Россия – единственная великая военная держава, которая сокращает свои военные расходы. Если еще в позапрошлом году мы тратили на оборонные цели порядка 50 млрд долларов или 3,4% ВВП, то в этом году чуть более 45 млрд долларов (около 3% ВВП). А еще через год этот показатель, как ожидается, не превысит и 2,8% ВВП. Но самое главное здесь – это перераспределение средств внутри недавно принятой государственной программы вооружений (ГПВ). Если до сих пор наш флот жил на широкую ногу, а Сухопутные войска и ВДВ находились на положении бедных родственников, то теперь эти роли поменялись с точностью до наоборот.
В нынешней ГПВ финансирование российского ВМФ сократили почти в полтора раза по сравнению с предыдущей программой, до менее чем 3 трлн рублей. Что в этой ситуации нужно предпринять российским корабелам, какие авианосцы, подводные лодки и десантные корабли могут пополнить наш ВМФ, чем они будут отличаться по своим боевым возможностям западных аналогам, какую роль в них будет отводиться искусственному интеллекту в интервью «Эксперту» рассказал глава Крыловского государственного научного цента Павел Филиппов.
— Как сокращение расходов на флот повлияет на способность нашей страны создавать новые корабли и подлодки?
— Такие вопросы надо рассматривать в контексте общих расходов на оборону в целом. Руководство страны и вооруженных сил уже заявляли, что целенаправленно будут сокращаться закупки вооружений и, конечно же, флот не станет исключением. Это политическое решение – оно полностью оправданно в нынешней экономической ситуации.
Именно поэтому здесь вопрос в выборе приоритетов. Те направления (прежде всего ракетные катера, корветы, подлодки – «Эксперт»), которые выбрал государственный заказчик, финансируются ритмично и в полном объеме. Во всяком случае, мне не известно о каких-то срывах в части выделения средств по строящимся кораблям или по тем кораблям, на создание которых уже заключены государственные контракты.
Но остается еще один вопрос – сможет ли государство вкладывать требуемые ресурсы в создание научно-технического задела в кораблестроении. То есть оплачивать нашу работу, исследования, по созданию перспективных проектов. На мой взгляд, ресурсы для этого необходимо изыскать дополнительно, потому что, не финансируя науку невозможно рассчитывать на позитивный результат в будущем.
— А какой научно-технический задел нам нужно формировать? Какие корабли проектировать и строить?
— Есть целый ряд направлений, где мы, работаем на опережение. Надеемся, что рано или поздно эти усилия будут востребованы. Прежде всего, это авианосцы. Мы разработали и представили линейку из трех концептуальных проектов таких кораблей. У нас есть базовый вариант многоцелевого тяжелого корабля – это проект «Шторм», водоизмещением 96 тысяч тонн. Есть промежуточная модель среднего авианосца «Шторм-КМ» с комбинированной энергетической установкой — атомным реактором и газотурбинными двигателями. Его водоизмещение 76 тысяч тонн, а авиационное крыло – до сотни единиц. И, наконец, легкий авианесущий корабль водоизмещением 44 тысяч тонн, корпус которого выполнен по схеме, напоминающий полукатамаран. Благодаря такой инновации нам удалось значительно увеличить площадь летной палубы и довести количество летательных аппаратов до 46. По своим возможностям он уже соизмерим с достаточно серьезными зарубежными авианосцами, водоизмещение которых приближается к 70 тысяч тонн.
— И во сколько обойдется строительство этих моделей кораблей?
— Насколько я помню, тяжелый авианосец – порядка 500 миллиардов рублей, средний – более 300 млрд рублей, а самый компактный будет стоить где-то около 200 миллиардов рублей, что самом деле, очень немного. Мы экономили где могли, в последнем случае, в электромеханической боевой части практически не применяли новые ОКР, а использовали уже существующие, апробированные решения.
— А какой авианосец, на ваш взгляд, нам все-таки нужен?
