Владимир Вольфович в особых представлениях не нуждается. Это вообще один из немногих российских политиков, которого узнают уже только по имени-отчеству. Жириновский олицетворяет все циклы новейшей истории России, находит себя в каждом. Его партия четверть века составляет триумвират политических лидеров парламента вместе с коммунистами и провластной силой. Можно много спорить, является ли ЛДПР исключительно вождистским движением, но неизменно высокий результат избирательных кампаний показывает, что, во-первых, партия умеет работать с молодежью (причем находит общий язык с каждым новым поколением), а во-вторых, популярна в регионах, то есть не чурается чернового, нестоличного, «заземленного» контакта с населением. И хотя Владимир Вольфович критикует смешанную систему — новацию последнего выборного думского цикла, ЛДПР минувшей осенью показала прекрасный результат, лишь немногим уступив коммунистам второе место. У либерал-демократов есть и сильные региональные ячейки, и молодые популярные одномандатники.
Так что сводить успех ЛДПР только к харизматичной фигуре лидера несправедливо. Но в чем точно не откажешь Жириновскому, так это в умении чувствовать время — и сегодняшний день, и завтрашний. Трудно подсчитать все предсказания Владимира Вольфовича, которые сбылись, подчас спустя тридцать лет, подчас наперекор здравому смыслу. Вождь либерал-демократов приучил нас слушать его пылкие речи и откладывать на подкорку особенно невероятные эскапады — а вдруг сбудутся?
Вот и мы обратились к Владимиру Жириновскому, чтобы он поделился с нами своими представлениями о развитии России в ближайшие годы.
— Владимир Вольфович, хотелось бы узнать ваше мнение о перспективах развития страны в среднесрочной перспективе, пять-десять лет. Кажется, что сейчас мы находимся на излете очень важного для России исторического цикла, который характеризуется прежде всего консолидацией общества. Консолидацией патриотической вокруг Крыма, и консолидацией, скажем так, оборонительной под жестким внешним давлением. Вот эту бы консолидацию перенаправить на внутреннюю повестку дня, на развитие, но есть ощущение, что есть дефицит такой повестки. В чем проблема?
— У нас главный тормоз развития страны — перекос в сторону демократии. С этого начал Горбачев: выборы, гласность, а экономика потом. То же самое Ельцин: выборы, парламент, Конституция, снова выборы, смена команд и так далее. То есть мы все время выбираем, выбираем и готовимся выбирать. И это мешает нам сосредоточить все усилия на экономике, чтобы отдача от энергичного развития страны сглаживала демократические изъяны. Было бы изобилие товаров и снижение цен, удалось бы обуздать инфляцию — в районе трех-четырех процентов, сделать доступным банковский кредит — пять-шесть процентов или хотя бы семь-восемь. Это возможно, только вот все время уходит на политические кампании. Вот сейчас Думу избрали. Только-только очухались — и уже пошла президентская кампания до марта 2018-го. В мае 2018-го — новое правительство, потом отпуска, потом начнут медленно входить, так сказать, в рабочее состояние. Кроме того, мы очень много денег тратим впустую на многочисленные выборы.
Кампании надо проводить сжато — и перерыв на год. Вот шестилетний цикл: выборы президента — перерыв, выборы Госдумы — перерыв, органов самоуправления — перерыв. Потом по новой. Тогда будет все четко.
— То есть из-за постоянных избирательных кампаний у власти нет времени сформулировать концептуальную повестку дня?
— Мы не даем повестку дня. Потому что каждая команда не уверена в успехе. Команда Горбачева была не уверена и ушла. Команда Ельцина была не уверена и ушла. Вот сейчас наступила определенная стабильность, но этой команде уже семнадцать лет! Надо найти способ ее модернизировать, предложить варианты. Например, перейти твердо к трехпартийной системе.
