, уже сейчас нужно думать о том, как такие игроки могут осуществлять успешные инвестиции в другие страны для развертывания там производств».

Это даст им возможность выхода на другие рынки. Но здесь опять возникает очень непростой вопрос. Как сделать такую модель устойчивой для российской экономики?

— Можно предположить, что у бизнеса появится соблазн перевести все активы в другие юрисдикции. Значит, государству нужно будет создать стимулы, чтобы сохранить внутри страны корневые компетенции и обеспечивать развитие внутри

России базовых производств, на других рынках размещать дополнительные, — полагает Юрий Симачев.

Ответы на такого рода вызовы сейчас крайне важно начинать искать уже сейчас.

Дело в том, что реализовывать направления государственной поддержки компаний придется в условиях ограниченных финансовых ресурсов.

Определиться с принципами

Очевидно, что приоритетами бюджетной политики в ближайшее время будут социальные расходы и финансирование специальной военной операции.

Резервов у государства не так много, и они скорее всего будут подстраховывать бюджет. По оценке Антона Табаха, Фонд национального благосостояния сейчас находится на достаточно низком уровне.

От мирового рынка капитала Россия отрезана, на этот источник рассчитывать не приходится. Среди экономистов часто звучат предложения более активно начинать внутренние заимствования. Сторонники этой стратегии аргументируют такой подход тем, что сегодня у России один из самых низких в мире уровней госдолга. Но условия на финансовом рынке не самые благоприятнее.

— Банк России пока держит ставку 7,5% при довольно жесткой риторике. При этом за последний год ключевая ставка перестала быть основным ориентиром для долгового рынка. Разница между ключевой ставкой и ставкой по ОФЗ сейчас в районе 3%, чего не было давно. Это означает, что деньги остаются дорогими, — аргументирует Атон Табах.

В этих условиях сильно увеличивать государственный долг нецелесообразно: «Все имеет свою цену, а деньги достаточно дорогие на внутреннем рынке. Мы часто слышим о том, что нужно резко увеличить госдолг, но все забывают о том, какую цену придется за это заплатить», — объясняет эксперт.

По причине дороговизны финансовых ресурсов бизнес не может реализовывать долгосрочные проекты и за счет кредита. Льготные программы остаются ограниченными, за исключением оборонных отраслей. А рынок кредитования и рынок облигаций сейчас остаются слабыми и делать на этот источник ресурсов ставку нет смысла.

При этом текущих налоговых поступлений на тактические цели требуется много. Поэтому государству ничего не остается, кроме как определить приоритеты для стратегии инвестиций.

— Промышленная политика — это всегда вопрос о том, как перераспределить выгоды в экономике. Как только возникает такое перераспределение, у вас всегда будут выигравшие и проигравшие, — обращает внимание Юрий Симачев.

Правда, хорошо, что сейчас вариантов стало гораздо больше, так как бизнес за последние два структурных кризиса существенно укрепил свои позиции и во многом перестроился.

— Выбор сейчас более широкий, чем классическая развилка между пушками и маслом, перспективных товарных групп стало довольно много, — отмечает Антон Табах.

Понятно, что прямо сейчас выбрать конкретные отрасли для поддержки будет крайне сложно. Пока нужно определиться с принципами.

Юрий Симачев предлагает опираться на несколько подходов. По его мнению, в рамках промышленной политики нужно найти инструменты, способствующие интеграции компаний в глобальные цепочки стоимости: «Именно это способствует устойчивости», — полагает эксперт.

Во-вторых, при формировании государственного курса важно опираться на поддержку проектов, идущих от самого бизнеса.

Но тренд, безусловно, задает государство, считает эксперт: «Оно должно в каждой отрасли определить среднесрочный приоритет. Взять, к примеру, автомобилестрое­ние. Государство должно высказаться на предмет того, какой вид транспорта оно намерено развивать — автомобили с двигателем внутреннего сгорания или электрические автомобили. В этих секторах совершенно разные группы интересов и одновременно их развивать не получится».

Юрий Симачев также предлагает определить инструменты поддержки малого и среднего бизнеса, который проявляет инициативу и начинает интегрироваться в цепочки субподряда.

Кроме того, по мнению эксперта, важно расширять механизмы поддержки экспорта.

Вероятнее всего, государство в качестве инструментария выберет национальные проекты. С их помощью развитие экономики идет с 2018 года, и в целом такая модель себя неплохо показала. Но ситуация требует пересмотра некоторых параметров нацпроектов.

Например, программа международной кооперации была заточена под мировые рынки в целом, сейчас инструментарий нужно подбирать с ориентиром на рынки Азии и развивающихся стран.

Безусловно, следует продолжать проекты, связанные с развитием человеческого капитала. К ним относится программа формирования пула сильных университетов страны «Приоритет 2030». Но и здесь многие подходы требуют корректировки, поскольку инструментарий был сформирован с акцентом на интеграцию вузов с глобальной наукой.

Потребует обновления и программа «Комфортная среда». Хотя в целом она, конечно, не потеряла своей актуальности, считает Антон Табах: «Нам необходимо улучшать городскую инфраструктуру, обеспечить доступность жилья, благоустройство городов, строить трассы и дороги».

И, наконец, необходимо переосмыслить целевые ориентиры экономического роста. Об этом академическая наука спорит давно. Некоторые эксперты считают, что, возможно, пришло время отказаться от традиционных представлений. В текущей ситуации темпы роста ВВП и валовый показатель, возможно, уже не стоит делать первичной целью. На первый план по важности выходят внутренние изменения.

Поэтому от темпов роста ВВП можно переходить к показателям устойчивости и эффективности экономики.

В региональном преломлении реализация национальных проектов много лет шла через предоставление федерального финансирования регионам. И этих ресурсов всегда не хватало. Раньше средства старались сконцентрировать на федеральном уровне, которые бюджет сам и распределял. Принципы бюджетной политики кардинально изменились в пандемию. Тогда федеральный бюджет впервые в истории взял на себя дополнительную финансовую нагрузку в части реализации национальных проектов на уровне регионов.

Коронакризисный бюджет стал первым, в котором была сильно увеличена региональная составляющая. Антон Табах полагает, что следует как минимум сохранять нынешний уровень финансирования региональных бюджетов.