Пятьдесят советских рублей выдавали вместе с авторским свидетельством на изобретение в 70-е годы прошлого века. Если повезет, то и определенный процент от экономии после внедрения изобретения или рацпредложения. А также звания, значки, дипломы — вплоть до прав на дополнительную жилплощадь и автомобиль. Мощное движение изобретателей и рационализаторов родилось в 1930-е, в эпоху индустриализации, а советская власть постепенно создала гибкую систему поощрения как кулибиных-одиночек, так и работников НИИ и промышленности. К 1987 году почти треть всех значимых изобретений мира регистрировались в СССР. По некоторым данным, рационализаторские предложения обеспечивали в среднем 30–35% общего роста производительности труда и 50–60% экономии материальных и сырьевых ресурсов.
К концу 1990-х баланс радикально изменился. На Россию приходилось уже не более 2,5% мирового объема заявок на патенты. Советский изобретатель капиталистом не мог стать по определению: внедрение новинки (вместе с правом собственности на изобретение) брало на себя государство. Но после развала СССР и союзной промышленности шансов заработать на изобретении стало еще меньше. Разве что нелегальным путем, как в замечательном перестроечном фильме «Гений» с Александром Абдуловым. Авторскими свидетельствами обклеен туалет главного героя, а научные изобретения помогают прокручивать криминальные аферы.
Как и во многих других сферах, в России была взята на вооружение западная модель патентоведения — в надежде, что рынок все расставит по своим местам. В итоге спустя четверть века патенты у народа не в чести — без инвесторов и доведения до производства они просто лишены смысла. В столь же бесперспективном состоянии долгое время пребывала и профильная организация — Федеральная служба по интеллектуальной собственной (Роспатент). Однако за последние два года была значительно модернизирована инфраструктура ведомства, идет переход на электронные рельсы. А его руководство уже задумывается не только о том, как лучше выполнять свои профильные обязанности, то есть патентование и защиту авторских прав, но и как усилить экспертную и аналитическую функцию — ведь под рукой уникальные компетенции и обширная база данных передовой технической мысли. Проблема, как обычно, в ресурсах и в понимании перспектив развития отрасли российским бизнесом, который заинтересован в выгодных инвестициях, и правительственными ведомствами, ставящими задачу инновационного развития экономики. Обо всем этом мы поговорили с Юрием Зубовым, директором Федерального института промышленной собственности (ФИПС) Роспатента.
— В России патентуется 10 процентов всех результатов, полученных в рамках НИОКР, из которых коммерциализируется 2,2 процента. Все так грустно?
— Общая тенденция отражена в этих цифрах, если к ним не подходить очень дотошно. Наши ученые видят в качестве результатов своей научной деятельности публикации в специализированных изданиях. Это действительно важно для страны — да, наша наука движется, публикационная активность растет из года в год. А активность патентования снижается, например, в прошлом году — на 3,4 процента. Ученый не видит, что будет дальше, после того как он получит этот патент. Государство вкладывает деньги в науку, ученый производит научный продукт и не знает, стоит ли ему идти и патентовать его, тратить на это еше деньги — собственные, или деньги института, или деньги организации, на базе которой и появился этот результат интеллектуальной деятельности.
Есть проблема в вузовской и академической науке: какие права в какой момент начинают принадлежать автору, то есть ученому, какие вузу, то есть организации.
— Здесь правовая дыра?
— Проблема отсутствия четких прописанных нормативов, кому что принадлежит. То есть ученые в этом не разбираются и не всегда прибегают к услугам юристов. Нет четкой практики, нет эталонного решения, которое можно распространить везде. Этим должно заниматься государство, конечно. А пока ВОИС, Всемирная организация интеллектуальной собственности, активно продвигает программу создания вот таких эталонных наборов рекомендаций и эталонной модели правового института, в котором результаты интеллектуальной деятельности правильным образом превращаются в интеллектуальную собственность.
