Открытие международной выставки «В круге Дягилевом. Пересечение судеб» – праздник не только на петербургской улице. В Шереметевском дворце – Музее музыки (это филиал петербургского Музея театрального и музыкального искусства, работавшего над проектом вместе с фестивалем «Дягилев. P.S.») встретились 25 музеев и частных коллекционеров. ГМИИ им. Пушкина – с Эрмитажем, Третьяковская галерея – с Русским музеем, парижский Центр Помпиду – с дагестанским Музеем изобразительных искусств, а, к примеру, мадридский Музей Тиссена-Борнемиса – с Объединением историко-краеведческих и художественных музеев Тулы.
В экспозиции 135 живописных и графических портретов, среди которых только один небольшой – самого Сергея Дягилева (картон\масло, Мишель Джордж-Мишель из коллекции Шанель). Все остальные – это его друзья и враги, соратники и соперники, меценаты, покровители, но прежде всего композиторы, художники, хореографы и танцовщики, которые сделали славу Ballets Russes и вывели искусство балета и – шире – искусство вообще на невиданный уровень, в новый, прекрасный и ужасный XX век.
Среди авторов портретов – тоже сплошь большие имена, от Ильи Репина до Пабло Пикассо, от Льва Бакста и Александра Бенуа до Эдварда Мунка и Джорджо де Кирико. Иные работы (например, портрет «пожирательницы гениев», мецената и пианистки Мисии Серт кисти Пьера Боннара) приходилось добывать чуть ли не с боем, как без стеснения признается куратор выставки Наталья Метелица. И не только из-за ковидно-карантинных страстей, но и потому, что это жемчужины коллекции, центральные элементы постоянной экспозиции, никогда не покидают стены музея и проч., и проч. Однако концепция проекта требовала настойчивости, и сила убеждения сокрушала (чаще всего) доселе непробиваемые стены.
Выставка кажется больше, чем есть на самом деле. Да она и вправду больше, чем кажется. Четыре выставочных зала Шереметевского дворца превращены художником проекта Юрием Сучковым в круги на воде, лабиринт волн, излучин, заводей и омутов. Неспроста: Сергей Дягилев суеверно боялся воды, и он же еще в молодости пожелал – провидчески – умереть в Венеции. Вот так, от холодных берегов Невы к лазурной венецианской лагуне и течет река его жизни, разделенная кураторами выставки на 12 кругов – 12 коротких, но немыслимо насыщенных творческих периодов.
Мы встречаемся с Дягилевым в момент его приезда в Петербург и во времена его первых художественно-кураторских начинаний. Вот карикатуры Валентина Серова, изображающие Дягилева и Вальтера Нувеля «Через 15 лет», а вот и сам Серов на графическом портрете Репина. Вот афиша «Выставки русских и финляндских художников», на которой Дягилев развел по разным углам художников с разными национальными корнями (хотя и те, и другие были тогда подданными одного императора), при этом соединил их ароматом, расставив по выставке декадентские цветы – гиацинты.
А вот и сам император Николай II, сначала сдержанно одобрявший предприятия Дягилева, а потом, во время репетиций к первому балетному «Русскому сезону» в Париже внезапно отказавший и в деньгах, и в возможности репетировать в Эрмитажном театре. Здесь же – друзья и соратники юности (а также вечные соперники, которых нередко ссорил сам Дягилев) Лев Бакст и Александр Бенуа. По соседству Владимир Стасов, не написавший о журнале «Мир искусства» и мирискуснических выставках ни единого доброго слова и называвший Дягилева в лучшем случае «декадентским старостой», а то и «бесстыдным и нахальным свинтусом».
Следуя за тонкой синей линией-timeline’ом, мы оказываемся в кругу мариинских прима-балерин Анны Павловой, Тамары Карсавиной и Матильды Кшесинской, сделавшей Дягилеву и его антрепризе много гадостей. Оставив позади первые триумфы парижских «Русских сезонов», попадаем в компанию Вацлава Нижинского и Игоря Стравинского: «Весна священная» звучит в динамиках.
Свернув налево, встречаем очаровательного юного Жана Кокто на портрете Жака-Эмиля Бланша из Музея изящных искусств Руана, а через пару эрмитажных рисунков Анри Матисса – брутального футуриста Маринетти (портрет Энрико Прамполини из туринской Галереи современного искусства). Свернув направо, попадаем в совсем другой круг – дипломат, меценат и балетоман Гарри Кесслер взирает на нас с портрета Эдварда Мунка, из-за его спины виден сам Жак-Эмиль Бланш: не только художник, но и критик, писавший одобрительные рецензии на премьеры Ballets Russes.
Двигаясь по часовой стрелке, обнаружим скрытые сокровища – автопортрет Хуана Гриса или двойной портрет Пикассо-Кокто. Двигаясь против, обязательно уткнемся взглядом в великолепный портрет Мориса Утрилло (художник Анри Уттер, Центр Помпиду), оформившего для Дягилева один-единственный балет «Барабо» в 1926-м, и «Музу, вдохновляющую поэта (Мари Лорансен и Гийом Аполлинер)» Анри Руссо. Она приехала из Пушкинского музея потому, что Мари Лорансен была художником балета «Лани» в 24-м.
В лабиринте двенадцати кругов легко заплутать и даже утонуть. Кажется, на то и расчет. Каждый портрет сопровождается комментарием о том, что именно связывает изображенного с Дягилевым. Каждая точка на ленте времени окружена фотографиями, документами, афишами, цитатами из писем и воспоминаний действовавших тогда «лиц и исполнителей». Каждая фигура, появляющаяся на выставке, это целый увлекательный роман, пусть даже намеченный пунктиром. Устройство выставки безо всяких аннотаций (которые тоже есть) говорит нам, что плыть по течению жизни Сергея Дягилева – все равно что грести в бурных водах всей истории искусства XX века. Пробежаться легким взглядом по экспозиции не получится: застрянешь в первом же водовороте.
Впрочем, как по выставке ни крути, главы «Невозвращение блудного сына» не миновать. Вот Народный театр, арендованный Дягилевым для гастролей в 1912 году и тут же сгоревший. Вот письмо от имени Временного правительства 1917 года с предложением возглавить Министерство искусств (импресарио благоразумно отказался).
За портретом Маяковского (Натан Альтман, KGallery) кроется сюжет о том, как Дягилев сначала помогал поэту в Париже, а потом поэт писал ему рекомендации к Луначарскому. Дягилеву даже дали визу в 1924 году, но в последний момент, к счастью, что-то не срослось, и труппа Ballets Russes в Советскую Россию не поехала. В финале одиннадцатого круга – тюремная фотокарточка Валентина Дягилева, анфас, профиль, номер. Брат импресарио был арестован и расстрелян на Соловках в 1929-м.
Последний, двенадцатый круг – смерть в Венеции – обходится без портретов. Скульптурный бюст работы Левона Лазарева освещен видеопроекцией знаменитой фотографии: четыре гондолы, последний путь Сергея Дягилева на пути к Сан-Микеле. Тот же 1929 год.
Гул времени – пестрый, визуально насыщенный и информационно нагруженный – сменяется тишиной. Хоть возвращайся обратно к истокам и начинай с начала. Благо, на выставке, в отличие от рек наших с вами жизней, есть такая возможность — вплоть до 12 февраля.