— Мы глубоко убеждены, что России, конечно, очень хорошо было бы иметь атомный авианесущий флот. Но надо понимать, что наличие или отсутствие атомной энергетической установки для авианосца не самое главное. Главное – это эффективность палубной авиации. Ее работу надо сделать максимально похожей на ту, что выполняет традиционная аэродромная авиация. И в принципе, это пока никому не удавалось. Здесь очень важное значение имеет то, какую полезную нагрузку летательный аппарат может поднять с палубы корабля. А его автономность действий определяется не только количеством топлива в собственных баках, но и запасом авиационного керосина, который такой корабль может взять с сбой в поход.
Если мы поставим атомную установку на легкий авианосец с небольшим водоизмещением, то не получим искомый результат. Такой корабль будет возить главным образом свой собственный атомный реактор, а не керосин для самолетов, соответственно и эффективность его авиакрыла будет намного меньше. Даже современные атомные реакторы, которые ставят, например, на ледоколы – это все-таки довольно громоздкие технические комплексы и по массе, и по габаритам. Для ледокола это скорее плюс – он этой массой будет давить лед. У авианосца же задачи принципиально иные. Поэтому мы должны минимизировать объем внутренних полезных помещений, и наоборот, максимально увеличить пространство в интересах авиакрыла. Это касается не только ангаров для размещения самолетов и вертолетов, но резервуаров для заправки их топливом.
— Но здесь очень многие зависит от того, какие у такого авианосца будут корабли сопровождения – там же все должно быть унифицировано…
— Совершенно верно. Если мы хотим вновь войти в клуб держав, строящих авианосцы, то, во-первых, нам надо начинать с создания кораблей не очень большого водоизмещения, максимально эффективно используя имеющиеся возможности, а во-вторых, сразу же думать об ордере. То есть о тех кораблях, который пойдут в составе ударной авианесущей группы. Естественно, что все они должны быть взаимоувязаны как по своим тактико-техническим характеристикам, так и по внутрикорабельным системам, в том числе управления оружием.
— И, естественно, по энергетическим установкам. Они должны быть одинаковыми во всех кораблях ордера?
— Если мы говорим о газотурбинном варианте авианосца, то как раз он очень хорошо будет увязан. Там достигается практически полная унификация по предлагаемым нами решениям со всей линейкой кораблей, которые на сегодняшний день или уже есть, как наши новые фрегаты, или с теми перспективными кораблями, постройка которых запланирована, как например, с эсминцами проекта «Лидер». Этот корабль может быть выполнен как с атомной энергетической установкой, так и с газотурбинной. То есть и на авианосце, и на крупных кораблях сопровождения будут стоять один и те же турбины производства НПО «Сатурн». Но унификация по двигателям не самая главная. Куда важнее совместимость информационных управляющих систем, боевых частей (управление), гидроакустических комплексов. Это все надо еще додумывать и дорабатывать. Наконец, еще один важный момент – это собственно театр военных действий и места базирования авианесущих группировок. Такие корабли должны иметь внятную, хорошо продуманную и подготовленную с точки зрения логистики систему базирования. На мой взгляд, чисто географически для этого лучше всего подходит Тихоокеанский флот. Но там для таких кораблей все нужно создавать заново. То есть, если мы начинаем строить авианосцы, то нам прежде всего нужно позаботиться о местах их дислокации. Иначе они будут обречены на то, чтобы стоять «на бочках». А их ресурс будет использоваться вхолостую – условно говоря, на самообогрев.
— А сколько авианосцев, на ваш взгляд, нужно иметь России?
— Этот вопрос к государству, к главкомату ВМФ. Уважаемый заказчик должен четко представлять себе модель применения таких кораблей. А она в свою очередь должна быть увязана с теми целями и задачами Морской доктрины и других подобных документов высокого уровня. Очень многое зависит от того, как будет развиваться геополитическая ситуация. Если у нас появляется задача обеспечения океанской логистики, то значит нам необходимо иметь как минимум две ударных авианесущих группы – по одной на каждом океанском флоте – Северном и Тихоокеанском. Если же перед нами такая задача не ставится, то, наверное, страна может обойтись и без такого класса кораблей. Тогда нас вполне может выручить и наш москитный флот, который призван защищать в основном экономическую зону России.
