Многие эксперты отмечают, что современный политический язык в России, будучи во многом заимствованным, не всегда корректно описывает те или иные реалии. Все это закономерно ставит перед экспертным сообществом вопрос: насколько в действительности политический язык адекватен действительности, которую он призван описывать, и что стало причиной наблюдающихся расхождений между реальной практикой и лингвистическими конструкциями, которые должны ее отображать?
Политический язык всегда условен
Надо признать, что политический язык в принципе не может достоверно отображать политическую реальность, хотя бы потому что его обновление отстает от изменения политической реальности. Наглядным примером здесь служат сами названия политико-идеологических направлений, которые отличает высокая доля условности и широта охвата описываемого предмета. Вспомним о том, что, в частности, разделение на левых и правых, началось еще во времена Великой Французской революции, т.е. в период, когда социально-политическая реальность кардинально отличалась от современности.
Перенос наименований и политических представлений прошедших эпох на реалии позднейших периодов всякий раз привносил в эти определения нечто новое. Почему мы часто не можем понять прошлое? Потому что мы переносим наше, современное представление о тех или иных политических реалиях, на исторические события. Мы пытаемся реконструировать другую эпоху на основе современной картины мира.
Когда-то Энгельс сказал, что все политические партии рано или поздно превращаются в свою противоположность. Он, правда, выразил уверенность в том, что социал-демократию не постигнет эта участь, поскольку она вооружена марксистским учением. Но выяснилось, что социал-демократия тоже менялась со временем, и эти трансформации носили радикальный характер.
Правая-левая, где сторона
Много лет назад мне с группой других российских политических активистов, приглашенных в США посмотреть, как там протекают выборы президента – тогда борьба шла между Клинтоном и Бушем-старшим, довелось присутствовать на своеобразной лекции-дискуссии. К нам пришли видные политологи – представители республиканской и демократической партии. В отличие от сегодняшней ситуации, когда отношения между демократами и республиканцами обострились до ненависти, эти два держались очень дружественно, но, конечно, пикировались.
Один из них — демократ — в ходе дискуссии пошутил, что мол с республиканцев взять, ведь эту партию создали марксисты. Конечно, это преувеличение, но марксисты действительно принимали активное участие в создании этой партии: двоюродный дедушка нашего великого разведчика Рихарда Зорге — Фридрих Зорге, друг Маркса и один из основателей I Интернационала, эмигрировал в Америку и стал там одним из основателей Республиканской партии. На момент своего создания она считалась очень прогрессивной. Именно она стала опорой Линкольна в его борьбе за отмену рабства. Кроме того, республиканцы выступают сейчас и выступали тогда за сокращение роли государства в экономике. И вообще против «большого» государства и за усиление роли местного самоуправления.
Тогда это была именно левая идея. В. И. Даль определял социализм как «ученье, основывающее гражданский и семейный быт на товариществе или артельном учреждении». Коммунисты шли дальше в своих требованиях, но в основе их представлений о будущем обществе вплоть до нашей революции все равно лежала идея государства, опирающегося на низовые объединения граждан. Сама идея Советов и Советской власти отражала именно такое представление о государственной власти.
Лектор республиканец отреагировал на этот «выпад» демократа, заявив, что, а теперь все марксисты состоят именно в Демократической партии. И хотя это тоже преувеличение, но сейчас заявления о том, что американские демократы превратились в социалистов, стали расхожим мнением. И это тоже не случайно, потому что современные социалисты во всем мире, а тем более коммунисты, выступают за активное участие государства в экономике и особенно в социальной сфере, за которое в США выступают демократы. Этот взгляд возобладал в левых партиях в трактовках разной степени радикальности: от условно левых американских демократов, социал-демократов, социалистов, до коммунистов. Особенно после нашей революции, когда в СССР коммунизм стал синонимом Госплана.
И, кстати сказать, после краха советского коммунизма в левой среде началось размежевание, сделавшее еще более затруднительным определение того, что такое «левый» и «правый». Это особенно хорошо видно на примере Италии, где коммунистическая партия после краха Советского Союзе распалась на партию традиционных коммунистов и на Демократическую партию левых сил, которая после нескольких преобразования стала Демократической партией Италии, занявшую в вопросах экономики последовательно либеральную позицию, даже неолиберальную, противостоящую популизму правых последователей Берлускони и «Лиги Севера», а теперь и «Движения 5 звезд» политическую ориентацию которого в традиционных терминах вообще невозможно определить.