— Для всех стран мира единые правила?
— Нельзя применить для всех стран одинаковые правила. Для чего все вступают в ВОИС? Чтобы гармонизировать подходы, методики, экспертизы, действия. К этому все стремятся, но пока законодательство во всех странах разное, оно накладывает свои нюансы и определяет разные требования в каждой стране.
— Именно поэтому невозможно сделать так, чтобы патент, который ты регистрируешь в Роспатенте, автоматически действовал во всем мире?
— Да. Именно поэтому, к сожалению, и стоимость этих услуг сильно разнится. Я бы сказал, что Роспатент — это главный демпингер в мире. Например, услуга экспертизы, если выключить ее из общей стоимости пошлины за получение патента, стоит в районе пяти-шести тысяч рублей. За рубежом — 1700–1800 евро.
— А если через Роспатент подать заявку в иностранное патентное ведомство?
— Все равно заплатить придется 1700 евро. Не кому-то, а пошлину нашему государству, которое будет вести взаиморасчеты с зарубежным патентным ведомством, направит туда в правильной форме заявку на рассмотрение по электронным системам.
— Эта проблема понятна. И что делать дальше?
- Допустим, изобретатель прошел все этапы заявки с помощью патентного поверенного или с помощью знакомых, которые разбираются в патентном праве, получил патент. Причем довольно быстро, потому что сейчас у нас в среднем на процедуру экспертизы уходит не больше десяти месяцев. В Штатах, например, она занимает двадцать четыре месяца.
— Раньше и у нас было два года, кажется?
— Да. Сейчас сроки везде сокращаются. По товарным знакам у нас уже десять месяцев, а к концу этого года планируем выйти на восемь. По изобретениям тоже сокращаются сроки, в среднем до девяти месяцев.
- Итак, изобретатель получил патент. А для чего он ему нужен вообще? Наверное, он хочет коммерциализировать изобретение. Ему нужно организовать производство, найти инвестора.
И эту проблему мы сейчас решаем. Роспатент, Федеральный институт промышленной собственности, фонд «Иннопрактика» создали Национальную ассоциацию трансфера технологий. Вот тот самый необходимый трансфер технологий, который позволит коммерциализировать изобретения как здесь, в России, так и за рубежом.
Биржа патентов
— Как это работает?
— Очень просто. Формируется цепочка от изобретения до его охраны, а затем и дальнейшего внедрения в производство. Цепочка, которая в России была некоторое время разорвана. В нашей стране есть люди, которые готовы вложить деньги в коммерциализацию изобретений, но они их просто не видят. Инвесторы не проверяют день и ночь базу патентов, выискивая в ней какие-то интересные для себя решения. Зачастую у них просто нет доступа ко всему объему этих решений. И это одна из задач Роспатента и нашего института: предоставить максимально широкому кругу лиц в России информацию о мировом фонде патентов.
— То есть нужна единая база патентов?
— Есть государственный патентный фонд, в котором 129 миллионов единиц хранения, российские и иностранные заявки и патенты, доля электронной части составляет 63 %. Пополнение ГПФ иностранными заявками и патентами осуществляется посредством международного обмена патентной документации с 57 патентными ведомствами зарубежных стран и 6 международными организациями.Эксперты Федерального института промышленной собственности — их более 800 человек — работают со специально созданной профессиональной поисковой системой, чтобы принять решение о мировом уровне и промышленной применимости заявленных изобретений. В систему, кроме российских патентов, включены и зарубежные патенты. Открытого доступа к этой базе нет, но широкому кругу пользователей эта база данных доступна в отделении «Всероссийская патентно-техническая библиотека» ФИПС. Задача Роспатента — сделать эту базу данных открытой для широкого круга пользователей: изобретателей, патентоведов, патентных поверенных.
В открытом формате доступно более 2,3 миллионов российских патентов.
— Так вы говорите, что база уже в открытом доступе.
