И Германия и Австрия в негласной иерархии европейских кинематографических держав плетутся позади Великобритании, Франции, Испании, Италии и череды скандинавских стран. При том, что у немецкоязычных кинематографистов есть все необходимые ресурсы для того, чтобы быть в числе лидеров, они словно бы сознательно выбирают герметичную позицию, выпуская международные хиты не чаще, чем один-два раза в десятилетие. «Лучший из миров» — к их числу не принадлежит, несмотря на то, что это универсальная история о мальчике, растущем в семье наркоманов. Его мать изо всех сил пытается избавится от зависимости от наркотиков, которая грозит ей разлукой с ребенком — органы социальной опеки только и ждут того момента, когда она сорвется, и у них будет повод для того, чтобы забрать ребенка. Его жизнь, которую воссоздает на экране Гойгингер, выглядит таким образом, что зритель ждет, когда же это наконец произойдет — на его глазах мать ребенка то и дело не выдерживает и срывается в наркотический трип.
Гойгингер не утрирует жизнь австрийских наркоманов, но она все равно выглядит отталкивающе. Мы видим то, чем славится немецкая актерская школа — беспощадностью по отношению к себе. Актеры не просто не бояться выглядеть на экране непривлекательно, у них это получается естественно. Ты смотришь на экранный персонаж, и ты веришь, что такой человек мог существовать и в самом деле. Их внешний облик и психологическое состояние на экране предельно достоверны. Причем это касается не только главной героини, которую играет Верена Альтенбергер, но и всех остальных, и в первую очередь самого мальчика в исполнении юного Джереми Миликера, который несмотря на то, что это его первый кинематографический опыт, чувствует себя в кадре уверенно, и решает по ходу действия сложные по исполнению задачи. Он не просто изображает ангела, который вынужден существовать среди наркоманов, мы видим, как он меняется под воздействием своего окружения.
По-настоящему шокирующая новость ждет зрителя в конце фильма: мы понимаем, что его режиссер и мальчик на экране — одно и то же лицо. Почти в буквальном смысле слова: судя по детской фотографии режиссера, появляющуюся где-то между титрами, Гойгингер нашел мальчика, который очень на него похож. И мы понимаем, что если бы не Миликер — этого фильма не было бы, или он был, но не производил такого шокирующего впечатления. Можно допустить, что где-то еще есть несколько мальчиков, которые выглядят приблизительно так же, но представить себе, что они могли бы существовать на экране с такой же степенью достоверности почти невозможно. Так же невозможно как представить себе, что в "Иваново детстве" Андрея Тарковского главную роль сыграл бы не Николай Бурляев, а в "Один дома" не Маколей Калкин. Попадание юного актера в образ — это отдельный аттракцион, который повторить практически невозможно. Так же как невозможно повторить жизненный опыт режиссера, который послужил ему основой для создания "Лучшего из миров".
Он состоит из чередующихся фрагментов повседневной жизни и видений главного героя, которые то и дело его посещают. В воображаемом мире он — могучий воин, которому предстоит сразиться с демоном, в реальном — маленький мальчик, но и здесь сражения ему не избежать: фэнтезийный и реальный мир в конце концов совмещаются, один проявляется в другом. И это совмещение выглядит так же противоестественно как совмещение в кадре людей, ведущих добропорядочный образ жизни и наркоманов. Это происходит в одной из сцен, в ней Гойгингеру удается добиться разительного контраста между одними и другими, и ты забываешь, что наркоманы на экране всего лишь актеры. Ты смотришь на них и понимаешь, что у них нет никаких шансов выбраться из этой ямы. И только тот факт, что это личная история режиссера, что он и сам спасся и родители его нашли в себе силы "соскочить", убеждает в шанс все-таки есть.
