— Как зарубежным бизнесом, представленным в России, была воспринята в ситуация с вводом антироссийских санкций после начала спецоперации на Украине? Кто и почему решил уйти? Меняется ли восприятие происходящего с течением времени?
— Менеджеры западных компаний, работавших и работающих в России, довольно хорошо привыкли к кризисам. Состав менеджмента высшего звена — это пионеры-первопроходцы. У тех из них, кто после всех кризисов прошлых лет оставались здесь и продолжали работать — довольно крепкие нервы. Поэтому любые решения в данной ситуации принимались продуманно.
В контексте ухода из РФ компании можно разделить на три группы. Первая — это глобальные компании, которые торгуются на бирже и принимают решения с точки зрения политического пиара. В первую очередь те, доля российского рынка в обороте которых невысока. Стоит отметить, что в России она часто переоценивается. Да, для многих это немаловажный рынок, но его потеря зачастую несмертельна. Поэтому они ушли в первую очередь.
Вторая группа — компании, которые находились непосредственно на российском рынке. То есть поставщики оборудования и так далее. У них относительно первой группы мотивы несколько иные. Тут есть интересный момент. За последние 20 лет российский бизнес стал очень избалованным в том плане, что во всех компаниях, работающих с Россией, вы найдете русскоговорящих сотрудников, найдете все каталоги на русском. Компании подстраивались под желания российских бизнесменов, это была очень удобная среда, в которую инвестировали в надежде на дальнейшее развитие. К примеру, вы — немецкая фирма, которая производит оборудование, у вас двести сотрудников. Среди них обязательно имелся сотрудник, говоривший на русском, он приезжал в Россию, чтобы помочь компании подстроиться под русских партнеров. Сейчас этого уже нет.
Третье группа — так называемые семейные компании, в них сильна традиция, даже если они торгуются на бирже, и горизонт планирования — примерно тридцать лет в среднем. Здесь понимают, что как бы долго нынешняя ситуация не продлилась, в итоге она к чему-нибудь да приведет. Будет либо нормализация, либо полное изменение правил игры. Поэтому имеет смысл постараться сохранить свой потенциал в РФ. К примеру, Россия может стать лет через тридцать или ранее новым Вьетнамом. Эта страна — хороший пример того, как можно выйти из политической изоляции путем разделения экономической и идеологической политики, и стать очень важным игроком на мировом рынке. Но важно правильно выбрать куда инвестировать и на чем сосредоточиться.
— Какие еще аспекты принимаются во внимание при принятии решений об уходе или не уходе из РФ?
— Присутствует сильное непонимание реального влияния санкций. Для примера: до февраля вам было трудно найти адвоката, специализирующегося на санкциях, несмотря на то что санкции действуют с 2014 года. Это все же оставалось узкой темой и касалось Ирана, Кубы, КНДР и чуть-чуть — других стран. То есть это не была тема, с которой часто сталкивались юристы.
Если адвокат не знает тему хорошо, то он ответит вам поверхностно — да, есть риски. Если вы не знаете, куда точно все это повернет, и вам не могут объяснить, как это работает, действия будут соответствующими. Кроме того, на ситуацию серьезно влияет и пиар. Общественное мнение в Европе оказывает значительное влияние на крупные компании. Нельзя игнорировать и человеческий фактор. При этом большинство европейских компаний связаны с коллективом из резидентов, который сложился и довольно долго работает здесь. Зачастую имеются подразделения, которые работают не только на русский филиал, но и на всю глобальную структуру компании. Поэтому мы видим активное желание оставить здесь форпост, с которого будет удобно начать возвращение в будущем.
—Какие были настроения в феврале-марте? Были ли прогнозы национализации?
— Подобные настроения были, некоторые компании сразу списали свои русские подразделения «на ноль». Дискуссии о национализации многих напугали. Но больше всего испугались те, кто находился в штаб-квартирах в Европе. А те, кто находился здесь, понимали, что не все так просто. В такой разнообразной экономике, как российская, национализировать что-то — это очень сложный с точки зрения бюрократии процесс.
Если честно, я не могу сказать, какая страна справилась бы с национализацией не одного, не десяти, а огромного количества предприятий. Технически сделать это довольно проблематично.
— Какие конкретно шаги предпринимают зарубежные компании, чтобы уйти с российского рынка с минимальными потерями или остаться на нем?
— Многие контрагенты считают, что ты не должен заявлять о том, что у тебя есть российский офис. Так как есть клиенты, которые к этому негативно отнесутся. У нас ситуация попроще, мы работаем на решении проблем, а теперь тут много проблем и понятно, почему мы работаем с Россией.
В части пиара для западных компаний были неприятные моменты. Так, в офисы больших компаний, у которых были подразделения в России, приходили журналисты и задавали им вопрос: как вы дальше планируете действовать, готовы ли уходить и так далее? Всем пришлось высказаться, но есть ряд компаний, которые приняли, как по мне, очень правильное решение. Они просто не дали комментариев. Эта волна в целом прошла, теперь настало время решения. Но те компании, которые зависят от тендеров в странах, которые резко высказываются о сотрудничестве с Россией, в любой момент могу получить огромные проблемы.
— В тех странах, которые определены у нас, как недружественными?
— Недружественные страны я бы тоже поделил на те, у которых спокойный подход, как у Германии и Австрии, и те, которые ведут себя агрессивно в этом вопросе. К примеру, какой-нибудь местный депутат начинает вопрошать, почему его страна должна «кормить» Россию, давая заказ работающей в ней компании. Это показывает непонимание того, как работают корпоративные структуры, и что невозможно все изменить за один день. Но такие настроения есть, и с ними надо бороться.