— Есть один инструмент, мы его создали вместе с Минобрнауки. Называется РatScape. Он позволяет из телефона провести патентный поиск и получить информацию о наличии патента. То есть человек забивает «синхрофазотрон» (я совсем уже бытовые примеры привожу), получает раскладку. Не сразу двадцать миллионов патентов, где есть это слово. А с помощью фильтров: страна, год, класс МКТУ — выходит на удобоваримое количество, выборку. И дальше уже ее прокручивает. То есть получает четкий результат. Эту программу заказало Минобрнауки для своих научных организаций. В тестовом режиме она и у нас сейчас бесплатно размещена, мы везде пиарим этот инструмент. К нему предполагается прикрутить аналитические функции. Чтобы пользователь получил еще срез по региональному патентованию в других странах, по патентным коллекциям, стратегическим патентным семействам.
То есть мы планируем насытить рынок сервисами от Роспатента, чтобы максимально информировать сообщество о том, как с изобретениями работать, для чего это нужно, и чтобы они увидели перспективы.
— База есть. И дальше как происходит смычка с капиталом?
— Смычка с капиталом происходит не за счет Роспатента и не за счет ФИПСа. В рамках Ассоциации трансфера технологий планируется создать аналог биржи, где, с одной стороны, будут размещаться существующие патенты, а с другой — интересы промышленников, финансовых институтов, бизнесменов. Чтобы они совмещались, скрещивались. Естественно, этот процесс должен быть управляемым. Для этого ассоциация и существует. Нужно доказать, что изобретение это вообще кому-то еще нужно.
— Роспатент берет на себя функции популяризатора? Или менеджера по продажам?
— Нет, как раз не sales-менеджера, а именно популяризатора важности патентования. Роспатент уже является гарантом того, что это изобретение обладает мировой новизной и имеет промышленную применимость. Это два ключевых критерия при выдаче патента.
— Что-то уже реализовано из этой идеи биржи патентов?
— Есть Национальная ассоциация трансфера технологий, которая сейчас активно начинает подключать производственников, финансовые институты. Как только она наполнится участниками, начинается трансфер. Создаются технические инструменты для взаимодействия изобретателя с инвестором. В последнее время многие банкиры просят: дайте нам десять лучших изобретений. Нам самим, говорят банки, это нужно, чтобы мы могли вложить деньги.
— Какие банки?
— Мы огромное количество переговоров ведем с крупными российскими банками. С отраслевыми банками, я бы сказал так. Они говорят: мы инвестируем в строительство, в инфраструктурные решения. А где вот тот самый изобретатель, который создаст «вечный двигатель», который можно вознести до небес?
— А это чья идея, вот этой биржи?
— Эта идея выросла из потребности. Идея Роспатента, идея различных регуляторов, ведомств. Она родилась, и ее претворили в жизнь две-три организации.
— Я почему задаю этот вопрос — где гарантия, что бизнесу это будет интересно?
— А эти гарантии должно обеспечить правительство Российской Федерации.
– Я к тому, что, пока у вашей биржи не появится какой-нибудь патрон из высших должностных лиц страны, это все не заработает.
— В России — да. Вот я был на Петербургском форуме, на классной секции по блокчейну. В итоге раздалась реплика из зала: ну коллеги, вы же понимаете, что все эти крутые технологии должны быть директивно спущены партией и правительством. Президент когда скажет «внедряем», все будут внедрять. Без этого сложно в нашей стране. Вот эти риски. Мешают зачастую инвесторам вкладывать деньги. Нет уверенности у венчурных фондов, которые должны вложить деньги на тридцать лет вперед и получить потом отдачу. Им нужны гарантии.
— А у иностранных инвесторов тоже будет доступ к этой бирже? Нет опасения, что наши изобретения скупят на корню?