Сейчас четырнадцать партий пошли на выборы! Ни один избиратель не разберется в них. Даже я их все не знаю. В Думу прошли четыре партии. Одна лишняя — «Справедливая Россия», зачем два левых движения? КПРФ должна название сменить. А закон о выборах подправить: указать, что к выборам в Госдуму допускаются политические партии, имеющие в своем составе не менее двухсот тысяч членов и не менее двухсот депутатов по всей стране на разных уровнях. Тогда только три партии будут участвовать: левая — социал-демократы, единое ядро — кремлевские консерваторы и ЛДПР. Вот это уже будут три равновеликие партии, когда возможно будет парламентское соглашение между ними, возможно парламентское большинство. То есть каждая партия будет иметь значение.
Допустим, у каждой партии по сто пятьдесят депутатов. Две партии объединились — триста мандатов, коалиционное большинство. Есть какой-то курс. Объединились ЛДПР и социал-демократы — левее центра. Объединились «Единая Россия» и ЛДПР — правее центра. Всем понятно. Два направления: левее центра, правее центра.
Прямая демократия через 30 лет
— То есть впору проводить новую политическую реформу?
— Надо перейти к трехпартийной системе, надо вернуть выборы только по партийным спискам, но через округа, чтобы депутат от партии был закреплен за определенным округом. Я бы еще сократил количество депутатского корпуса: четыреста пятьдесят — много, достаточно двухсот. На местах, допустим, пятьдесят, там, тридцать, двадцать, десять. Должно быть минимальное количество.
— Значит, нужна еще и административно-территориальная реформа?
— У нас единая позиция по территориальному устройству: сорок-пятьдесят губерний по три-пять миллионов жителей, никаких республик, никаких других конституций. Должен быть принят закон о народах России, и в нем в первой строке указать, что есть такой русский народ, самый многочисленный, государствообразующий. И другие народы имеют такие же права и тоже участвуют в построении государства, но русский народ играет основную роль ввиду своей многочисленности и расселения по всей территории — от Камчатки до Калининграда. Все равны, все мы — коренные, нет у нас, так сказать, приезжих, пришлых и так далее. Должно быть единство территорий, не должно быть даже в мыслях, что какая-то республика когда-то снова отделится. Нет республик! Сорок губерний. Все, вопрос закрыт раз и навсегда. И равенство прав и возможностей.
— Чем вам не угодила смешанная система? Вроде ЛДПР показала очень хороший результат на минувших выборах.
— При смешанной системе развивается только одна партия — партия власти. Тогда у нас будет однобокая, недоразвитая демократия. Это чревато тем, что монополия на власть трансформируется в монополию в экономике и монополию в ценах и мы не добьемся больших успехов. Поэтому трехпартийная система — это чтобы не было монополии на власть.
— Обновленный трехпартийный парламент сможет усилить влияние на кабинет министров и на принимаемые в стране решения?
— Ну да. Чем меньше партий, тем легче выбирать гражданам. Потому что по жизни у людей только три решения проблемы есть: строить, не строить, достроить. А что еще можно делать? Начинать — не начинать, заканчивать — не заканчивать? Много партий — много споров, много дискуссий. Пожалуйста, дискуссионные площадки пусть существуют. Но при демократии в управленческом звене должно быть минимальное количество авторитетных партий. Тогда будет движение. Иначе мы погрязнем в дискуссиях, и это нам пользы не принесет. Надо брать пример с других стран: в Европе стандарт — две-три партии, в США — две, в Британии — практически две.
— Брать пример, несмотря на то что партийная система во всем мире себя постепенно изживает?
— В перспективе так и произойдет. Техника пришла в каждый дом. Сейчас голосование можно по телефону устроить. Дать три цифры, и человек наберет нужную в пользу какой-то партии. Первая партия — нажмет «один», вторая — «два», третья — «три». И база данных выйдет, кто сколько голосов точно получил. Никаких избиркомов не надо, никаких судебных исков не будет, дома все проголосуют. В больницах медсестра поможет мобильник держать, больной нажмет или скажет, какую цифру выбрал. То есть все проголосуют, кто хочет. Но никакого досрочного голосования! Исключить искажение воли избирателей. Тогда у нас будут авторитетные партии.