— Что вы имеете в виду?
— Это корабли небольшого водоизмещения, так называемой ближней морской зоны – ракетные катера, корветы, фрегаты. То есть то, что мы сейчас строим и имеем в распоряжении ВМФ. Такие корабли имеют достаточно серьезное ракетное вооружение, они способны действовать на приличном расстоянии от берега. Например, наши корветы уверенно ходят в Средиземное море, а порой даже к Африканскому рогу, и решают там достаточно сложные задачи. Учитывая дальность стрельбы их ракет, это вполне серьезная сила, с которой вынуждены считаться противники, то есть, наш асимметричный ответ. И он в целом эффективен, если не принимать в расчет необходимость поддержания какой-то простейшей океанской логистики. Например, регулярных походов на Кубу или к берегам Венесуэлы. Не просто один раз сходить, а постоянно доставлять туда грузы, оборудование и проч. На таком плече – через океан – москитный флот много не сделает. А значит, где-то посередине должен располагаться аэродром в виде авианосца, который сможет поддержать наши усилия в дальней океанской зоне.
— А когда может быть принято решение о строительстве первого российского авианосца?
— Это прерогатива ВМФ. Именно флот должен посмотреть на состояние своих ресурсов, сверить свои задачи с теми, которые ставит верховный главнокомандующий. И если они совпадают, то чисто теоретически где-то в 2023 году заказчик может выдать ТЗ на технический проект подобного корабля.
— Насколько наш средний авианосец будет сопоставим по вооруженности с новым британским Queen Elizabeth или с теми кораблями, который сейчас строят США?
— По суммарной боевой мощи он приближается к американским авианосцам класса Nimitz и однозначно превосходит английский корабль. Несмотря на то, что у них примерно одинаковое водоизмещение, по количеству летательных аппаратов, автономности, и самое главное, по числу точек старта самолетов и вертолетов, «Шторм-КМ» имеет явное преимущество в сравнении с Queen Elizabeth. Но если посмотреть на средства, которые тратят на свои корабли США и Великобритания и которые планирует потратить Россия, то эффективность расходов в нашем случае даже не в разы, а на порядок выше.
— Не секрет, что США и Китай уже давно оснащают свои корабли интегрированными информационными системами типа Aegis, которые получают данные со всего массива радаров и управляют всеми видами оружия, сведенными воедино. Более того, на таких кораблях есть универсальные установки вертикального пуска, в которые могут загружаться несколько видов, как крылатых ракет, так и зенитных. Когда что-то похожее появится у нас?
— Такие работы в России ведутся уже давно. У нас есть несколько школ — идеологов создания таких интегрированных информационно-управляющих систем. И постепенно эти разработки внедряются. Насколько мне известно, проекты новых корветов МЦКБ «Алмаз», которые придут на смену кораблям проекта 386, уже должны оснащаться именно такими системами.
— И это позволит более эффективно использовать внутреннее пространство корабля, улучшить его компоновку и повысить боевую эффективность?
— На мой взгляд, это не сильно влияет на оружейный арсенал. Скорее повышает эффективность управления им. Потому, что командир имеет возможность в одном информационном пространстве управлять всеми системами – и электромеханической боевой частью, и оружием. То есть при помощи радиотехнических средств получать от РТВ, от гидроакустики, весь набор той информации, которая ему необходима для принятия решения. И поскольку это корабельная система, то она должна уметь взаимодействовать с аналогичными системами кораблей ордера, которые, как правило, не воюют по отдельности. То есть, весь обмен данными должен происходить в едином информационном поле. Более того, командир соединения этой ударной группы должен иметь возможность переходить с одного корабля на другой, и этот командный пункт будет перемещаться вслед за ним. То есть он с помощью соответствующих гаджетов имеет возможность получать информацию и отдавать приказы как со своего КП, так и с КП какого-то другого корабля. Иными словами, он не привязан к мостику. Замечу, что первые опытные образцы таких систем отрабатывали еще десять лет назад на кораблях Каспийской флотилии.