— Ну, понимаете, нельзя же закрыться. Сейчас-то у иностранных инвесторов тоже есть доступ к нашим базам данных, они размещаются на сайте ВОИС. Это условие вступления в организацию. Информация о российских изобретениях публично размещается, просто она не очень качественно структурирована, с ней неудобно работать. То есть любой зарубежный инвестор может найти изобретение, вложить в него деньги и получить коммерческую выгоду, выплатив автору определенные роялти.
— Это правда, что большинство патентов в России получают иностранцы, которые хотят защитить свой бизнес в нашей стране?
— Нет. Патентование зарубежных изобретений в России развивается, но оно не растет, а сокращается. Из-за санкций.
Заявок, поданных российскими заявителями за прошлый год, в 1,8 раз раза больше, чем зарубежных. То есть нет такого, чтобы наблюдалась экспансия американцев и европейцев с азиатами и мы ничего с этим сделать не могли. Такого, я бы сказал, уже три-четыре года точно нет.
— То есть вы хотите просто создать площадку, где потенциальные инвесторы смогут искать выгодные решения?
— Нет, необходима огромная комплексная система, от создания изобретения до его внедрения в производство. И это не просто цифровая площадка.
Промышленнику нужно понимать, вкладывать деньги или нет. Ну да, он увидел, допустим, патент на беспилотную систему управления доставкой пиццы. Он не знает это изобретение, оно в чем новое-то? Может, оно уже везде есть, просто здесь какой-то механизм другой, который увеличивает количество оборотов в секунду двигателя, который поднимает и несет этот дрон. Это же тоже изобретение? Изобретение. Какой-то элемент устройства усовершенствован — уже изобретение. Или вспомним пример, когда мы вложили миллиарды рублей в создание чипов четвертого поколения, а китайцы в тот же год сделали пять заводов с чипами пятого поколения.
Кто скажет коммерсанту, финансовому институту, который будет коммерциализировать изобретение, а у него коммерческая выгода-то будет в результате? Пойдет этот тренд сегодня, или в ближайшей перспективе, или через двадцать лет это будет на гребне? Поэтому Роспатент и ФИПС развивают инструменты анализа и коммерциализации патентов.
Для тех, кто зарабатывает деньги
— Например, патентные ландшафты?
— Термин «патентный ландшафт» был изобретен в ВОИС еще лет восемь назад. Это анализ патентного поля, который позволяет инвестору понять, куда вложить деньги. Куда направить свой портфель НИОКР, свои R&D-отделы, в какие научные и технические разработки, чтобы оставаться в конкурентном поле.
Ландшафт это показывает тем, кто зарабатывает деньги. Он показывает институтам развития, Национальной технологической инициативе (НТИ), Агентству технологического развития, РВК, государству, министерствам, в какие области направить интеллектуальную работу, бросить все научные силы, технические силы, финансовые ресурсы.
Ландшафты, в частности, помогают понять скрытые мотивы при переговорах. Вот приведу пример одной нашей авиационной компании. Мы сделали им в качестве пресейла патентный ландшафт. Они должны были ехать в одну азиатскую страну заключать соглашение. И наш ландшафт помог им понять, что их партнеры работают уже с десятью другими компаниями по такой же тематике. Осуществляют контакт и в ряде случаев уже заключили соглашение на производство технологии.
— А каково место Роспатента в вопросе этих патентных ландшафтов?
— На сегодняшний день как центр компетенции по созданию патентных ландшафтов Роспатент и подведомственный институт, который я возглавляю, имеют свой проектный офис. Мы начали разработки патентных ландшафтов в августе прошлого года. Раньше такой работой занималось и Сколково. Но те, кто делал у них патентные ландшафты, не совсем удовлетворены работой.
Мы, в общем-то, лидеры в России по интеллектуальной составляющей, не по объему, а по качеству. Ни у кого нет таких инновационных массивов. Мы работаем с большим количеством поставщиков аналитических систем. Обычно игроки на рынке пользуются одной системой. У нас их до десяти бывает. То есть мы десять систем используем, чтобы создать один ландшафт.
