Гарантом безопасности России вот уже более шестидесяти лет служит классическая ядерная триада: межконтинентальные баллистические ракеты наземного базирования, подводные лодки с ядерными ракетами и стратегическая авиация — носитель ядерных боеприпасов.
Одна из точек отсчета в истории создания российского ядерного щита — постановление №ГОКО-2872сс, принятое Государственным комитетом обороны СССР 11 февраля 1943 года. Одиннадцатый пункт этого документа, подписанного первым заместителем председателя Совнаркома Вячеславом Молотовым, гласит: «Обязать руководителя лаборатории ядерного ядра профессора Курчатова И.В. провести к 1 июля 1943 года необходимые исследования и представить Государственному комитету обороны к 5 июля 1943 года доклад о возможности создания урановой бомбы или уранового топлива».
Чудовищный «Энормоз»
Эффект спонтанного деления ядер урана-235 открыли в 1940 году советские физики Георгий Флеров и Константин Петржак. Дальнейшие работы прервала Великая Отечественная война. А осенью 1941 года советская разведка узнала, что попытки создания «урановой бомбы» активизировали за рубежом. В сентябре агенту НКВД в Великобритании Дональду Маклину удалось добыть секретную информацию о том, что английское правительство прорабатывает вопрос создания бомбы чрезвычайной разрушительной силы. В сборнике документов «Атомный проект СССР: документы и материалы» приведена справка 1-го Управления НКВД СССР о полученной из Лондона агентурной информации по поводу «совещания комитета по урану». В ней сказано: «Урановая бомба вполне может быть разработана в течение двух лет». И дальше: «Комитетом начальников штабов на своем совещании, состоявшемся 20.IX.41 г., было вынесено решение о немедленном начале строительства в Англии завода для изготовления урановых бомб».
Но ни за два, ни за три следующих года атомная бомба не была создана. Да и сомнительная честь ее первого применения принадлежит не британцам, а американцам. Но сведения, добытые Дональдом Маклином, легли в основу большой операции советских спецслужб по добыче информации о разработке урановой бомбы. Она получила название «Энормоз» — «Чудовищный». Воистину, немногие спецоперации имели настолько точные имена. А главным героем этой шпионской драмы стал начальник отделения научно-технической разведки НКВД Леонид Квасников.
Сведения из Лондона заставили советскую внешнюю разведку пристальнее присмотреться к аналогичным работам в США. 27 марта 1942 года резиденту в Нью-Йорке Василию Зарубину ушла шифровка за подписью «Виктора» — начальника внешней разведки НКВД Павла Фитина. Он требовал со всей серьезностью заняться розыском сведений об идущих в США работах по теме урана-235. Вскоре разведчикам НКВД и ГРУ удалось подтвердить: американцы и англичане не просто нащупали верное направление в исследованиях, но и готовы к созданию действующего прототипа урановой бомбы.
Добытые разведкой сведения легли в основу письма, которое 6 октября 1942 года глава НКВД Лаврентий Берия направил председателю Госкомитета обороны Иосифу Сталину. Чтобы не допустить отставания в деле создания атомного оружия, Берия предложил объединить усилия занимавшихся проблемой расщепления атомного ядра советских специалистов и дать им в руки добытые разведкой материалы. Сталин поддержал обе идеи, и в конце ноября изучивший материалы разведки Игорь Курчатов представил докладную записку на имя Вячеслава Молотова. Резюмируя свои впечатления от полученных сведений, он сделал заключение, что работа по созданию атомной бомбы в Англии «может быть доведена до полного практического решения (выпуск 3-х бомб в месяц) в 1943 году».
Эта оценка произвела большое впечатление на советское руководство. Для разведки получение сведений об атомных проектах союзников (акцент сделали на американцах) стало делом первостепенной важности. Чтобы наладить поступление ценной информации из США, туда отправили начальника научно-технической разведки НКВД Леонида Квасникова. Ему и его агентам наконец-то удалось не просто нащупать, в каком направлении работают американские ученые и военные, но и наладить поступление материалов из самого сердца «Манхэттенского проекта» — Лос-Аламоса.
Среди тех, кто обеспечил СССР ценнейшими сведениями о разработках атомной бомбы, был немецкий физик-ядерщик Клаус Фукс. Он эмигрировал в Англию вскоре после прихода Гитлера к власти, а в 1941 году по собственной инициативе стал работать на советскую разведку. Когда Фукс в числе других британских ученых в конце 1943 года прибыл в Америку, с ним быстро наладили связь подчиненные Леонида Квасникова. Так появился один из самых надежных источников, снабжавших советскую разведку, а через нее и наших ученых-атомщиков, материалами о ходе разработки атомной бомбы в лос-аламосской лаборатории.