А в перспективе люди будут голосовать сами за все законы, за все решения. Но кто-то должен быть проводником, реализатором. Допустим, министры. Их нужно назначить. И нужно, чтобы был какой-то орган, который будет давать им оценку. Парламент, президент, правительство — это все сохранится. А партийная демократия может перейти в прямую демократию лет через двадцать-тридцать-сорок. По оценке некоторых специалистов, к 2050 году все политические партии себя исчерпают. Будет прямая демократия на всей планете, и никто не сможет ничего исказить. Все будет под контролем интернет-систем, везде будут Сноудены. В ООН будут сидеть и смотреть: о, в Монголии искажение на один процент! Весь мир скажет: «Вы чего, ребята-монголы, чего вы делаете?» Сразу заработают антивирусы, красный огонь загорится, и весь мир увидит, что в такой-то стране проходят выборы и там что-то фальшивят. Поэтому это будет исключено.
А если будут честные выборы — будет честный законодательный орган и честный президент. Вместе они сформируют правительство. А у парламента будет многим больше прав, чтобы он мог контролировать правительство хотя бы на сорок процентов. Ведь сегодня оно нам никак не подчиняется, абсолютно, мы даже оценку не даем. Вот они у нас каждую среду отчитываются. Но в постановлении Госдумы нет оценки, как работает министр. Мы его как оцениваем? Отчет правительства есть, а никакой оценки нет.
— А почему?
— Вот так сделали. Чтобы им же было удобно, министрам, правительству, президенту, это же одна команда — исполнительная власть. То есть у парламента урезаны права. Я не говорю урезать права у президента. Я говорю: давайте дадим больше прав парламенту. Хотя бы по кадровым вопросам. Возьмем Счетную палату. Госдума назначает шесть аудиторов, шесть — от верхней палаты, а еще правительство, президент и по его предложению председатель. А считается, что депутаты эту палату формируют. В чем мы формируем? Центральный банк. Мы утверждаем кандидатуры, но они нам не подчиняются. В свое время Центральный банк подчинялся Верховному Совету СССР. Нам никто не подчиняется, ни Счетная палата, ни ЦБ, никто абсолютно. Счетная палата представляет нам доклад, там уйма нарушений, преступлений, а мы ничего не можем, мы не прокурор и не следователь. Поэтому необходимо добавить полномочий парламенту.
— Что изменится в части госуправления, если парламент получит больше прав? Министры будут бояться депутатов?
— Мы сможем контролировать работу кабмина. Вот начинался у нас проект «Здоровье». И что? До конца его не довели. Нацпроект «Сельское хозяйство», нацпроект «Образование» — все то же самое. То есть надо до конца доводить все нацпроекты. И нужно вернуться к отраслевому принципу управления хозяйством.
Жилье. Государство строит социальное жилье, раздает бесплатно. Граждане получают дополнительное жилье через жилищные кооперативы. Ипотека пусть останется, но ведь обычный гражданин ее не тянет.
Бросить все силы на дороги! Все страны мира построили дороги, все! Мы — последние. Можно хотя бы одну пятилетку сделать пятилеткой дорог. Они нужны всем: сельскому хозяйству, здравоохранению, армии. Это не какая-нибудь там блажь для туристов. Нет, для всех. То есть должны быть законченные проекты.
Транспорт. Что это — РЖД? Должно быть МПС — Министерство путей сообщения. Все, что движется, — в этом министерстве. И отдельные частные компании, выполняющие заказы министерства. Создать Минтопэнерго: все, что горит, светит, дает тепло — в рамках этого монстра, и какие-то частные компании, которые тоже выполняют свои функции. Мощное Министерство торговли? Его нет практически сегодня. У нас торговые сети в частных руках, и владельцы за границей. Это иностранные владельцы! У нас нет отечественной торговой сети. Как же мы будем обеспечивать продажу собственной продукции? Они все время нам будут мешать. Это вот отраслевой принцип.
Вузы возьмите. Должен быть один университет — Московский университет имени Ломоносова, все остальные вузы — институты. Академия наук — одна, никакой другой не может быть, ни академии образования, ни академии жилищно-коммунальных услуг. Одна академия, чтобы мы могли ею гордиться. Сейчас над званием «академик» люди смеются: каких наук, кто тебе присвоил? Медали раздают, ордена… Только от имени государства, чтобы был порядок.