Мы привлекаем ведущих экспертов из самых крутых отраслевых институтов. Все-таки у нашего эксперта есть потоковое понимание ситуации. Он видит все тенденции, делает срезы по тому или иному классу патентной классификации. Именно эти аналитики создают тот самый аналитический отчет, в котором есть прогнозы, тенденции, стратегии, конкурентное поле. Я ответственно заявляю: так сейчас не делает никто.
— А будут ли эти ландшафты вообще актуальны, если учесть, что вы работаете с небольшим количеством изобретений — только с теми, которые патентуются?
— Они актуальны, потому что мы работаем и с непатентной информацией. Смотрим зарубежные публикации, изучаем все тенденции, и на основании комплексной информации весь прогноз и строится.
— Есть спрос со стороны российских компаний?
— Многие компании понимают, для чего нужны патенты и ландшафты. «Росатом» вообще лидер в этой области. Все наши углеводородные компании. Можем сказать, что патентный ландшафт в сфере нефти и газа (я просто не могу рассказать подробнее, это коммерческая тайна) сформировал представление у одной крупной российской организации о том, стоит ли вкладывать деньги в строительство завода по одному из ключевых сегодня нефтехимических продуктов. На который у нас, кстати, санкции сейчас в стране.
Самая понимающая отрасль — нефтегазовая, у нас заказчики в основном там.
— Я совершенно не удивлен.
— Не из-за того, что денег много, они не тратят большие деньги. Из них выбить деньги очень трудно. Всегда сложные переговоры. Мы шутим даже, что у нас цикл продажи иногда длиннее, чем смена топ-менеджмента в крупных госкорпорациях. Мы работали с РЖД, сделали им хорошие технические задания на патентный ландшафт. За это время у них сменился вице-президент, отвечающий за эту сферу НИОКР, и теперь мы заново все рассказываем. Бывает и такое.
Работы по патентным ландшафтам хорошо бы провести на разных рынках НТИ.
— А есть запросы от министерств?
— Нет запросов никаких. К сожалению, это проблема. Есть запросы у «Газпром нефти», у «Газпрома», у других компаний. Есть запросы на то, чтобы мы из сотни проектов, которые им валятся от своих же дочерних организаций по внедрению, сделали топ-10, которые реально выстрелят.
Впрочем, Минпром будет скоро работать с нами, вели переговоры. Не с самим Минпромом, а с подведомственной организацией, которая осуществляет разработку всех их программ инновационного развития, различных стратегий. Они просто не знали, что у нас такое предложение есть.
— Ведь с помощью патентных ландшафтов и само государство способно проводить обдуманную стратегию в вопросах инновационного развития страны, сосредоточив усилия в прорывных или отстающих областях. Вот есть же термин «патентная коробка». Это когда для стимулирования отстающих отраслей вводят специальный налоговый режим в отношении доходов от использования прав на результаты определенной интеллектуальной деятельности.
— Роспатент с этим работает. В Минэкономразвития направлялись различные предложения именно по налоговым льготам, по стимулированию малого и среднего бизнеса в не очень развитых технологических областях. Или в стратегически важных областях. Абсолютно точно к этому нужно идти.
Деньги на новые компьютеры
— Реформа, которая была проведена Роспатентом два года назад, направлена не только на исполнение его непосредственных функций по патентованию и защите интеллектуальной собственности, но и на расширение аналитических возможностей, так выходит?
— В первую очередь мы исполняем свой мандат, реализуем обязательства, возложенные государством: предоставление охраны изобретениям, товарным знакам, всем объектам интеллектуальной собственности — промышленным образцам, полезным моделям, базам данных, программам ЭВМ и топологиям интегральных микросхем. Это была основная функция, она есть и сейчас, она никуда не делась. Кто еще будет гарантии государства предоставлять? Мы.