— Так что же делать тем, кто решил остаться?
— Для начала надо поменять организацию работы. Одни компании пытаются продать свои активы в России. Зачастую эти активы списаны «на ноль» из-за специфики балансового законодательства, но по факту идет попытка продать. В таких компаниях зачастую имеется большой процент капитала третьих лиц. Кстати, я не слышал, чтобы кто-нибудь реально продавал свои активы за рубль, кроме значимых компаний из автопрома. Никто бесплатно собственность не раздает. Не получится у русского предпринимателя позвонить в условную Nestle и договориться о продаже ее российских активов за символическую плату. Все мы понимаем, что, например, недвижимость в Москве, Санкт-Петербурге или в Самаре стоит денег. И местный менеджмент занимается ее реализацией. Но я бы и не переоценивал эти активы.
С другой стороны, есть компании, которые зависят от своего системного подхода. У них есть заинтересованность в продаже своих российских активов тому, кто продолжит их развивать. К примеру, у какой-то компании финализация производства в Китае. То есть комплектующие из РФ поставляются в КНР, но этот процесс еще не до конца организован, так как кризис продолжается не так уж долго. Те компании, у которых есть балансовые активы, пытаются продать их либо партнерам из России, либо менеджменту, но с банковским финансированием, с гарантиями. Это делается с надеждой на то, что успешность бизнес-модели предприятия и в дальнейшем будет зависеть от поддержки центрального офиса. Соответственно, развивать компанию, прервав связи со штаб-квартирой, не получится. Местный менеджмент, зачастую, не рад такому развитию событий, но, все-таки, готов, фигурально выражаясь, прыгнуть в холодную реку. То есть зачастую гендиректор не особо радуется тому, что он стал владельцем, так как не факт, что он сможет удержать компанию на том уровне, который был раньше.
Здесь и возникает проблема банковского финансирования, ибо если вы как бы уходите с российского рынка, классическая схема финансирования, в которой есть российский банк, являющийся подразделением международного банка, есть гарантии от материнской западной компании и есть российское подразделение, которое получает финансирование, перестает работать. Если вы хотите показать на Западе, что всерьез ушли из России, то возникнут сложности с тем, чтобы предоставить гарантии на русскую компанию, которая уже, вроде и не ваша. А ведь есть отрасли, где финансирование, например, проектное, просто необходимо. Это очень тонкий момент. Владельцы и менеджмент могут попасть под личную ответственность. А суммы, о которых мы говорим, исчисляются десятками миллиардов рублей.
Это вопросы, которые сложно решать, которые зависят от ситуации. Кто-то решает их через посредников. Есть компании, которые согласовывают реальную продажу, а не передачу в доверительное управление менеджменту, начинают работать с ним как партнеры, но потом сделка срывается из-за того, что невозможно найти банк, который будет финансировать данную структуру, так как нет гарантий от головного офиса. И я знаю, что в пяти компаниях идет драка между операционными и финансовыми директорами в головном офисе в Европе, так как они не знают, как обеспечить финансирование. При этом снаружи все выглядит прекрасно: покупателю за рубль досталась огромная группа компаний. Но если речь идет о логистических компаниях, компаниях, которые занимаются какими-то большими продажами, то это все зависает на финансировании, которое без гарантий из-за рубежа редко остается на прежнем уровне. И в таком случае фирмы оказываются близки к банкротству.
— Много ли тех, кто ушел, но рассчитывает вернуться в ближайшей перспективе?
— Есть те компании, для которых возвращение не будет стоить дорого, и они ждут изменения общественного мнения в Европе или общей политической ситуации для того, чтобы вернуться в безопасную среду. А вот в руководстве тех компаний, которые имели здесь серьезные активы, но в итоге ушли, будет довольно сложно найти людей, которые на советах директоров будут голосовать за возвращение. Хотя, теоретически, если Россия выйдет на рост, скажем, в 20% ВВП в год, то желающих снова начать работать в РФ, конечно, найдется очень много.
— Кто-то из представителей западного бизнеса теоретически может что-то выиграть по итогам происходящего?
— Пока рано говорить, но идет глобальное очищение рынка. Я сказал бы, что все те, кто решил остаться, исходили из формулы: торт стал меньше, но и едоков стало меньше, а значит наш кусок станет больше. Однако в некоторых отраслях стоит вопрос, будет ли у российского бизнеса возможность и желание покупать, к примеру, какое-то оборудование в тех объемах, чтобы западным компаниям это было интересно. Взять производство колбасы. Допустим, от компаний, которые завозят оборудование для этого, останется одна треть. Но если русские предприятия решат перейти на китайские аналоги, то и она уйдет.
— Каков общий прогноз по развитию ситуации?
— Как говорят в России, понятно, что ничего не понятно. Я не хочу уходить в политику, скажу так: исходя из последних 6 месяцев, те, кто способен трезво мыслить, не впадая в панику, живут довольно хорошо. Россия — это огромный рынок на 150 миллионов человек. Все серьезно смотрящие на ситуацию понимают, что будет замедление роста, но рынок им по-прежнему интересен из-за своего размера. Многие западные компании уже самим фактом того, что они остались на российском рынке, доказали свое желание приспособиться. Думаю, что у них это довольно хорошо получиться. Я бы в целом прогнозировал так: всем будет сложно, но наша компания делает ставку на российский рынок. Мы верим, что он будет экспортировать не только природные ресурсы. Людям, готовым работать на рынках с повышенным риском, будет интересно.
