Еще с советских времен Федеративная Республика занимает особое место в отношениях между Западом и Востоком. Если с 1955 г. в Бонне господствовала доктрина Хальштейна (ГДР считалась марионеточным государством, которое не может представлять Германию на международной арене, а СССР воспринимался в качестве противника), то к концу 60-х гг. канцлер ФРГ Вилли Брандт и его ближайший советник Эгон Бар сформулировали принципиально новый подход к международной политике, ставший известным под слоганом «Изменения посредством сближения» или «Ostpolitik» («восточная политика»). Предпосылкой создания этой концепции стало признание того факта, что ключ к мирному сосуществованию двух противоборствующих блоков находится в Москве. Следовательно, необходимо проводить политику разрядки и усилить диалог с СССР, что приведет к менее напряженным отношениям и с другими странами соцлагеря.
Эта модель, пусть и в модифицированном виде, продолжала применяться после геополитических изменений начала 1990-х гг., воссоединения Германии и распада Советского Союза. ФРГ именовалась не иначе как «адвокат России в Европе». С началом кризиса 2014 г. стала отчетливо проявляться разница в подходах к диалогу с Россией между канцлером Ангелой Меркель, настаивавшей на консолидированной жесткой линии Запада в отношении Москвы, и внешнеполитическим блоком «широких коалиций», находившимся в руках социал-демократов.
СДПГ считала, что нужно придерживаться примиренческого курса в сочетании с дозированной критикой России. Оба предыдущих главы МИДа от СДПГ, Франк-Вальтер Штайнмайер и Зигмар Габриэль, неоднократно становились объектами вербальных атак сторонников более жесткой линии. Еще совсем недавно, в феврале 2018 г., лидер «Зеленых» Анналена Баербок назвала предложение З. Габриэля о поэтапной отмене санкции против России «фатальным для немецкой внешней политики». Первые же высказывания нового министра иностранных дел Хайко Мааса стали поводом для дискуссий о коренных изменениях в многолетней стратегии СДПГ. Действительно ли происходят подобные изменения? Если да, то каковы их причины? Наблюдаем ли мы конец Ostpolitik в ФРГ?
Новая риторика
«Восточный вектор» Берлина, несомненно, претерпевает заметные изменения. Влиятельная газета Die Zeit в одной из статей констатирует «сильный восточный ветер», а в другой статье, посвященной анализу деятельности первых недель Х. Мааса на посту министра, с долей иронии отмечает: «Когда Хайко Маас говорит о России, понятно одно: он до этого не консультировался с Герхардом Шредером». Бывший канцлер ФРГ Г. Шредер воспринимается в немецком обществе в качестве апологета уступок России, осознания ее «особенностей» и признания «защиты зон интересов» на постсоветском пространстве как данности. В некоторых кругах присутствует даже определенная демонизация Г. Шредера, хотя его влияние на политику СДПГ ныне не столь значимо.
Новый шеф внешнеполитического ведомства Германии действительно произносит речи, весьма нетипичные для социал-демократического министра. В первом же своем развернутом интервью журналу Spiegel Х. Маас заявил, что «Россия сама определяет себя как силу, отгороженную от Запада, частично даже как его противника». В середине апреля он пришел к выводу, что «Россия действует все более враждебно», говорил о «первом со времен окончания Второй мировой войны применении химического оружия в центре Европы» и «кибератаках как составной части российской внешней политики». Министр предельно четко связал отмену санкций против Москвы с ощутимым прогрессом в реализации Минских соглашений. В конце апреля Х. Маас категорически заявил о невозможности возвращения России в «Группу семи». Обозреватель газеты Tagesspiegel резюмирует месседж министра: «С Россией нужно говорить на ином языке, более жестком». СМИ приходит к выводу, что Х. Маас «иногда высказывается даже жестче, чем канцлер» и допускает, что такая политика может привести к изоляции министра.