— Какие проекты в надводном кораблестроении, помимо авианосца, реализует сейчас Крыловский центр?
— Мы разработали концепт нового универсального десантного корабля — это наш ответ французским Mistral.
— Но мы уже начали строить большие десантные корабли проекта 11711 типа «Иван Грен»…
— Насколько я знаю, коллеги из Невского ПКБ работают над совершенствованием этого проекта, потому что на первом головном корабле выявлено достаточно проблем. И потом, «Иван Грен» это все-таки именно десантный корабль. Мы же предлагаем проект универсального БДК, который по своим характеристикам является кораблем проекции силы. То есть он способен перевозить полностью вооруженный батальон морской пехоты. Это серьезное тактически значимое воинское подразделение. Более того, у нашего корабля предполагается серьезное авиационное прикрытие — 10 ударных вертолетов и два вертолета-спасателя. При наличии сбалансированного ордера кораблей это будет уж заметная военная организация. Но самое главное то, что эффективность применения такого БДК в разы выше, чем каравана вот этих десантных кораблей старого польского проекта 775 или нового российского 11711.
— А в чем конкурентное преимущество вашего универсального БДК?
— Смотрите, во всех учебниках по военно-морскому искусству записано, что из всех видов операций самая сложная – это десантная. Потому, что здесь нужно взаимоувязать очень много факторов — погода, доставка, обеспечение, логистика и проч. Такие операции почти всегда предполагают участие боевой авиации, других родов войск и видов вооруженных сил. А значит, требуется их четкая координация. Это на бумаге просто спланировать высадку десанта, а на море — очень сложно. У нас могут быть разные варианты. Например, надо просто подойти к берегу, спустить аппарель и организовать высадку танков. Или же нужна так называемая загоризонтная высадка — вне зоны досягаемости артиллерийских орудий береговой системы охранения.
— Это когда десант высаживается на платформу, которая уже сама движется к берегу?
— Именно так. И тогда ключевой элемент успеха операции – это скорость высадки и ее разнонаправленность. Просто потому, что даже если вы высаживаетесь через одну аппарель где-то вдали от берега, то мгновенно становитесь очень удобной мишенью. И наоборот, если вы можете себе позволить высаживать силы разнонаправленно — через одну аппарель, через другую, да еще и опуская какие-то десантные средства на воду с помощью кран-балок, катеров, то это значительно усложняет противнику отражение такой высадки. И соответственно, повышает вашу эффективность, увеличивает вероятность успеха. Так вот, наш новый корабль как раз позволяет проводить высадку десанта разнонаправленно и очень быстро. Ну и поскольку он изначально проектировался по аналогии с Mistral, то там предусмотрено и размещение командного пункта со всеми информационными системами. То есть он может быть ядром всей ударной корабельной группировки.
— И как отреагировал на такой универсальный БДК главкомат ВМФ?
— Там говорят, что это интересный проект и при появлении ресурсов, он, конечно, будет востребован. Но сейчас у флота, видимо, есть какие-то другие задачи и наш проект, будем надеяться, останется пока в резерве.
— Не секрет, что львиную долю всех работ по снабжению российской группировки в Сирии выполняют именно десантные корабли проекта 775. Но они уже практически исчерпали свой ресурс и через два-три года должны быть списаны в утиль. И если не появится замена, то наши военные базы — Тартус и Хмеймим — придется законсервировать.
— На смену старым кораблям проекта 775 должны прийти вот эти перспективные БДК типа «Иван Грен» — там запланирована постройка четырех таких кораблей.
— Но они же не совсем то, что нужно.
— Безусловно, они не идут ни в какое сравнение с кораблями нашего нового проекта. Более того, четырех единиц явно недостаточно. Если вспомнить опыт ВМФ СССР, то тогда у нас даже на маленьких флотах, включая Балтийский и Черноморский, были бригады десантных кораблей, в состав которых входило до 10 вымпелов. Тот универсальный БДК, который мы предлагаем – это пока всего лишь концепт, который должен пройти все стадии проектирования до постройки самого корабля. И это сопряжено с достаточно значительными затратами, даже на подготовительном этапе.
