В моем советском детстве все праздники пахли одинаково — пирогами. Их пекли уйму: с мясом, с капустой, с маком, с курагой, с вареньем… Но раз в году вместо них пекли куличи. И когда Праздник, по обычаю, выплескивался из коммуналок во двор — с гармошками, частушками, «Хасбулатом удалым» и танцами под проигрыватель — весь двор хрустел от крашеной скорлупы...
Сегодня трудно представить, до какой степени вся жизнь России — даже в самые атеистические времена — была пронизана «бытовым нервом» православия. Даже те, кто перешли в стан воинствующих безбожников, буйных сектантов или эзотериков, не могли до конца расстаться с христианством: спорили с ним, дерзили, насмехались, но перебороть в себе его культурный ритм не могли.
…Утренняя молитва, вечерняя, череда постов и праздников, а в центре — всё выстраивая в лад, всему придавая смысл, — Воскресение Христово, Пасха…
«В русском человеке — писал Гоголь, — есть особенное участие к празднику Светлого Воскресения (…) Видя, как повсюду в других странах день этот почти не отличен от других дней — те же всегдашние занятия, та же вседневная жизнь, то же будничное выраженье на лицах, он чувствует грусть и обращается невольно к России (…) Ему вдруг представится — эта торжественная полночь, этот повсеместный колокольный звон, который как всю землю сливает в один гул, это восклицанье «Христос воскрес!»…
***
Но грянула революция, и огромный мир, сердцем которого была Пасха, казалось, умер, захлебнувшись кровью.
В эмиграции русские по-разному хранили его память. «Пасхальный дождь» Владимира Набокова передавал ощущение пронзительной утраты, о которой не следует говорить вслух — как о святыне, которую опошляет бытовая болтовня. А Иван Шмелев в «Лете Господнем» щедро разбрасывал сокровища своей памяти, торопился рассказать как можно больше, поделиться тем, что знал и видел еще мальчиком, и самому вновь пережить давнее счастье.
А в Советской России изуродованная, попавшая под запрет Пасха, как яркая звезда, упорно не гасла! Даже на Соловках.
«Я, состоявший тогда по своей каторжной должности в распоряжении военкома особого Соловецкого полка Сухова, однажды, когда тихо и сладостно пахуче распускались почки на худосочных соловецких березках, шел с ним мимо того распятия, в которое он выпустил оба заряда, — вспоминал Борис Ширяев. — Капли весенних дождей и таявшего снега скоплялись в ранах-углублениях от картечи и стекали с них темными струйками. Грудь Распятого словно кровоточила. Вдруг, неожиданно для меня, Сухов сдернул буденовку, остановился и торопливо, размашисто перекрестился.
— Ты смотри… чтобы никому ни слова… а то в карцере сгною! День-то какой сегодня, знаешь? Суббота… Страстная…
В наползавших белесых соловецких сумерках смутно бледнел лик распятого Христа, русского, сермяжного, в рабском виде исходившего землю Свою и здесь, на ее полуночной окраине, расстрелянного поклонившимся Ему теперь убийцей… Мне показалось, что свет неземной улыбки скользнул по бледному лику Христа»…
***
Но как же трудно заново наполнять смыслом то, в чем на закате советской власти уже едва теплилась жизнь!
Еще и сегодня далеко не все, даже те, кто регулярно ходят в храм, расскажут вам, что Пасха – по-еврейски Песах – это праздник освобождения от рабства, в которое евреи попали когда-то, в поисках сытой жизни переселившись в Египет. А потом фараону показалось, что их у него в стране слишком много, и он сначала силой загонял их на самые тяжелые работы, а потом и вовсе приказал умерщвлять всех еврейских младенцев мужского пола. И только будущего пророка Моисея удалось спасти. Он-то и вывел потом своих соплеменников из Египта.
Вот этот-то исход евреям и полагалось с тех пор отмечать с 14 на 15 число весеннего месяца нисана (приблизительного нашего марта – апреля) – первого месяца библейского года.
Но в 33 году нашей эры, когда Иисус Христос и его ученики собрались в этот день за праздничным столом, Иисус предрек свою скорую смерть и навсегда изменил для своих последователей смысл происходящего:
«И когда они ели, Иисус взял хлеб и, благословив, преломил и, раздавая ученикам, сказал: приимите, ядите: сие есть Тело Мое. И, взяв чашу и благодарив, подал им и сказал: пейте из нее все, ибо сие есть Кровь Моя Нового Завета, за многих изливаемая во оставление грехов». (Мф. 26: 26-28).
***
С тех пор именно празднование Пасхи отмеряло ритм истории. И если вначале христианские общины еще продолжали праздновать ее, как и евреи, 14-го нисана, на какой бы день недели он ни приходился, то со временем она переместилась на первое воскресенье после 14-го нисана.
Празднику предшествовал день поста. Накануне на закате верующие собирались, чтобы провести ночь в молитве, и это было, по словам блаженного Августина, «самое торжественное из всех бдений».
И если у западных христиан традиция посвящать пасхальную ночь молитве постепенно забылась, у православных, особенно в Греции и России, она дожила до наших дней. И сегодня, как две тысячи лет назад, именно молитва и богослужение готовят мир ко дню всеобщего Воскресения, «когда воссияет свет, которому не угаснуть вовек».
В конечном счете вся жизнь вообще всегда была для истинных христиан подготовкой и ожиданием. Не случайно последнюю книгу Священного Писания — Откровение Иоанна Богослова — завершает возглас «Маран-афа!», переведенный с сирийского диалекта арамейского языка как «Ей, гряди, Господи Иисусе!»
***
Об этой ночи, изменившей ход мировой истории, знают все. Даже те, кто равнодушны к вере и церковной жизни. Каждый год мы готовимся к ней и ждем в эту ночь откровения, которое разъяснило бы нам смысл нашей исполненной страданий и несправедливости жизни. И каждый раз переживаем ее как впервые. Потому что к этому невозможно привыкнуть.