Риторика Х. Мааса подверглась критике со стороны его однопартийцев. Сразу три влиятельных члена президиума СДПГ, премьер-министры Штефан Вайль (Нижняя Саксония) и Мануэла Швезиг (Мекленбург-Передняя Померания), а также вице-шеф социал-демократов, лидер внутрипартийного левого крыла Ральф Штегнер, не нашли в недавних выступлениях главы МИДа «сигналов взаимопонимания» в сторону России. Функционеры сообщили, что отсутствие таких сигналов вызывает в рядах партии «широко распространяющееся недовольство». Ведущие политики СДПГ договорились обсудить «российский» вектор внешней политики ФРГ на следующем заседании правления партии в мае. Самого Х. Мааса в момент обнародования этого заявления в Германии не было.
Последовала и реакция Федерального президента Ф.-В. Штайнмайера, приостановившего членство в СДПГ в связи с избранием на этот высокий пост. «Вне зависимости от Путина, мы не можем объявлять Россию, страну и людей, своими врагами». Не вызывает сомнения то, кто именно является адресатом этого заявления.
Новая команда
Хайко Маас во многом не похож на своих предшественников. В своей политической карьере он не был связан с так называемой нижнесаксонской группой внутри СДПГ. Многие ведущие социал-демократы родом из Нижней Саксонии. Они в течение добрых двух десятилетий оказывали (Г. Шредер и З. Габриэль) или продолжают оказывать (Ш. Вайль и генеральный секретарь СДПГ Ларс Клингбайль) ощутимое влияние на все процессы в партии, в том числе и на выработку внешнеполитических постулатов. Новый глава МИДа свободен от подобных обязательств.
Кроме того, немалую роль играет и поколенческий фактор. Х. Маасу 51 год. Другие социал-демократы, которые ныне формируют внешнеполитический курс страны в рамках «широкой» коалиции, еще моложе. Статс-секретарю МИДа Нильсу Аннену 45 лет. Его коллеге, курирующему европейское направление, Михаэлю Роту — 47. Еще одному замминистра, Мишель Мюнтеферинг — 38. Новому Федеральному уполномоченному по России, странам «Восточного партнерства» и Центральной Азии Дирку Визе, сменившему на этом посту «тяжеловеса» Гернота Эрлера, — 34, а Нильсу Шмиду, недавно избранному спикером парламентской фракции СДПГ по внешней политике, 44 года.
Эти люди сформировались как личности в иных геополитических и политико-исторических реалиях. Они лишь отчасти «испытали на себе» холодную войну и помнят «икону» СДПГ В. Брандта разве что по учебникам истории. Вполне возможно, что Ostpolitik 70-х гг. в какой-то степени кажется им реликтом из прошлого, требующим трансформации в соответствии с меняющимся миром, глобализацией и усложнившейся системой международных отношений. Они выросли на ценностных идеалах единой Европы, которые, по их мнению, совершенно не разделяют в Кремле. Им, людям, воспринимающим международную арену в контексте противостояния демократии и авторитаризма, комфортнее вести переговоры с Эммануэлем Макроном или Марком Рютте, чем с Владимиром Путиным или Реджепом Эрдоганом.
Недаром Х. Маас, еще будучи министром юстиции в прошлом правительстве А. Меркель, в одном из немногих своих выступлений с международной подоплекой в мае 2016 г. аттестовал правых популистов АдГ в качестве «братьев по духу Владимира Путина, Дональда Трампа и Реджепа Эрдогана» за их «национализм и авторитаризм». Некий особый путь Германии, отличный от консолидированного курса Запада, кажется этим политикам бессмысленным атавизмом, а М. Рот даже назвал его (в контексте отношений с Россией) «особо опасным».
Наконец, новая когорта социал-демократических политиков воспринимает мир с прагматичных позиций сегодняшнего дня. Для них Россия — это не наследник СССР, государства, подвергнувшегося нападению вермахта в 1941 г., а современный актор на постсоветском пространстве, стоящий в одном ряду с другими государствами бывшего Советского Союза. С ними, а в частности и с Россией, невозможно договориться о «примирении» ценой ущемления прав Украины или стран Балтии. Этот мировоззренческий фактор немаловажен в понимании мотиваций, выступлений и поступков нынешнего внешнеполитического блока СДПГ.