Атомный нарком
Тот факт, что добытые советской внешней и военной разведкой материалы оказали серьезную помощь атомному проекту СССР и существенно сократили сроки разработки собственного ядерного оружия, не раз признавал академик Игорь Курчатов. Но наивно полагать, что задача создания отечественной атомной бомбы решалась исключительно за счет чужих секретов. Да, они избавили наших ученых от необходимости повторять ошибки коллег и сбиваться на ложные пути. Однако никакие разведдонесения не помогли бы создать с нуля всю атомную инфраструктуру.
Какую роль в ее строительстве сыграли два человека, назначенные руководить атомным проектом СССР, до конца 1980-х не говорили — сначала из соображений секретности, потом по вполне понятным причинам периода «развенчания культа личности Сталина» и нежелания во времена застоя ворошить прошлое. А после — из соображений политической конъюнктуры: в постсоветское время ни Вячеслав Молотов, ни тем более Лаврентий Берия не могли считаться никем, кроме как «пособниками сталинского режима». В действительности оба оказали колоссальное влияние на развитие отечественной атомной промышленности.
Причем Берия, пожалуй, в большей степени. До 1945 года в структуре, контролировавшей ход разработки отечественного атомного оружия, он был только заместителем Молотова по разведке. Когда же 20 августа 1945 года, после двух атомных взрывов над Японией, распоряжением Госкомитета обороны создали специальный комитет для руководства всеми работами по использованию внутриатомной энергии урана, его председателем стал именно Лаврентий Берия.
В этом не было ничего удивительного. Хотя Молотов до конца войны был формальным руководителем атомного проекта и сумел многого добиться на этом посту, всю реальную работу вел Берия. В его руках оказались сосредоточены почти все нити — от поступления разведывательной информации до управления армией заключенных, привлеченных к строительству атомных объектов.
Берия сумел наладить хорошие рабочие отношения практически со всем учеными, занятыми в атомном проекте. Исключением оказался только Мстислав Келдыш, отказавшийся сотрудничать с наркомом — и, что примечательно, не потерпевший от этого никакого урона. Остальные хотя и видели, что Берия не разбирается в тонкостях цепных реакций, но ценили его как великолепного организатора, способного быстро решить любой вопрос. Такого же подхода нарком требовал и от своих подчиненных из числа сотрудников НКВД, которые заняли большинство ключевых должностей в атомных структурах. И если вместо реальной работы кто-то из них начинал заниматься поиском врагов среди сотрудников, ученым зачастую достаточно было пожаловаться наркому — и немедленно поступавший сверху звонок решал все проблемы.
Бомбе нужен самолет
Появление ядерного оружия в СССР потребовало и создания средств его доставки к цели. Образно говоря, без первой советской атомной бомбы не было бы ни стратегического бомбардировщика Ту-160, ни межконтинентальных баллистических ракет «Тополь».
Теперь советским летчикам требовался самолет, способный покрывать расстояния в многие тысячи километров. И создать его нужно было прежде, чем промышленность соберет первую атомную бомбу.
Решение нашли максимально простое и быстрое. Самой эффективной дальней авиацией к концу войны обладали американцы, а одним из лучших был самолет В-29 «Суперфортресс». Кстати, именно эту машину США наотрез отказывались поставлять в рамках ленд-лиза, и если вспомнить, куда скатились во второй половине сороковых годов прошлого века отношения бывших союзников, то становится вполне понятно, почему. Поэтому пришлось использовать бомбардировщики, совершившие вынужденные посадки на советском Дальнем Востоке после налетов на Японию: именно на их основе разработали первый советский стратегический бомбардировщик Ту-4.
Самолет воспроизводили буквально, заодно изучая новые для отечественной авиапромышленности решения и материалы. По ряду параметров Ту-4 получился лучше прототипа: моторы и оборонительное вооружение мощнее, радиосвязь лучше. Достигнуть берегов Америки самолет не мог, но для европейского театра военных действий его хватало с лихвой. И это остудило многие горячие головы, разрабатывавшие планы типа «Чариотир» и «Дропшот», предполагавшие факически уничтожение СССР с применением ядерного оружия.
Что касается ракетного вооружения, то и здесь Лаврентий Берия сыграл заметную роль. С его подачи 29 апреля 1946 года Сталин созвал специальное совещание, по итогам которого приняли постановление «Вопросы реактивного вооружения», значительно расширевшее масштаб работ по созданию советской ракетной техники.
Уже в то время было очевидно, что США рассматривают ракеты как один из наиболее простых и эффективных способов доставки ядерных боеприпасов к целям на территории СССР. Так же на них стали смотреть и в Советском Союзе. Америка, сумевшая в конце войны захватить ведущих немецких ученых-ракетчиков и созданную ими технику, имела преимущество, но довольно быстро утратила его. Первой в мире межконтинентальной баллистической ракетой стала Р-7 Сергея Королева, которая 4 октября 1957 года впервые вывела на околоземную орбиту искусственный спутник. Это знаменовало начало не только космической эры, но и эры гонки стратегических атомных вооружений. И первенство в ней долгое время удерживал Советский Союз, начинавший когда-то в роли атомного аутсайдера.