А вот дальше требуется переход к пониманию, что необходимы сервисы для изобретателей по упрощению процедуры предоставления этой охраны. Надо на пальцах показать и провести их за руку, в электронном виде, например, по процедуре подачи заявки. И, наконец, аналитика.
— Это же наверняка потребовало увеличения штата?
— Сейчас это требует увеличения штата, совершенно верно, но в первую очередь это требует очень серьезных инвестиций в ИКТ-инфраструктуру.
— Как в принципе выглядит процесс экспертизы? Как ваш сотрудник проверяет, является ли патент реальным изобретением? Строит макет или модель?
— Нет. Наш эксперт — это специалист в области техники в первую очередь. И у всех есть дополнительное образование в сфере патентного права. То есть они технические специалисты с высшим образованием, иногда даже с научными степенями, знающие законодательство, чтобы осуществлять экспертизу.
— То есть речь идет об узких специалистах.
— Да, есть специалисты в области биохимии или в области электротехники. Мы разделяем направления отделами, подразделениями. Соответственно сортируются и заявки на патенты. Эксперты сегодня все заявки получают в электронном виде в системе электронного делопроизводства. Но бумажный оборот, к сожалению, еще остается. Из-за того, что технические устройства, с которыми работают эксперты, пятнадцатилетней давности. Они просто не тянут «тяжелую» графику. Денег нет, чтобы заменить.
— Это прекрасно. То есть вы сейчас рассказывали о бирже, о современных электронных системах, а ваши специалисты работают на древнем «железе»?
— Так и есть. Мы об этом говорили в правительстве, есть такая проблема. Все это прекрасно понимают и дают нужные директивы.
Если на пальцах объяснять, то экспертиза заключается в том, что специалисты, в идеале открыв два монитора, на одном смотрят заявку, а на другом — результаты поиска. Эксперт проверяет все элементы заявки, сверяет все элементы формулы с формулой, которая ему кажется похожей уже в имеющемся патенте. Если он находит отличия по существу и видит, что это действительно новая часть, он принимает решение. Если у него возникает вопрос, если он не до конца понимает, как же эта деталь крутится либо как эта деталь выглядит, как она крепится, он задает вопрос в электронной переписке. Не по электронной почте, а в системе делопроизводства формирует запрос. В установленной форме отправляет его в личный кабинет зарегистрированного заявителя. Тот пояснил, отправил. Это и сейчас работает. У ряда специалистов есть и крутые мониторы, и крутые компьютеры. Но в массе своей они достаточно старые.
— Сколько получают ваши эксперты?
— От тридцати пяти тысяч рублей, это эксперт, который только что пришел. Срок обучения эксперта три года. Нам сегодня катастрофически не хватает около ста экспертов, чтобы закрыть все зияющие дыры. Наш специалист делает восемнадцать заявок в месяц, это очень много, это очень тяжело. Больше делают, по-моему, только в Корее и в Китае. Но у них свой менталитет, и они обеспечены техническими средствами. У меня где-то презентация есть, как выглядит рабочее место японского эксперта. Это реально космос.
— Какими же знаниями должен обладать эксперт, чтобы делать заключение об изобретении, не видя, как оно функционирует…
— Это еще дело наживное. То есть они настолько часто видят эти изобретения и технические разработки, что, обладая хорошими знаниями в области базовых наук, могут представить, как это может работать. А сила трения? А сопротивление материалов? Задает вопросы. Ему изобретатель поясняет либо патентный поверенный. Если доводы не убеждают эксперта, он пишет заключение, которое направляется в Роспатент, и Роспатент уже принимает решение. В особо сложных случаях собирается совет по качеству, который рассматривает спорный вопрос и принимает решение.
В редких случаях мы привлекаем еще специалистов из РАН, МГУ, из профильных вузов, чтобы они, не имея заявки на руках, дали комментарий по техническому устройству. Понятно, что в академических институтах еще больше компетенций и знаний в какой-то узкой области техники.
