На бумаге
«Россия противостоит всему цивилизованному миру». Эту фразу очень часто можно услышать от западных политиков или же прочесть в западных СМИ. Но насколько это действительно так?
Казалось бы, совсем не так. Во-первых, потому, что Россия отстаивает перед условным Западом интересы не только свои, но еще и цивилизованного мира. В частности, право на демократию (которая отнюдь не подразумевает калькирование американской системы, а соответствует «общественно-политическому устройству, истории, традициям и культурным особенностям конкретного государства»), право на инклюзивную безопасность, а также международное право как таковое, которое американцы втоптали в грязь реальности своей внешней политикой.
Во-вторых, у России есть союзники. На территории постсоветского пространства Москва выстроила две интеграционные группировки — экономическую в виде Евразийского экономического союза (куда входят Армения, Белоруссия, Россия, Казахстан и Кыргызстан), а также военно-политическую в виде ОДКБ (в которой состоят все государства евразийского экономического союза плюс Таджикистан). Если брать шире, то Российская Федерация участвует в глобальной евразийской системе безопасности — Шанхайской организации сотрудничества, куда входят Россия, Киргизия, Казахстан, Таджикистан, а также Китай, Индия, Пакистан, Иран и Узбекистан. Наконец, западные СМИ сами регулярно называют российско-китайские отношения союзными, а западные политики очень боятся этих отношений. И это еще без учета «особых отношений» России с Ираном, Сирией, Венесуэлой, Турцией и рядом других государств. Так можно ли после всего вышеперечисленного говорить о каком-то стратегическом одиночестве Москвы?
Как ни странно, можно. Россия действительно идет по своей дороге, вымощенной из национальных интересов, в гордом одиночестве.
Да, у нее есть экономические союзники — но разве кто-то из них выступил с публичным отказом признавать и соблюдать западные санкции? Разве кто-то из них признал Крым? Даже Белоруссия, против которой введены санкции и которой, в общем-то, нечего терять, не признала до конца полуостров российским. Для нее и остальные экономическое сотрудничество с Москвой нужно прежде всего ради льготного, а еще лучше беспошлинного доступа к российскому рынку.
Да, у нее есть военно-политические союзники в рамках ОДКБ — но, строго говоря, какая от них польза? ОДКБ является организацией коллективной безопасности лишь по форме — по факту же это зонтичная структура, в рамках которой Россия гарантирует безопасность странам-членам. Да, в миссии на территории Казахстана участвовали военные со всех стран ОДКБ — однако их присутствие было исключительно номинальным, а польза от него была прежде всего политическая (чтобы не говорили о какой-то «российской оккупации» Казахстана). При всем уважении к партнерам по ОДКБ, сколько-нибудь значимыми вооруженными силами среди них обладает лишь Белоруссия.
Да, на международной арене Россия защищает интересы всего цивилизованного мира от посягательств западных «крестоносцев», стремящихся распространить свои символы веры — но кто из членов этого цивилизованного мира стоит рядом с Россией? Кто помог ей справиться с санкционной местью разозленного таким поведением Запада? Даже великий Китай до недавнего времени предпочитал отсиживаться на голосованиях в Совете Безопасности ООН (то есть воздерживаться), а его компании соблюдали введенный против Москвы санкционный режим.
Партнеры важнее союзников
Так что, по сути, союзников у России нет. Это факт. Однако, вопреки распространенному мнению, такое положение дел не говорит о какой-то слабости Москвы. Скорее наоборот, Кремль быстрее тех же американцев осознал (добровольно или вынужденно — другой вопрос) ветер перемен в международных отношениях. В частности, устарелость концепции союзов и возникновение на их месте концепции стратегических партнерств.
Ведь что такое союз? Союз — это обязательства одной страны перед другой. Это необходимость встраивать разные, по сути, национальные интересы держав в прокрустово ложе союзной солидарности. Даже великие державы наподобие США делают это с большим трудом (достаточно посмотреть на разброд и шатание в рядах НАТО по российскому вопросу), ведь в условиях многополярного и усложняющегося мира, а также исчезновение глобального противостояния национальные интересы постепенно становятся альфой и омегой политики ряда государств. И несмотря на то, что США пытаются это противостояние возродить, ни Россию, ни даже Китай никто не боится настолько, чтобы класть национальные интересы на алтарь.
Этот же принцип касается и союзов, в которых участвует Россия. Кремль не готов втискивать в прокрустово ложе интересы своих мелких союзников и не готов класть туда свои интересы ради желаний других. Москва придерживается четкого внешнеполитического правила: она развивает отношения со всеми, кто уважает ее интересы, и не участвует в конфликтах между этими странами. Переводя с дипломатического на человеческий, Россия не готова воевать за Армению с Азербайджаном, не хочет воевать за Иран с Саудовской Аравией и уж тем более не готова вставать на сторону Китая в конфликте с Японией. Кремль предпочитает балансировать, извлекать выгоды из сотрудничества со всеми и — по возможности — оказывать им посреднические услуги.
Точно также, как Армения не готова встать на сторону России в противостоянии Западу, Иран — поддержать Кремль в конфликте с Польшей, а Китай — с Украиной. И это логично, ведь подобные шаги идут против национальных интересов данных стран (если, например, КНР признает Крым, то это серьезно усложнит его позицию в Тайваньском вопросе). Собственно, Москва от них таких жертв и не требует — понимая, что подобные требования, противоречащие национальным интересам, лишь ухудшат двусторонние отношения. С другой стороны, когда национальные интересы стран диктуют им совместные с Москвой действия — они на них идут. Понимая, что американо-российское противостояние на Украине сдерживает амбиции США в Тайваньском вопросе и видя, что в Центральной и Восточной Европе все чаще стали совершать антикитайские шаги (Украина отжала Мотор Сич, в Литве открылось представительство Тайваня), Китай стал занимать более жесткую позицию по украинскому вопросу. Не потому, что он связан с Россией какими-то союзными обязательствами, а потому, что ему самому это выгодно.
Выгода — вот что отличает гибкие современные стратегические партнерства от обвешенных жесткими обязательствами союзов. Поэтому будущее — за партнерствами.