Наводим порядок только при Володине
— Владимир Вольфович, возьмем другой столп, на который должно опираться русское государство, — наша элита. За минувшие лет пять было очень много сделано для ее национализации и укоренения. Элита стала более адекватна задачам развития страны? Или этих людей уже невозможно вернуть из-за границы и придется ждать следующего поколения?
— Необходимо довести до конца эту реформу, связанную с элитами. Никто из высших чиновников, депутатов, сенаторов, всех, кто занимает руководящие посты, не должен иметь ни счетов за рубежом, ни недвижимости, ни учить там детей, ни лечиться там. Это должна быть наша национальная элита, все должно быть здесь. Естественно, пусть будет у нас больше элитарных школ, элитарных медицинских центров, кто может платить много — пусть здесь платит, а не там. Пожалуйста, выписывайте учителей, если вам не нравятся наши.
Все нужно сделать так, как в любой стране мира. Американские конгрессмены, сенаторы за рубежом ничего не имеют и вообще редко выезжают из страны. А у нас два депутата за границей сидели вообще два-три года, Пономарев и Митрофанов. Что это такое? То есть наводим порядок только вот сейчас, при Володине. А предыдущие шесть созывов немножко анархические были, проблемные.
— Но ведь состав Госдумы по лицам и партиям изменился мало. Это, впрочем, относится и к исполнительной власти.
— Конечно, здесь нужно сроки ввести. Для всех чиновников, занимающих руководящие посты, пять лет — один срок. Один. Как только два срока — все, это будет коррупция и затухание работы. Он первые пять лет будет работать, чтобы остаться на вторые пять лет. Должен быть срок один, чтобы он не мог заниматься интригами. Хорошо уйдет — ему будет приятно. Плохо — позор для него и для всей его семьи.
Депутаты — максимум два срока. Тогда будет идти постоянная смена руководящего состава. Не обязательно на улицу чиновника отправлять. Был губернатором в одном месте — станешь в другом. Был министром — перейди в другое министерство. Был депутатом — может быть, изберешься в сенат.
Вот в театрах у нас художественные руководители сидят до самой смерти. Малый театр, Соломин. Когда там будет там новый главный режиссер? Ну что это такое? Волчек — театр «Современник», Захаров — «Ленком» и так далее. В культуре застой, нет ни одного спектакля, который мы хотели бы посмотреть. Нет ни одного актера, чтобы его имя звенело. Артист выходит и поет одну песню, на каждом концерте, двадцать раз в году. Все, что осталось от советской эпохи, все поумирало, спектакли поснимали, вообще ничего нет. Почему? Застой. Однопартийный режим во всей нашей культуре. Это проблема. Надо создать систему, чтобы было движение, не было болота. Бурный поток не надо, все сносит на своем пути. И не надо болота. Кадровая работа имеет самое большое значение.
— Владимир Вольфович Жириновский сам руководит ЛДПР три десятка лет.
— Я уже много лет говорю: пожалуйста, пробуйте, кто меня сменит? Желающих нет! Все понимают, что лидер должен давать результат, должен быть максимально образован, иметь самый широкий опыт. Ведь у меня уже тридцатилетний политический опыт: в 1987 году я впервые был выдвинут на муниципальных выборах в Москве. Пять кампаний по выборам президента за плечами, включая самую первую, когда я, будучи обычным юристом, не имея никакого отношения к руководству страны, сразу занял третье место. Шесть миллионов двести тысяч человек за меня проголосовали тогда.
Но и у нас растет достойная смена. Глава Высшего совета Игорь Лебедев, наши депутаты, которые также в Высший совет входят, например Алексей Диденко, Михаил Дегтярев, Ярослав Нилов, Александр Курдюмов. Это все молодые кандидаты на руководство партией. Уже сейчас Высший совет принимает огромное количество решений абсолютно самостоятельно.
— Небольшой вопрос о «национальной» теме. Недавно в публичной среде снова разгорелось обсуждение по линии «русский или россиянин». Ведь целые поколения выросли на четкой дефиниции между этими словами, многие национальности категорически не приемлют слова «русский».