— Можно назвать хотя бы приблизительную оценку?
— Если легкий авианосец это, грубо говоря, 200 млрд рублей, то универсальный БДК, наверное, от трети до половины этой суммы. Это от старта и до финиша. Но главкомат ВМФ и Минобороны, посчитав свои ресурсы, сделали выбор в пользу проекта корабля, который уже начал производиться серийно. Все его детские болезни уже выявлены, и начинается этап по доводке самого проекта, чтобы в итоге получился нормальный, сбалансированный БДК. Но это не корабль проекции силы, он не имеет тех элементов, которые позволяют так говорить.
— А какие элементы формируют проекцию силы на БДК?
— Это авиационное крыло, в том числе вертолетное, ударное прикрытие, дополнительные средства высадки, количество бронетехники, в конце концов, обеспечивающие успех морской десантной операции.
— Когда может быть принято решение о строительстве универсальных БДК вашего проекта? И сколько таких кораблей нам нужно?
— Есть данные, что главкомат намерен рассмотреть этот вопрос ближе к концу нынешней госпрограммы вооружений (к 2027 году – «Эксперт»). Насколько я понимаю, такие вещи финансируются по остаточному принципу. И если у флота останутся какие-то ресурсы, то он вернется к изучению концепта нашего универсального БДК.
Что касается потребностей, то, когда принималось решение о покупке Mistral, установили лимит – по два таких корабля на каждый океанский флот. Примерно о таких же пропорциях можно говорить и сейчас.
— Если военные не заказывают вам разработку новых кораблей, то может быть имеет смысл предложить эти проекты на экспорт?
— Мы ведем такую работу. Думаю, что соответствующие контракты возможны в ближайшей перспективе.
— Недавно КБ «Малахит» начал ОКР по созданию тактической атомной подлодке пятого поколения. Этот то, что раньше называлось «Хаски», а теперь «Лайка». Известно, что эта АПЛ будет оснащаться гиперзвуковыми ракетами «Циркон», иметь модульную конструкцию и интегрированную систему управления с искусственным интеллектом. А чем она будет отличаться от своих предшественниц в части материалов, технологий?
— Модульные конструкции — это главная тенденция в мировом подводном кораблестроении. Такую лодку можно достаточно быстро переоборудовать в условиях военно-морской базы под решение тех или иных задач. Например, убрать один модули ракетных вооружений, а поставить другие. Сейчас такие операции зачастую вообще невозможны, либо они занимают очень много времени.
Еще одна перспективная тема — интегрированная система управления подлодкой, которая позволяет минимизировать количество личного состава. То есть личного состава на таких лодках станет меньше, а многие их функции перейдут к компьютерным системам — они будут выполняться в автоматическом или полуавтоматическом режиме с учетом управления по сеансам и не потребуют принятия решений командиром корабля.
— Что имеется в виду под сеансами?
— Лодка же не находится постоянно в управляемом контуре, она получает сведения и команды с берега, всплывая на сеансы связи. Так вот интегрированная система управления позволит повысить достоверность получаемых приказаний, да и в целом улучшит эффективность их исполнения.
— А что будет делать на такой АПЛ искусственный интеллект?
— У нас к искусственному интеллекту относят автоматизированную систему, в состав которой входит индуктивная или дедуктивная машина выводов. Последняя имеет набор встроенных правил. И в зависимости от внешнего воздействия или от складывающейся среды, которую этот автомат считывает, он выбирает тот или иной сценарий и предлагает их человеку. Говорит: командир, у нас есть такие-то и такие-то варианты действий — какой ты выберешь?
И есть другая, индуктивная машина выводов, когда автоматизированная система сама формирует правила. Это все строится на нейронных сетях, сам алгоритм нейронный, выборка обучающая. Эта выборка может как закладываться программистами, так и формироваться самой автоматизированной системой. Но думаю, что до такого состояния мы пока еще не дошли. Исходя из того, что я видел в открытых материалах «Малахита», могу сказать, что речь идет о достаточно мощной и хорошей системе поддержки принятия решений в помощь командиру. На самом деле, похожие системы уже существуют в гражданском надводном кораблестроении — по навигации, по распознаванию образов, классификации целей. То есть сразу видно — что за корабль перед тобой.