Новое время
В ФРГ внешняя политика всегда тесно связана с политикой внутренней. Даже СДПГ, партия, для которой позиция Германии на международной арене всегда имела особое значение, недвусмысленно расставляет свои приоритеты. В связи с тем, что социал-демократам удалось добиться успеха в процессе распределения портфелей с ХДС/ХСС и впервые с 2005 г. включить в сферу своей ответственности Минфин, вице-канцлером стал министр финансов Олаф Шольц. Тем самым руководство партии ясно продемонстрировало: пальма первенства за внутренней политикой.
Причины многих «примирительных» заявлений немецких политиков в отношении России следует искать внутри Германии. К примеру, призыв премьер-министров восточногерманских земель, включая упомянутую М. Швезиг, к поэтапному ослаблению санкционного режима, не в последнюю очередь связан с дебатами о возможной отмене «выплаты солидарности». Данный налог, введенный в 1991 г. с целью финансирования инфраструктурных проектов в бывшей ГДР, первоначально носил временный характер и сегодня признается рядом экспертов устаревшим. Для восточногерманских земель это важный источник пополнения местного бюджета, поэтому представить себя «пострадавшими от санкций» или призвать к «пониманию России» — не более чем элемент игры на «родном» политическом поле. В Москве же подобные месседжи зачастую воспринимаются исключительно в плоскости двухсторонних российско-германских отношений.
Безусловно, внешняя политика Германии, парламентской республики, не персонифицирована до такой степени, что серьезные повороты могли бы происходить исключительно по причине смены команды. В рядах германского истеблишмента уже давно назревало ощущение необходимости перемен с учетом нового образа России и ее политики. Разговоры об этом велись как на уровне первичных партячеек, так и в высоких кабинетах партийных штаб-квартир, в парламенте и в Ведомстве канцлера. Социал-демократы не были исключением.
Основная проблема состоит в том, что Берлин не видит ответной реакции от Москвы. Несмотря на успешное сотрудничество в гуманитарной области (от 100 российских и германских городов-побратимов до 600 германо-российских молодежных проектов ежегодно), в политической плоскости прогресса не происходит. «Изменения посредством сближения» могут действовать только по принципу улицы с двухсторонним движением, при условии заинтересованности и воли к примирению со стороны обоих партнеров. Х. Маас в интервью телеканалу ЦДФ заявил: «Мы постараемся по-новому подготовить политический процесс».
Его слова попали на благодатную почву. Значительная часть немецкого общества, в особенности политически активные граждане, настроены на перемены. Новая стратегия получила одобрение и из-за рубежа. Литовский министр иностранных дел Антанас Линкевичус выразил Х. Маасу «благодарность» за «принципиальную позицию по отношению к России», а его латвийский коллега Эдгарс Ринкевичус назвал нынешний внешнеполитический курс ФРГ «реалистичным». Указанное изменение курса будет происходить в германском МИДе постепенно. Х. Маас, наряду с критическими заявлениями, подчеркивает готовность к компромиссу и к «использованию всех дипломатических средств и каналов», чтобы сохранить диалог с Россией, в том числе и в сирийском вопросе. Но перемены неизбежны. Политика Германии в отношении России будет все больше совпадать с общеевропейской, становиться более твердой и бескомпромиссной.
Обречены ли мы на единственный сценарий развития событий в этом вопросе? Вероятно, нет, но нужны соответствующие действия. Ранее, в период работы автора в Бундестаге, да и после этого приходилось слышать от немецких политиков, в том числе и относящихся к условной группе «понимающих Россию», расхожую фразу: «нам непонятна российская повестка дня». Россия артикулирует, что ей не нравится, хотя и это делается обобщенно, но нет (или очень мало) конструктива, встречных предложений по разрядке, смягчению ситуации. Предложения, озвучиваемые российским МИДом, воспринимаются в качестве «оговорок», вербального сопровождения «агрессивной политики». Причем в последнее время про «нет адженды у России» начали говорить даже некоторые внешнеполитические спикеры Левой партии, раннее подобного не допускавшие.