— А двадцать пять лет назад вообще не было таких понятий. Советский народ. Советская культура, советская промышленность, советский спорт — все советское. Советские рекорды. А двадцать пять лет назад это убрали. И пытались не восстановить «русскость» и «русских» как понятие, а дать более такое отвлеченное «российское». Это не годится! При царе была русская армия. Надо вернуть. Не Вооруженные Силы Российской Федерации, а Русская армия. Русская культура, русский рубль. История России, история русского народа, русский язык. Слово «русский» должно звучать полноправно. И пожалуйста, в Татарии будет татарский язык, татарская культура, прошлое татарского народа и так далее. Пусть каждый народ, если ему хочется, говорит о своем языке, о своей культуре. Но! Слово «русский» не должно уходить, иначе мы опять потеряем прошлое. А где же мы? Кто мы? У нас в истории нет «российского», «мы — россияне». Это все придумал Ельцин.
— Но как следовать этому рецепту? Как не поссориться с нацменьшинствами, которые уже привыкли быть россиянами, но не русскими?
— Никто не предлагает им говорить, что они русские. Пусть все они считают себя тем, кем они считают. Президент Ингушетии сказал однажды: «За границей мы русские. В Москве мы кавказцы. А в Ингушетии я ингуш». Вот так пускай все говорят. Наши сто народов за границей и не знают. Пожалуйста, мы — из России. Мы же не говорим: «Приезжай за границу и говори, что ты русский». Я из России, достаточно. И пожалуйста, в Удмуртии — удмуртский язык, удмуртская культура, и так везде. В Амурской области есть народ эвенки, их всего несколько тысяч. Но я видел словарь перевода на русский с их языка — пожалуйста. То есть никто ничего не запрещает.
Но нельзя и слово «русский» убирать. Когда мы уберем «русская церковь», будет «российская». Водка — российская, рубль — российский, армия — российская. А зачем? Какая разница между «российский» и «русский»? Ведь разницы-то нет. «Русский» — имя прилагательное, Русь, первое название нашего государства — Киевская Русь. Отсюда и пошло, кто мы. Мы — русские, мы — жители Киевской Руси. Франция — французы, Италия — итальянцы, Русь — русские. Но вот — оп! — появилось название «Россия».
Мы никому не навязываем, что теперь ты — русский. Как хочешь, так себя называй. Но слово «русский» должно звучать. Большинство населения — это сто двадцать миллионов из ста пятидесяти, три четверти — русские. Я вас уверяю, большинство людей с удовольствием будут себя называть русскими. А потом и называть некому, никто никого не спрашивает. В паспорте графы «национальность» нет. Поэтому это же смешно. В паспорте все едины. Бери заграничный, поезжай куда хочешь. Это надуманная проблема.
Временная разрядка
— В связи с избранием Дональда Трампа президентом США возникла надежда на разрядку. На ваш взгляд, чего ждать России — временной передышки или системных изменений во взаимоотношениях с Западом?
— Созрела ситуация. У истории есть циклы. Вот Первая мировая война не могла начаться в 1901-м, ее время пришло в 1914-м. Она шла четыре года — и все, цикл завершился. Потом через двадцать лет еще одна война. Так и сейчас. Было обострение, весь мир увидел, что мы идем к войне, к большой, к ядерной. И зачем это надо? Никому ж не надо этого. Миллионы жертв. Только конфликт между Индией и Пакистаном, как предполагают ученые, повлечет за собой двести миллионов жертв. На Ближнем Востоке, Израиль — Палестина, — пятьдесят миллионов. А если вот Россия — НАТО, Россия — США? Миллиард! Полтора-два миллиарда! Каждый третий должен будет погибнуть. Все понимают: дальше нельзя обострять.
— Значит, разрядка временная?
— До 2025–2028-го. Потом опять будет обострение. Потом опять разрядка. То есть как погода: солнечно — пасмурно, солнечно — пасмурно. Вот и все. Созрела ситуация.
