Надо сказать, что наше бытовое поведение очень отличается от академических знаний о мире, строении вселенной, «большом взрыве», нейронных сетях и прочее. Треугольники возможны только в школьном учебнике, они не формируют прагматики жизни. Её формируют мифы и коды, которые заключены в простейших повторяющихся действиях от чистки зубов до празднования Нового года.
Каждый год 31 декабря мы провожаем Женю Лукашина в Ленинград (напомню, такого города давно нет). Раздаём долги, подводим итоги. Стоит ли перечислять всё, что мы делаем? Уверен, открыв ленту Фейсбука, все видят одно и то же: рейтинги, котики, оливье.
В ноль часов ноль минут время обнуляется, что естественно. Мы сначала бурно радуемся, а потом впадаем в прострацию и спим дня два-четыре.
Что мы отмечаем в момент перехода одного года в другой и почему так важен этот годовой цикл?
…
Так или иначе, мы мыслим жизнь от точки до точки, как отрезок. От большого взрыва до гибели планеты, Солнечной системы, галактики и так далее. От Сотворения до Апокалипсиса. От перехода к оседлому образу жизни до изобретения Интернета. От периода первоначального накопления капитала к суверенной демократии. Ну и, конечно, самый очевидный цикл – жизнь человека как он нам виден, от рождения до смерти.
День – слишком маленький цикл, чтобы стать эталоном жизни. Хотя, например, фильм «День сурка» предлагает такой вариант универсального «отрезка», в котором можно потренироваться и так и этак всё везде успеть, всё свершить.
Год – это эталон времени, который надо бы поместить в музей, где хранится эталон метра. Здесь возможна не только частная бухгалтерия полезных дел, как в «Дне сурка», но и всеобщее празднование перехода из одного сектора всеобщего времени в другой. Именно массовость, институциональность праздника делает его выразителем определённых смыслов, идеологии и политики.
В России эти пропилеи составляют чуть ли не месяц, пятнадцать дней до и пятнадцать дней после ноля часов ноля минут.
Мы подводим итоги. Карьера, здоровье, дети, путешествия. Общий дух захватывает как вирус и все впадают в некое медитативное, но нервное состояние обречённости на «как у всех».
Зачем это делать? Налоговый инспектор не придёт, как Дед Мороз в детский сад спрашивать: «Ты был хорошим мальчиком?»
А вдруг придёт?
Это то, что принадлежит уже Рождеству, что дремлет под тонким налётом Просвещения, Прогресса, научного коммунизма, правящего в России либертарианства.
Новый год и Рождество, как бы мы их не отмечали, – это сломанное время. Помните, как в сказке «Алиса в стране чудес» Шляпник, Мартовский заяц и мышь Соня пьют чай, потому что всегда файф о клок? Целый месяц мы пьём, кто чай, кто что, спим, потом моем посуду (а в сказке и на это не было времени), и опять за стол. Кто в гости, кто за покупками. Но даже если мы поедем к тёплому морю, это ничего не изменит. Потому что хозяин времени пришёл.
Человеческая жизнь длится от зачатия до смерти головного мозга. Это вполне осязаемый отрезок. Та самая мера, которая лежит в естественно-научном музее.
Но в музее истории духа лежит другая мера – это точка. Точкой было рождение Христа. Она изменила соотношение сил, подарив человеку надежду.
На что надеется человек? На то, что его повысят, дочь перестанет болеть, удастся съездить летом в тёплые края или горы. Это всё «проза жизни», быт, мещанское счастье, которое, однако, есть у всех, и всех волнует, несмотря на немногочисленные протесты бунтарей вроде Маяковского. Но за каждым таким желанием или даже фантазией стоит другая, более могущественная: он хочет освобождения на Страшном суде.
Этот суд может быть желанием бабушки видеть ребёнка в белом халате, за учительской доской, в кресле президента, космонавтом… Это может быть собственным желанием, вопреки указке «свыше», то есть от бабушки, стать просто бомжом. Пути желания торны, но всегда исповедимы, потому что есть алгоритмы. Эти «программы» закладывается на генетическом, психологическом, культурном и нравственном уровнях.
Поэтому Женя Лукашин каждый год садится в свои сани и едет на ТВ представлять свой карнавал. Это неотменимо как явление природы и странно настолько, насколько странно всё человеческое.
Новогодне-рождественский карнавал – это сцена, где мы можем сыграть роль самого себя. Наши интерпретации серьёзны либо недолговечны, мы ощущаем себя на Суде в конце времён, захватив власть в поломанной комнате. Мы дурачимся, само время дурачится, водит за нос. Мы на «безумном чаепитие» у природы, если под природой понимать не только деревья. Мы и наряжаем Рождественское дерево, чтобы нас ослепили софиты большого взрыва, из которого разнеслась вселенная.
Нет и не может быть у человека линейного времени. Потому что миф – это и есть свойство если не материи, то бытия.
Любая карьера заканчивается схваткой с самим собой. Будь то «Портрет Дориана Грея» или «Generetion «П»», все истории социального и личного успеха – это путь к зеркалу. Обычно (не в романе и не в сказке) в нём ничего не видать. Это связано с тем, что наша секулярная культура разучилась читать метафоры.
Рай, благодать, Страшный суд – вещи ментальные, которые нельзя разрушить, взорвав храм или восстановив храм. Только такие ритуалы и праздники сохраняются или мутируют, но всё равно сохраняются, которые естественны, природны и бытийны. Я хочу сказать: нельзя изменить ход вещей, природу, особенно, если это природа человека. Она может только голографически расширяться, включая всё, что было, в то, что будет. И есть жизнь как точка. Не знаю, можно ли сказать «маленькая точка». Смерть и забвение противостоят вечному возвращению жизни в той же форме. Мы пытаемся это как-то представить, чтобы нам не было сильно неприятно от того, что мы такие крохи, но наши фантазии живут один год, а потом Женя Лукашин всё смоет в бане.
Сломанное время нужно людям, чтобы передохнуть, набраться сил и снова что-то лепить, кромсать, важничать, достигать, соглашаться, беситься…
Деньги слишком абстрактны, чтобы быть Богом. Вся соль в том, что даже тело живёт по благодати, а не по закону, который можно менять, улучшать, добавлять.
Христос был Благой Вестью, а не законом. Он был разрешитель. То, что нельзя делать на работе, можно делать на улице. Что нельзя делать на улице, можно делать дома. Что нельзя делать нигде, можно делать в уме и сердце («в сердце своём»). Вот где-то там и происходит Новый год / Рождество. Там человек разгоняется до необыкновенной скорости, до беспредельности, которую можно только помыслить. Ни потрогать, ни описать, а только поверить в которую может каждый.
Вот в этом зазоре между всесильным временем, которое смоет имена всех царей, и маленьким сердцем, которому до всего есть дело, и находится миф. Это комната из сказки Кэрролла, который знал толк в науке, но был гениальный писатель, умеющий изображать то, что не увидишь в микроскоп. В простом новогоднем салате есть философия, которая трудно считывается, но, если следовать пути, открывается.