— Эти же специалисты будут заниматься патентными исследованиями?
— На ранней стадии — да. А потом наш проектный офис привлекает специалистов, аналитиков, профессионалов из РАН, чтобы сформировать аналитический отчет. Айтишники у нас свои есть. Вот эту штуку, электронную базу, вообще наши айтишники сделали сами.
— Итак, о каких деньгах речь?
— Четыре миллиарда рублей на пять лет — это те лимиты, которые уже заложены в программу развития, которые разработаны Роспатентом, полностью одобрены Минсвязью и Минэком. Эти деньги позволят решить все инфраструктурные проблемы.
Рабочие места, самое примитивное. То есть эксперт сможет, вообще не сходя с места, не отрываясь ни на какие бумажки, не распечатывая ничего, сидеть и работать с двумя хорошими, большими экранами, с высокопроизводительным компьютером. Или на удаленке. Пошел домой, подключился по защищенному каналу и доработал еще пять заявок на изобретения.
Сейчас сетевое и серверное оборудование Роспатента и ФИПС в удручающем состоянии. Его десять лет не апгрейдили. Как поставить на него сервисы, где доступ будет предоставлен ста миллионам пользователей в день?
Нужно создать инфраструктуру по системам интеллектуальной обработки первичной заявки. Это система, которая позволит почти без использования человека проверить заявку на наличие явных ошибок. Это экономия средств государственного бюджета на содержание сотрудников. Пришло в электронном виде, прогнали, вопросов нет, на второй день ушло на сущностную экспертизу. И там уже с использованием человеческого интеллекта начинается обработка. Да и предварительное формирование запроса и получение результатов может быть возложено на машину.
— «Принимаемые меры по стимулированию патентной активности в РФ должны увеличить вложения в эту сферу на 73 процента и привести к взрывному росту заявок на патенты от российских изобретателей — практически вдвое», — говорит глава Роспатента Григорий Ивлиев.
— Мы ожидаем, что к 2020 году будет 350 тысяч заявок и постоянный рост, потому что Минобрнауки определенные шаги делает: они в свои контракты и в целом в контрактную деятельность своих подведомственных организаций вставляют обязательным условием патентование результатов по этому контракту. Нет патента — не принимается работа.
Каждый год в мире появляются два миллиона восемьсот тысяч заявок на патенты. А через два года будет три с половиной — четыре миллиона. Это все нужно хранить, обрабатывать, загружать в систему, которая должна справляться с таким объемом информации. Нужно сделать программу на десять-пятнадцать лет. Это вызов. Заработать огромные деньги на патентных ландшафтах нашему институту невозможно. Это только государственный подход.
— Но Роспатент все же планирует сам начать зарабатывать? Есть какой-то бизнес-план?
— Роспатент не имеет права зарабатывать деньги. Только ФИПС. И четыре миллиарда мы не заработаем даже близко. Надо понимать, что эти деньги вкладываются не в благополучие ФИПС. Это вложения в инфраструктуру системы интеллектуальной собственности. ФИПС на этом заработать не сможет. То есть здесь не будет никакого нецелевого использования бюджетных средств, двойного финансирования. Вопрос об этом не стоит. Вопрос в том, чтобы предоставить более качественную услугу плюс обеспечить кучу международных обязательств.
— Но вы же планируете зарабатывать на патентных ландшафтах?
— Российская Федерация на это не тратит ничего из бюджета. Мы используем эксперта, который проводит работу и выдает нам результат поиска. За это он получает деньги из коммерческих доходов. Если общество и основные игроки рынка поверят, что это действительно очень нужно, то мы на этом заработаем. Если правительство включит в какие-то свои директивные документы необходимость оценки капиталовложений в НИОКР и развитие НИОКР, портфеля НИОКР на основе патентной аналитики.