Тем не менее, несмотря на все перипетии изменений политического языка, все-таки есть шкала, по которой правые отличаются от левых до сих пор и это разделение сохраняется, по крайней мере, за пределами России: на левом фланге, при всех произошедших изменениях, находятся радикальные интернационалисты, на правом – радикальные националисты. Так было и во времена Маркса, так и сейчас. Неслучайно, что слово «интернационал» стало названием объединений именно социалистов и коммунистов, а Манифест коммунистической партии, если вчитаться, это, фактически, манифест глобализации. За это его ценят даже многие либералы. Все остальные партии размещаются на этой шкале. И на этой шкале те же американские демократы, как сторонники глобализации и защитники мигрантов, конечно, оказываются слева. И в этом смысле даже партия Меркель – ХДС, которая всегда себя позиционировала, как правая партия, неожиданно оказалась слева.
Хотя у некоторых политиков бывают самые неожиданные представления об их идеологической позиции. Так, президент США Джеральд Форд как-то сказал, отвечая на вопрос о своей политической позиции, что он консерватор-интернационалист. Может и Меркель позиционирует себя также?
Хотя при всех проблемах политического позиционирования это не значит, что на том же Западе нет партий, в том числе и недавно возникших, которые продолжают позиционировать себя в традиционных терминах – «правые» - «левые». Так относительно недавно созданные испанская партия «Подемос» (исп. Podemos – «Мы можем») и французское движение «Непокорённая Франция» уверенно позиционируют себя как левые партии, ориентирующиеся на традиционно левые ценности и апеллирующие к именам великих левых вождей прошлого.
У России собственная политическая карта
Если говорить о России, то еще в период «перестройки» сторонники решительных реформ, направленных на перестройку экономики и общественной жизни на капиталистический лад, назвали себя правыми. Почему? Потому что считалось, что левые, естественно, – это коммунисты, а реформаторы хотели себя им противопоставить. В итоге это название – правые - закрепилось за нашими либералами. Не случайно, что уже в новой России они назвали свою партию Союзом правых сил. Хотя один известный американский политолог и специалист по России, который в 90-е годы долго жил здесь, послушав выступление одного нашего видного либерала, изумился, что тот назвал себя правым: «Вообще то, правый политик – это политик, выступающий за традиционные ценности» – заметил он. – «В Америке таких людей, как этот человек, правыми не считают». И это действительно так.
Если накладывать на нашу политическую систему западную систему координат в плане политических взглядов, то наши либералы, а они, безусловно, интернационалисты, глобалисты, сторонники новых взглядов на мораль и последовательные антиклерикалы – это умеренно левые. Правда, они совершенно глухи к социальным проблемам, которые продолжают оставаться в центре внимания левых на Западе. Возможно, поэтому наши либералы и решили, что они правые. Но тут они показали, что они плохо понимают механизм функционирования современной демократии (впрочем, как и многое другое): внимание к социальным проблемам и апелляция к социальным низам в условиях демократии – это условие выживаемости любой политической партии и любого политического деятеля.
В условиях демократии все политические партии позиционируют себя, как защитники интересов народа. Лидер английских консерваторов Тереза Мэй, выступая во время избирательной кампании, как-то заявила: «Консерваторы – это партия рабочего класса, и мы боремся за интересы рабочих». Т.е. даже такая партия, которая традиционно позиционирует себя, как правая, как английские консерваторы, борясь за голоса избирателей, готова примерить на себя роль «защитников пролетариата». Кстати, не чурался такой лексики еще даже Черчилль, когда на пятки ему наступали лейбористы.
А вот наши коммунисты, согласно европейской градации, не имеют никакого отношения к левым. То, что они себя позиционируют себя как защитники угнетенных, социальных низов, уже не говорит о том, что они – левые. Потому что они не попадают в левые на той единственной шкале – национализм-интернационализм, о которой я сказал выше, и которая сохраняет политологическую значимость и в наше время.
Я бы назвал их хустисиалистами. Это аргентинское направление общественно-политической мысли последователей диктатора Перрона. Хустисиалисты, которые бывают и правые и левые – это поклонники умершего вождя-диктатора, выступающие в защиту социальных низов. Про покойного вождя все ясно. На мой взгляд, наши коммунисты – это такой российский вариант хустисиалистов. Их политические взгляды чрезвычайно далеки от идеалов, которые проповедовали коммунисты 20-х годов. Думается, что вождь мирового пролетариата перевернулся бы в своем хрустальном гробу, если бы услышал выступления некоторых вождей современного российского коммунизма. Назвать наших коммунистов сейчас радикальными или даже просто интернационалистами язык не повернется. Для них скорее характерно наличие широкого спектра националистических настроений: от русской до советской великодержавности. К традиционным представлениям классических большевиков об интернационализме это отношения не имеет.
Кстати, китайские коммунисты в этом смысле демонстрируют некий микст идей: они одновременно выступают и как державники, и как глобалисты. Хотя для них глобализм – это скорее форма распространения своего влияния.
Так что политический язык в любой стране мира (и в России это, может быть, проявляется особенно ярко) всегда требует пояснений, что подразумевается под тем или иным политическим термином в конкретной стране и в конкретных обстоятельствах.
При участии Николая Пономарева