Возьмем Турцию. Страна пятьдесят три года ждала очереди в Евросоюз. Но окончательно понятно, что ее не примут. Сейчас созрела ситуация: уже шестьдесят пять процентов граждан Турции не хотят вступать в Евросоюз. После попытки переворота 15 июля Эрдоган изменился, он готов повернуться к России лицом. А раньше это невозможно было, десять лет назад, двадцать, тридцать, сорок лет назад это было невозможно. В 1941 году они должны были напасть на нас вообще! Под Сталинградом мы бы проиграли — все, они бы захватили Кавказ. Сейчас складывается ситуация, когда разрядка нужна всем, я имею в виду США, Европе, нам, Китаю, Японии. Вот, пожалуйста, начинается новая разрядка. С 20 января 2017 года.
— То есть вы считаете невозможным вариант, когда Россия и Запад выстроят долгосрочные и стабильные отношения? Пусть и без любви, но хотя бы с уважением?
— Это большой порок России — всё и на вечные времена, «союз нерушимый». Оказалось, что и союз рушимый, и ничего не будет на вечные времена, и не надо никакой дружбы взахлеб. Мы жили, как… Как Брежнев целовался с Хонеккером. Нельзя так, не получится. Кивнули головой: привет — привет. Холодные рабочие отношения — это самое лучшее. А не так, что, мол, все, разрядка, весь двадцать первый век будем жить тихо, спокойно. Нет. Лет на пятнадцать-двадцать. Потом что-то еще произойдет, потом — еще, потом — еще. Так что не надо ставить глобальные задачи. Не надо мечтать. Есть песня «Надо мечтать»: «Надо мечтать /
Детям орлиного племени! / Есть воля и смелость у нас, чтобы стать Героями нашего времени!»
Это один процент станет! Песня для всех, но героями может стать один процент, а может, еще меньше. Поэтому вот эти количественные показатели вместе с целеполаганием — опасные вещи. Была цель — построить коммунизм. Все, ничего не получилось. Не было бы этой цели, мы бы жили лучше. У КПСС было бы отношение: мы ничего не обещаем вам, вот как есть, так и живите. «Все будет хорошо, потерпите, через десять лет, через двадцать лет…» Прошло десять-двадцать — все! Из доверия вышла эта партия. А если бы они не ставили эти задачи, не принимали программы, партию бы разделили на две части: социал-демократы и консерваторы. Мы бы пошли по китайскому варианту в условиях демократии. Мы были бы лучше, чем Китай с однопартийной системой. Поэтому нам нужно быть меньше мечтателями.
— Разве мы сегодня о чем-то мечтаем?
— Сейчас была передача, Первый канал, Доренко: нам нужна мечта! Эта мечта, возможно, потребует жертв, но мы согласны. То есть нужны жертвы и мечта. «Даешь, Сережа! Вот мы переселяемся на Марс, но миллионов пять должно погибнуть». Он: «Да, согласен». Он себя чувствует пассажиром в полете на Марс, а среди тех пяти миллионов, которые должны погибнуть, он себя не видит. До сих пор такие есть люди: нужна идеология, нужны цели, ради чего живем. Люди не хотят жить для себя. Просто жить. Своя семья, работа, карьера, твоя партия, твой город. Нет, цель! Мобилизация! Враг стоит у ворот! Так нельзя. Это беда наша.
И это коммунисты навязали. Представляешь, не было этого ничего! Вот только сто лет назад начали. При царе никакой цели не ставили: «Давайте мы построим развитое социалистическое общество! Давайте мы засыплем пшеницей весь мир». Есть пшеница — продаем, нет — не продаем. То есть цели царь не ставил. Идеология была — самодержавие, вертикаль управления, народность, народ должен участвовать во всем. И православие как духовная составляющая.
Это вековое, классическое, не придуманное. Без вооруженного восстания. Царь уже был, православие было, народ был. Обозначили то, что есть. Беда коммунистов в том, что они обозначили то, чего нет, и это не наступило. Вот они и проиграли. Надо жить тем, что есть сегодня, не в смысле сегодняшним днем. Но нельзя ставить задачи, очертания которых при решении вообще не видны. Должна быть конкретика. Хотя бы просто достойная сытая жизнь, так сказать, без бомжей и без олигархов. Вот и все.
— Вернемся к международной проблематике. Есть мнение, что если бы Россия стартом сирийской операции не перенесла внимание наших недругов на Ближний Восток, то после Украины могла бы «взорваться» Средняя Азия. Вы как специалист по этому региону разделяете такое опасение?