— Насколько эти системы, которыми планируется оснастить наши новые АПЛ будут конкурентоспособны в сравнении с американскими?
— Они будут точно не хуже.
— Американцы на всех парах создают новые стратегические подлодки класса «Колумбия», которые уже через пять лет начнут заменять в ВМФ США ракетоносцы типа «Огайо». Известно, что «Колумбия» получит электрический привод двигательной установки, что обеспечит ей невиданные характеристики скрытности. А как с этим дело обстоит у нас на РПКСН проекта «Борей»?
— На «Бореях» уже есть вспомогательный электродвигатель, который на определенных режимах работает как энергетическая установка — мы эти работы проводом вместе с коллегами из ЦКБ «Рубин». Сейчас уже совершенно точно установлено, что основной источник шума — это не электродвижение и даже не оборудование главной энергетической установки, а обводы, геометрия корпуса, покрытие и винт. То есть грубо говоря, гидродинамика. И если у тебя гремит винт, то никаким электрооборудованием, никакими дополнительными вибросистемами ты ничего не спасешь и не спрячешь. Просто потому, что все эти вещи дают считанные единицы децибел, а винт может выдавать десятки децибел. И за шумом винта вы не услышите холодильник.
— В Советском Союзе излишние шумы пытались устранить при помощи японских станков, которые установили в Северодвинске и использовали для шлифовки винтов наших подлодок. А как эта проблема решается сейчас?
— До конца она так и не решена. Мы эту проблему прекрасно понимаем и вместе с коллегами из «Малахита» и «Рубина» с ней активно боремся. Мы запустили целевую комплексную программу, в ходе ее реализации должны быть сформированы научно-технические заделы, которые позволят решить многие вопросы в области шумности и значительно улучшить характеристики наших подлодок. Но хочу сказать, что шумность — очень серьезный параметр, но не единственный влияющий на заметность подлодок. Есть еще вопросы электромагнитных полей, тепловых и так далее. Здесь работа ведется комплексно, по нескольким направлениям. Бессмысленно снижать шумность до нуля, имея достаточно серьезные проблемы в электромагнитном поле корабля, и наоборот.
— Каковы сейчас главные тенденции в мировом кораблестроении?
— Это широкое применение всевозможных композитных материалов. Целый ряд государств, имеющих серьезную ресурсную базу, включая Китай, который опирается на советский опыт, активно рассматривают возможность применения новых титановых материалов. Ну и конечно, есть тренд в сторону беспилотных или малоэкипажных аппаратов и кораблей. Правда, пока здесь созданы только опытные образцы, например, тот же «Морской охотник». Это беспилотный корабль, оснащенный ударным ракетным оружием, выполнен по схеме тримарана. Так вот он спокойно ходит по морям, ищет наши подводные лодки. Мы же пока ничего подобного не сделали.
У нас есть разработки аппаратов, управляемых без экипажа, их некоторое время назад испытывали в Крыму. Но это небольшие катера, которые управлялись дистанционно по выделенным каналам связи и могли на каких-то участках, грубо говоря, переключаться на «свой ум». То есть, на автоматизированную систему, которая сама принимала решение в зависимости от навигационной и иной обстановки. Это, на мой взгляд, очень перспективное направление, которое, кстати, развивалось еще во времена СССР. Тогда у нас в стране была достаточно серьезная школа, был даже создан беспилотный прототип на базе буксира, который шел из Кронштадта в Таллинн. И это при том, что в то время не было такой элементной базы, как сейчас. То есть мы уже тогда могли это делать.
Сейчас этим работам у нас перестали уделять должное внимание, а надо бы. Конечно, есть в этом деле ряд спорных моментов. Например, очень страшно доверить автомату какую-то систему вооружения, но вот навигацию вполне можно. Скажем, американцы не стесняются с этим экспериментировать. И нам тоже надо начинать двигаться в этом направлении.
