Санкционные войны в нынешнем виде вероятно закончатся только в двух случаях: или при резком сокращении базы для санкционирования в «мире крепостей», или со смиренным признанием мира разных систем, методов контроля, многочисленных страховок. Такой мир будет менее эффективен в рамках знакомых нам на сегодня технологий, но возможности снижения издержек международного разнообразия, вероятно, будут быстро расти.
Природа санкционных войн XXI века
В инструментальном плане санкционные войны как новый феномен — это санкционирование доступа к системам, сетям: финансовым, логистическим, даже нормотворческим. Торговые эмбарго существуют давно, имеют весьма ограниченный эффект, зачастую решают скорее внутренние, а не внешние задачи, и в целом вызовом для мирового порядка никак не являются. В иерархии санкционных орудий это даже не автомат Калашникова, а штык. При ударе может быть смертельно, но процент потерь крайне низкий и битвы им уже не выиграть.
Однако основная проблема сегодняшних санкционных войн в том, что именно они — самая емкая декларация, отменяющая принципы глобализации ХХ века. Модель глобализации обещала глобальные общественные блага — удобную валюту, общую финансовую систему, прозрачную только для одного регулятора, общий рынок гранд-страхования — и все это эффективности ради. А оказалось, что никакие это не общественные блага, а весьма ценный внешнеполитический и внешнеэкономический актив, за доступ к которому нужно платить лояльностью интересам владельца.
Для политиков XVIII века тот факт, что одна страна использует подконтрольные ей активы — резервную валюту, систему межбанковских переводов, способность формировать нормы в области «зеленого» инвестирования или крупный и емкий рынок, важный для импортеров — для достижения собственных национальных интересов, была бы моделью вполне рационального поведения. Для политиков XXI века это оказалось неприятным и даже оскорбительным сюрпризом. Степень удивления напрямую связана с характером международных отношений после завершения холодной войны.
Санкции в 1990-е годы носили характер дисциплинарного взыскания со стороны США и ЕС против наркокартелей, суровых диктаторов, террористических групп, стран, проводивших испытания ядерного оружия — то есть против «абсолютного международного зла». Ни о какой «войне санкций» речи не шло. Под такую модель пытались санкционировать Иран, хотя в этом случае единства в методах и масштабах было уже несколько меньше, поскольку не было оружия, а были действия способные к нему привести — или же привести к мирному атому. Однако после санкций против России и Китая вопрос о дисциплинарном взыскании потерял смысл, а вот логика сдерживания вышла на первый план и была четко зафиксирована в стратегических документах и США, и НАТО.
Пост-санкционная реальность
Инструментарий сдерживания наиболее близок логике позиционной борьбы. Поскольку застряв «в траншеях», выбраться из них весьма сложно, санкционные войны в нынешней редакции будут длится долго. Ровно до того момента, когда философии сдерживания не придет на смену нечто новое.
Таких пост-санкционных реальностей всего три: мирное сосуществование с зонами влияния, глубокая фрагментация регионов с сильным замыканием на процессы внутри и минимизацией рисков внешнего давления, и система распределенного контроля над международными системами.
В первом случае санкции перестанут применять в силу резкого повышения издержек санкционной борьбы — условно, глобального принуждения к миру. Раньше часто считалось, что появление серьезной глобальной угрозы может содействовать тому, что страны сплотятся в борьбе и отбросят большую часть своих разногласий. Однако полтора года пандемии показали, что национальные правительства крайне инертны в оценке угроз: санкций стало только больше, а никакого сплочения ради «высшей цели» не произошло. В вопросах изменения климата, другой глобальной угрозы, контуры сплочения пока неясны, а вот риски «зеленого» протекционизма уже вполне четко оформляются. Поэтому данный сценарий представляется маловероятным.
Во втором случае речь будет идти о смене целеполагания из-за снижения уязвимости стран. Если мир больше не сообщающийся сосуд, то и санкционировать мало что получится. Пока похоже, что Китай со стратегий «двойной циркуляции», а также возвращающаяся (преимущественно домой) Америка и Россия с внешнеполитическими идеями крепости в своих решениях в большей степени ориентируются на этот сценарий.
Третья модель — системы распределенного контроля над важными международными сетями — наименее понятна, но потенциально новое качество процессам международного сотрудничества может предложить именно она. В этом случае страны и компании смогут работать в принципиально новых международных системах, лишенные монополии на доступ к ним. А нет монополии — нет и односторонних санкций. Вероятно, в отдельных сферах такие системы скоро появятся: региональные платежные системы с консорциумом соучредителей, например, — вполне ожидаемое решение, особенно в действующих интеграционных проектах. Однако возможность их масштабирования остается под большим вопросом.
Есть, конечно, и четвертый вариант: изменение отношения к тому, что сегодня считается санкционной войной, а раньше было бы названо обычной силовой политикой. Возможно, будет и новое название, мало влияющее на суть явления, но удаляющее политический флёр с очередного «адского законопроекта».