— Заблуждение. Все время пугают: вот взорвется Средняя Азия, вот сюда придут талибы, вот сюда боевиков перебросят. Никто там не появится. Боевики — арабы! Им не нужна земля Узбекистана, они не понимают киргизов, таджиков. Для них там ничего нет. Они от родных очагов не уйдут никуда. Их вот Пальмира интересует, Мосул интересует, Дамаск, Багдад. Куда им еще нужно, как они туда полетят? Кто их там ждет? Это заблуждение. Как и талибам близко не нужна Средняя Азия — зачем? Они в Афганистане пятьдесят лет не могут перейти к нормальной мирной жизни, они устали.
Сегодня вот уже в трех республиках Средней Азии сменились руководители: Туркмения, Узбекистан, Киргизия. Остались Таджикистан и Казахстан. И там изменения произойдут, и там придут к многопартийной системе, то есть они пойдут по пути России, они хотят быть с Россией, они готовы вступать, как вариант, в Союз единого государства, к России и Белоруссии. В Таможенный союз все войдут. Постепенно.
Нужно создать конфедерацию — идеальный вариант. Конфедерация, где будут единые финансы, единая валюта, внешняя политика, транспорт, связь, энергетика, экология. Вот, все, семь вопросов, все остальное — на местах решать. Сегодня Брюссель больше вопросов забрал. Так это союз. А мы вовсе не предлагаем всем слиться опять в союзе. Конфедерация. Это не означает, что ликвидируются эти государства.
— Но в Средней Азии достаточно и своих террористов. Как России справляться с этой опасностью?
— В Средней Азии все нормально. Там есть ЕврАзЭс, Таможенный союз, в нем уже Казахстан и Киргизия, скоро вступят Узбекистан, Таджикистан, и в перспективе Туркмения. Объединенные вооруженные силы — ОДКБ. Все организационные структуры созданы, и наша дивизия стоит в Таджикистане. Достаточно. В Армении. Достаточно. Еще будут базы, и в Сирии, возможно, и на Кипре, и в Венесуэле, и там, где нас пригласят. Может быть, дополнительные базы даст Турция, Иран, чисто для дозаправки самолетов, для технического обслуживания кораблей.
То есть мы выдвинемся на юг. На запад — не надо. Запад пусть не боится. Нас не интересует Америка, Латинская и вся Северная. Азия — там пускай Япония и Китай разбираются. А вот на юг — это четыре государства: Турция, Иран, Сирия и Ирак. Они пограничные, и у них одинаковые проблемы, им нужен арбитр. Как и в Средней Азии нужен арбитр. За узбеком не пойдут, за туркменом, за казахом, за киргизом. А за русскими — пойдут. И по-русски понимают. Поэтому для Средней Азии нужен русский арбитр, и на Ближнем Востоке — русский арбитр. Тишина везде будет и покой.
— Россия все глубже втягивается в ближневосточный регион. Чтобы вы посоветовали нашим дипломатам?
— Ближний Восток — это классический вариант. Там нефть, газ, евреи, арабы, турки, персы, курды. Они никогда не договорятся. Никогда! Еще левые партии, правые, диктаторы, еще армяне есть, алавиты, десятки народов. Никогда не договорятся!
Поэтому — что делать? Надо, чтобы был союз. Россия, Турция, Ирак, Сирия, Иран. Вот пять государств. Тогда решится и армянский вопрос, и курдские, и арабские, и турецкие интересы будут соблюдены в рамках этого отдельного союза. Есть ШОС, Таможенный союз, ЕврАзЭс — и вот еще будет отдельный такой восточный союз. Как это у Агаты Кристи? «Восточный экспресс». Восточный экспресс — от Москвы до Багдада, через Иерусалим, Дамаск, Анкару, Тегеран. Вот эти пять стран могли бы действовать совместно, иметь совместные вооруженные силы, полицейские силы. И Москва бы гарантировала невозможность нападения ни на одну из этих стран с воздуха. А международные полицейские силы убрали бы всю эту шваль типа боевиков, экстремистов, радикалов. И будет мир.
