Глава Роснано Чубайс говорит так: «Самое точное описание нынешнего Давоса — это ощущение ужаса от глобальной политической катастрофы. Причем, заметьте, по экономике ничего катастрофического не происходит, глобальная экономика росла в прошлом году, в 2017 году ожидается рост — три-четыре процента, поэтому вся эта нынешняя катастрофа — чисто политическое явление». Участник уже двадцати пяти форумов, Чубайс находит, что сходная паника прежде наблюдалась только раз — в 2009 году. Шёл глобальный финансовый кризис, и «у всех на устах был вопрос: что это такое, это кризис в системе или кризис системы в целом?» Тогда пронесло: оказалось, что кризис в системе и что его можно пережить. Теперь хуже. По словам Чубайса, «мир, построенный после Второй мировой войны, рушится, его больше нет». На мой взгляд, эта формулировка чересчур оптимистична. Пост-ялтинский мир был приговорён в момент распада СССР, и приговор этот его бенефициары радостно привели в исполнение тогда же, в девяностые, — тоже мне, новость. Сейчас затрещал и посыпался — даже не успев вполне достроиться! — уже следующий миропорядок. И вправду, есть от чего прийти в ужас — тем более сторонникам этого миропорядка, традиционно превалирующим в Давосе.

Речь, конечно, идёт не о конце глобализации, объективно существующего в современной экономике процесса. Китайский лидер Си Цзиньпин сказал в Давосе: «Нравится это вам или нет, глобальная экономика — большой океан, от которого невозможно скрыться» — с этой простой метафорой не поспоришь. Отгораживаться от океана и вправду можно только на время. И если теперь, «после брексита и победы Трампа», на какое-то время возобладают возвратные тенденции: защита национальных рынков, регионализация и т. п., — с единством мировой экономики это никоим образом не покончит и возобновления объединительных трендов в будущем не исключит. Но, пожалуй, уже можно говорить о конце глобализма как идеологии или даже вероучения, которое — в тесной увязке с либеральной демократией, политкорректностью и проч. — просто не подлежало сомнению. Высказываться против принципов глобализма — как и других разделов единственно верного учения — было не комильфо, за это изгоняли из приличного общества. Это было «нельзя». А теперь вдруг выясняется, что это «можно»; что с такими непристойными речами выигрываются референдумы и президентские выборы. Лишаются патента на непреложную правоту и, казалось, вечного иммунитета от серьёзной критики огромные сферы бизнеса, целые поколения политиков — и не поддающиеся исчислению орды интеллектуалов. Как тут не впасть в ярость! За тем, что творилось (и продолжает твориться) в стане проигравшей Клинтон, с некоторой оторопью следил весь мир — примерно то же наблюдалось и в ужасающемся Давосе. Вновь прибегну к свидетельству Чубайса: «Авторитетнейшие мировые лидеры, аналитики, журналисты используют в описании нынешней ситуации термины, которые вообще запрещены были в публичной речи: “идиотское решение”, “дебилы” и так далее». А что делать? Когда почва уходит из-под ног, не у всех хватает сил на соблюдение приличий — особенно среди птенцов гнезда Фукуямы, привыкших верить, что они победили раз и навсегда.

Брань призвана, как обычно, заменить содержательную полемику. Почему её надо заменять? Во-первых, потому, что носителю единственного верного учения невместно полемизировать с профаном. Если профан почему-либо недостаточно трепещет, носитель обзывает его фашистом и полагает это достаточным. Во-вторых, атрофировались навыки, и найти иные, помимо ярлыков, доводы носителю не всегда удаётся. В вопросах экономических ярлык фашиста как-то пока не очень в ходу, там обзывают оппонента популистом; но это слово не набрало ещё такой оскорбительной силы, как «расист» или «куклуксклановец», так что к нему стараются присовокупить ещё и какой-нибудь аргумент. Так, в том же Давосе экономический гуру Рубини, укорив рынки за то, что те «счастливы после выборов», соглашается, что сулимые популистом Трампом меры могут дать краткосрочный эффект для экономики, но угрожающе добавляет: рынки «могут недооценивать их последствия для долгосрочного роста». Могут, правильно. Долгосрочные последствия чего угодно — вещь заведомо небесспорная.

Между тем слово «популист» помимо модного сейчас пейоративного значения имеет и исходное: это политик, озабоченный интересами широких масс (на деле или хотя бы на словах). Так что сейчас весьма вероятно наступление очередной эпохи популизма, ибо широкие массы во многих странах сильно недовольны. Это видят во всех лагерях — и во всех лагерях говорят, например, о борьбе с неравенством. Сторонники действующей, глобалистской модели указывают на её успехи в этой борьбе. Успехи неоспоримы: уровень жизни во многих развивающихся странах за последние десятилетия вырос многократно. (Правда, сегодня у восьми богатейших людей мира денег столько же, сколько у беднейшей половины человечества, тогда как всего три года назад беднейшую половину глобуса уравновешивали 85 богачей, — но это отдельный вопрос.) Противники этой модели столь же правы, указывая на цену, которую платит за успехи глобализации население развитых стран и прежде всего их средний класс. И брексит, и Трамп, и успехи правых в разных странах ЕС суть прямые требования эту цену сократить.

Как сократить? Во всех случаях требуемые действия более или менее одинаковы: разобраться с иммиграцией (и с терактами, и с импортом преступности), поддержать отечественного производителя, прекратить или резко уменьшить поддержку нахлебников как внутри страны, так и вовне. Никак не ответить на эти требования можно только одним способом: прекратить на неопределённый срок какие бы то ни было народные волеизъявления. Способ, неплохо работавший до сих пор, — полное доминирование единственно верного учения в сколько-нибудь значимых медиа и в интеллектуальных кругах — со всей очевидностью работать перестаёт. Так что ужасаться и браниться — хоть в Давосе, хоть где — можно сколько угодно, но огромные перемены в глобальном ходе вещей неотвратимы. И уверенности в том, что эти перемены не приведут к каким-нибудь серьёзным бедам, нет ни у кого.

Но скучать уж точно не придётся.