При этом мы планируем сделать инструменты, которые будут строить бесплатные экспресс-ландшафты. Всем, кто хочет, бесплатно, пожалуйста. А платно, если ты хочешь по своему закрытому профилю технологического развития получить закрытое конфиденциальное решение, конфиденциальный отчет, конфиденциальную стратегию развития — это другой разговор.
Институт поверенных
— По итогам недавней реформы возникла проблема: люди жалуются, что Роспатент установил жесткие условия аттестации патентных поверенных, а их и так не много по стране, соответственно выросли цены на оформление патентов. В Москве, говорят, их гонорар превышает сто тысяч рублей. Чем вообще занимаются поверенные?
— Они помогают изобретателю правильно оформить и подать заявку. Не все изобретатели — юристы. Мы же работаем в правовом поле. Есть Гражданский кодекс, есть другие подзаконные акты, которые регламентируют эту деятельность. Есть, в конце концов, административные регламенты, которые, наконец, мы в этом году уже все ввели в действие, новые, которые регламентируют те или иные юридические действия. И, естественно, разобраться обычному человеку сложно. Изобретатели — люди творческие, им важен результат технический и не нравится нормативная сухость юридических процедур.
— А можно без поверенных?
— Поверенный, в общем-то, необязателен. Есть электронное заявление, по которому изобретатель может оформить заявку. В Роспатенте есть служба консультирования. Роспатент предоставляет услугу электронной подачи заявок — на изобретения, на полезные модели, на товарные знаки, промышленные образцы.
У нас в 2016 году в электронном виде было подано порядка 15 процентов от общего количества заявлений на предоставление госуслуги — от 200 тысяч. В этом году мы рассчитываем увеличить это количество на 25 процентов, а в 2018 году по указу президента добиться 70 процентов. Мы в это верим и действительно рассчитываем, что так и будет, потому что, в принципе, лидеры по увеличению количества заявок в электронном виде — это изобретения. На 23 процента оно увеличилось по сравнению с 2015 годом. И на 38 процентов по сравнению с прошлым годом по товарным знакам.
— Но все равно сложно без поверенных?
— Это же не какие-то шарлатаны. Аккредитованные патентные поверенные — это люди, разбирающиеся в патентном праве, разбирающиеся в интеллектуальной собственности, знающие все технологии, знающие, как работать с Роспатентом правильно. И Роспатент заинтересован в том, чтобы таких людей стало больше. Чем квалифицированнее патентный поверенный, тем качественнее заявка подается в Роспатент, тем меньше трудозатрат и времени у нас уходит на уточнение, запросы, тем быстрее проходит процедура выдачи патента, сокращается срок. Мы разрабатываем специальные обучающие программы. Но пока поверенных около 1800 человек.
— На всю Россию? Это же очень мало.
— Их должно быть в сто раз больше. Мало того, что их 1800 на всю Россию, так они еще и неравномерно распределены по регионам. В Северо-Кавказском округе их всего 14, а в московском регионе и в Северо-Западном — 1400. Крен колоссальный.
Мы сами активно идем в регионы. Создали более 150 центров поддержки технологий и инноваций (ЦПТИ). Это такая мини-структура, которая формируется при крупной региональной организации, либо научной организации, либо библиотеке при крупном заводе, либо научно-исследовательском центре. Это структура, у которой есть бесплатный доступ к нашим патентным базам данных. Они могут осуществлять консультирование изобретателей. То есть это такое присутствие патентного ведомства в конкретном регионе.
Больше всего их, конечно, в Москве и в Северо-Западном регионе, много в Приволжском округе, в основном за счет Татарстана, третье-четвертое места – это уже сибирский регион. Сейчас начинаем активно работать с кавказским регионом и с Севером — Ямало-Ненецкий округ, Мурманск. Это точки присутствия, где люди могут помочь оформить заявку, могут рассказать, как вообще работать с патентными базами данных, как работать с интеллектуальной собственностью, для чего это все нужно.
