В последние два года зависимость внутренних экономических и финансовых условий России от колебаний цен на нефть уменьшилась, считают эксперты S&P Global Ratings. И, как пишет «КоммерсантЪ» со ссылкой на текст исследования агентства, связь валютного курса с мировыми ценами на нефть, судя по всему, нарушилась.
Еще недавно повышение цены нефти на 30% сопровождалось увеличением внутреннего спроса на 8–9% и двузначными темпами роста импорта, во время роста нефтяных цен курс рубля повышался, а во время падения снижался, что сопровождалось оттоком иностранного капитала и говорило о прогрессирующей «голландской болезни». Однако, отмечают аналитики, с апреля по сентябрь 2018 года нефть марки Urals подорожала на 20%, а рубль обесценился на 13%, повышение же цен на нефть за прошедший год в среднем на 30% не отразилось на ускорении роста ВВП.
Основными признаками выздоровления в S&P называют то, что значительную часть 2018 года цены на нефть росли, а валютный курс снижался. Это объясняется действием бюджетного правила и международных санкций, что, в частности, сделало потоки иностранного капитала в РФ и из нее менее зависящими от бума или спада на сырьевых рынках. В результате в 2018 году при росте цен на нефть и ослаблении рубля в экономику РФ вернулся двойной профицит — федерального бюджета и платежного баланса.
Несмотря на то что правительству удалось ослабить влияние колебаний нефтяной конъюнктуры на экономику и финансы, РФ все еще структурно зависима от них: на долю нефти и газа приходится около 20% ВВП, 45% доходов федерального бюджета и почти 60% экспорта товаров (экспорт металлов обеспечивает еще 10%). Это негативно влияет на суверенный рейтинг (сейчас — ВВВ+), отмечают в S&P.
И все же, возражает эксперт Академии управления финансами и инвестициями Геннадий Николаев, говорить о каком-либо улучшении ситуации с нефтезависимостью все еще рано, так как порядка половины доходов бюджета поступает именно с продажи сырья, однако, благодаря операциям ЦБ РФ, курс рубля в последнее время стал гораздо менее восприимчив к турбулентности на нефтяном рынке. Конечно, о полной потере зависимости речи нет - российская валюта продолжает повторять динамику нефтяных активов, хоть и с меньшей волатильностью. Иными словами, корреляция хоть и ослабла, но все еще остается положительной.
Для дальнейшей борьбы с зависимостью необходимо развивать несырьевой сектор, что в данный момент практически невозможно в связи со слабым внутренним спросом, уверен эксперт. Доходы населения падают шестой год подряд на фоне растущей инфляции, из-за чего предприятия испытывают серьезные трудности с развитием производства. Так, например, индекс деловой активности в обрабатывающей промышленности по итогам февраля опустился до отметки в 50,1 пункта (значения менее 50 пунктов свидетельствуют о рецессии).
Кроме того, добавляет Геннадий Николаев, отчеты зафиксировали сокращение объема новых заказов второй месяц подряд, тогда как скорость падения спроса оказалось максимальным за два последних года. За время операций в рамках бюджетного правила ЦБ РФ накопил солидные резервы валюты, за счет которых вполне можно было стимулировать потребительскую активность и увеличить доходы населения. Тем не менее, из-за напряженной геополитической ситуации подобный сценарий в обозримом будущем рассматривать не стоит, а значит, нефтяные котировки продолжат играть важную роль в формировании курса рубля наравне с конверсионными операциями экспортеров и инвестициями нерезидентов в отечественные бумаги.
Отсутствие корреляции между курсом рубля и стоимостью нефти, которое стало проявляться в последние пару лет, действительно является интересным феноменом, указывает Алексей Антонов, аналитик «Алор Брокер». Но, уверен он, это скорее говорит о том, что экономика разбалансирована, что потеряли значение многие стимулы, которые раньше отвечали за такую корреляцию. Также произошло это и по причине санкций, и по причине консервативной экономической политики, которая привела к накоплению больших резервов, и по причине роста доли государства в экономике.
Госкомпании, занимая долю до 70% в экономике, как бы цементируют ее, делают устойчивой к разного рода внешним шокам, в том числе и к изменениям цены нефти, говорит аналитик. Но одновременно с этим искажают, растворяют конкуренцию, вытесняют частные компании, которые быстрее смогут адаптироваться, если кризис будет слишком масштабным. Для частной компании или физлица гораздо большее значение имеет склонность курса рубля к внезапным девальвациям, чем его корреляция со стоимостью нефти: даже если цена нефти не меняется, события, подобные 1998, 2008, 2014 способны в два раза снизить покупательную способность населения и бизнеса, обанкротить многих импортеров, перераспределить доли рынков в пользу госкомпаний и их дочек.
Если бы Россия действительно расправилась с «голландской болезнью», мы бы наблюдали бум мелкого производства внутри страны и стремительный рост экспорта российской продукции за рубеж, но ведь этого не происходит, отмечает Алексей Антонов. Наши предприятия, например, согласно Росстату, производят 1 пальто на 65 женщин год, одну пару кожаной обуви на семь человек в год, одну кофемолку на 1500 домохозяйств в год.
Мы не производим IT-решений, которые можно было бы массово экспортировать. В том числе потому, что наш экспорт так слаб, на нас обрушивают такие неудобные нам санкции, мешающие экономике, потому что мы не можем в ответ ограничить экспорт чего-либо, в чем развитые страны нуждаются и что не могут купить на других рынках. Производительность труда остается низкой, в этом вина не столько собственно работников, но и консервативной экономической политики, законов со множеством ограничений, наличия огромного непроизводительного сектора в виде контролеров, охранников и подобных специалистов.
Развитие экономики диалектично, поэтому замедление мирового экономического роста все равно через 4-5 лет приведет к снижению потребления нефти, считает Алексей Антонов. А оно заставит чиновников искать источники пополнения бюджета, альтернативные нефти. Этот процесс будет происходить еще 20-25 лет, пока уровень разведанных и доказанных нефтяных запасов не достигнет той отметки, на которой себестоимость добычи нефти превышает ее цену на рынке. Тогда начнется настоящая перестройка экономики, и голландская болезнь будет побеждена или заменена каким-то другим механизмом приспособления.