— У нас промышленность к этому не готова?
— У нас остается проблема с отечественной элементной базой. Есть и сложности с нормативной документацией, потому что если мы даже сделаем такую гражданскую машину, то Морской регистр вряд ли выдаст на нее какие-то документы. Причем говорю не про какие-то там опытные изделия, а про чисто экспериментальный образец, который можно будет проверить на закрытом полигоне — это то, что делают американцы. Ну и другие страны уже массово ведут такие разработки в области гражданского судостроения. Например, в Копенгагене активно используют морской буксир, который не имеет экипажа. Я его видел. Впечатляет.
— И что он прямо ходит в порту?
— Да, причем сам выходит из гавани сложным фарватером. У него радиотехнический обвес, как у хорошего крейсера. И РЛС, и масса разной навигационной аппаратуры, оптических и лазерных систем. Насколько я понимаю, в теории он запросто может ходить сам, но там все-таки присутствует оператор, который все контролирует. То есть европейцы отрабатывают эту технологию — она неминуемо придет. Сейчас это кажется маловероятным, но через 20 лет мы просто не узнаем наш мир.
— Давайте перейдем к Арктике. Владимир Путин поставил задачу нарастить грузоперевозки по Северному морскому пути в четыре раза, до 80 млн тонн к 2024 году. Ясно, что это невозможно сделать без новых ледоколов и судов ледового класса. Какие проекты в этой области реализует Крыловский центр?
— Мы занимаемся атомным ледоколом «Лидер». Эту работу ведет КБ «Айсберг», который входит в состав Крыловского центра. В наших ледовых бассейнах испытывалась модель этого ледокола, проверялась вся его корпусная часть, обводы и проч. Все результаты испытаний положительные. То есть те заявленные характеристики, которые некоторым кажется фантастикой, полностью подтверждены — это судно способно пробивать лед толщиной до 4 метров.
— Когда оно появится в металле?
— Если все пойдет по плану, то в 2023 году. Сейчас выполняется технический проект этого
ледокола, а параллельно с этим завершается строительство сухих доков на судоверфи «Звезда» на Дальнем Востоке.
Но помимо «Лидера» у нас есть и другие проекты в этой сфере. Например — буровых судов для арктического шельфа, транспортной системы для обеспечения деятельности северных территорий, включающей суда на воздушной подушке. Есть проект мелкосидящего ледокола для работы в устьях рек. Этими вещами, кстати, активно интересуются китайцы.
— А есть ли спрос со стороны наших нефтегазовых компаний?
— У нас обширные связи с «Газпром нефтью», «Роснефтью», «Лукойлом». Кое-что они из этой продуктовой линейки у нас покупают и иностранные заказчики, в частности им интересны буровые суда.
— А когда мы научимся создавать свои собственные танкеры и газовозы ледового класса Arc7?
— Здесь есть серьезные сложности. У нас долгое время таким классом судов вообще никто не занимался, мы упустили этот сегмент. И сейчас находимся в той ситуации, когда сам корабль построить вроде бы можно, особенно с учетом новых возможностей, которые открываются у той же «Роснефти» в Большом камне. То есть соответствующие мощности, доки есть. Но за то время, пока мы думали, что можем все сделать сами, мы упустили важные патентные вопросы. Технологии изготовления самих емкостей, в которых должно храниться топливо, запатентованы. Причем не бесхитростно как у нас, а тотально, вплоть до всяких мелочей вроде наклеек. И если ты начинаешь что-то делать в этом направлении — например, наклейку для изоляторов, мембран и прочих вещей, то придется платить владельцу патента. В противном случае, судебные разбирательства в международные арбитражных судах и санкции. Так что вопрос это сложный, но его все равно как-то решать придется. Может быть, путем переговоров с держателем этих патентов — а это, в основном, французы. Думаю, выход из этой ситуации рано или поздно найдется, может быть, путем создания каких-то СП.
